Негласная карьера - Ханс-Петер де Лорент

Феликс хорошо изучил и проанализировал типичную ситуацию: ученик сует руку под стол, потом откидывается на спинку стула и задумчиво смотрит на учителя, чтобы в подходящий момент впиться глазами в шпаргалку. Учителя довольно точно угадывали, кто списывает, однако им ни разу не удалось поймать Феликса с поличным. Он не боялся школы, и в этом было его главное преимущество. Бывало, экспансивный учитель французского языка с криком «Бастиан, что ты там все время высматриваешь под столом?» бросался к парте, чтобы проверить, в чем дело. И каждый раз Феликс выходил победителем, так как проанализировал типичную ситуацию и дальше. Как правило, учитель подбегает к парте в надежде найти улику. Он останавливается сбоку и заглядывает вниз. Под партой есть ящик. Одни кладут туда бутерброды, другие портфель или учебники. Перед контрольной полагается освободить ящик. Вот он-то и притягивает к себе учителя, словно магнит, особенно если кто-то достает что-то оттуда. Учитель наклоняется и заглядывает сбоку и сверху в пустой ящик, но все дело в том, под каким углом смотреть.

Феликс обратил внимание, что учителя только нагибаются. Никому не приходит в голову присесть. Такая поза нанесла бы урон учительскому авторитету. Итак, учитель стоит, а ученик сидит. Наклоняясь, учитель как бы снисходит до учеников, но, садясь на корточки, он как бы опускается до их уровня.

Сядь учитель на корточки, ему ничего не стоило бы разгадать уловку Феликса. Он прикалывал свой полукруг снизу кнопкой так, чтобы обрез по диаметру совпадал с краем стола. При необходимости Феликс поворачивал полукруг на нужный градус. Если рядом оказывался соглядатай, Феликс просто сдвигал полукруг обратно. Такая шпаргалка выручила в трудную минуту многих его одноклассников. Несколько раз пользовался ею и Рюдигер.

Однако в девятом классе не помогло и это. В конфликтах с бабушкой Вегенер Рюдигер либо шел на уступки, либо прибегал к мелким хитростям; тут же все было гораздо сложнее. Особенно плохо обстояли дела с математикой и химией. Мало того, что учитель математики отличался чрезвычайной требовательностью, к ужасу Рюдигера, он ввел на контрольных два варианта. Теперь Рюдигер писал один вариант, а Феликс – другой, так что помочь уже не мог, ибо и сам едва успевал справиться с заданием.

Для бабушки не было сомнений в том, кто виноват, что внук учится хуже. Разумеется, новый учитель.

Отчасти она была права. Если бы не пришел в гимназию молодой, энергичный математик, только что закончивший университет и потому вооруженный новейшими достижениями педагогики, в том числе методом двухвариантных контрольных, то Рюдигер с помощью Феликса Бастиана кое-как дотянул бы до конца. А так пришлось прощаться с гимназией. И как раз в этот период они особенно подружились с Феликсом.

Феликс часто приходил к Рюдигеру. Они либо гоняли мяч на улице, либо резались в карты дома. Иногда сидели вместе со стариками Вегенерами. Очистив яблоко, бабушка мелко резала его для своего Рюди и для Феликса. Тот к подобной заботе не привык в отличие от Рюдигера, которому бабушка даже бутерброды сама нарезала к ужину маленькими кусочками, чтобы удобнее было есть; она делала это и несколько лет спустя, оставляла ужин на столе, а Рюдигер возвращался домой за полночь, когда старики уже спали.

Похоже, Феликсу нравилось в доме у Вегенеров. Оп даже начал называть их попросту бабушкой и дедушкой. Может, потому, что они и выглядели типичнейшими бабушкой и дедушкой. Оба маленькие, полные. Однажды Феликс сказал про них в шутку – «One-drop-only».[i] У бабушки было округлое лицо, двойной подбородок; седые волосы зачесывались назад и собирались в пучок; по дому она всегда ходила в цветастом, но неброском халате, к тому же поблекшем от стирок. У деда лицо было добродушным, в глазах иногда мелькали озорные искорки, и тогда от улыбки у глаз появлялись морщинки; дома он разгуливал в нижней рубашке с коротким рукавом. Подтяжки не позволяли сползать коричневым брюкам с его внушительного живота.

Почти сорок лет занимали они эту квартиру в поселке железнодорожников. Карл Вегенер начал работать на железной дороге учеником слесаря, потом подучился, стал служащим и ушел на пенсию с должности обер-секретаря.

Бабушка знает его ровно столько лет, сколько он живет в поселке железнодорожников. Они выросли по соседству, дружили с детства, затем поженились, вскоре родилась их дочь Эдит. Свое жизненное предназначение бабушка и видела в том, чтобы растить дочь, вести дом, которым со временем стала эта трехкомнатная квартира.

Когда Эдит повзрослела, у нее родился Рюди, а у бабушки Вегенер появилась новая забота. Весь ее день был занят делами. Вскоре после войны она купила велосипед, чтобы ездить за покупками. Разумеется, подержанный, но в хорошем состоянии и недорого. Она ездила на нем, а дед чинил его, располагаясь во дворе около курятника. Хозяйство было ее главным делом. Под этим подразумевался, в частности, сбор сведений, где, что, почем дают, и поиски распродажи удешевленных вещей.

Она ничего не покупала наспех, прежде чем не наведается в другие магазины и сравнит цены. Рюди, не любивший возражать, вполне подчинился ее вкусу и пристрастию к покупкам на распродажах. Поскольку именно бабушка стирала, гладила и штопала его вещи, она сама решала, чем и когда необходимо пополнить его гардероб. Рюди не сопровождал ее на распродажи, поэтому ему приходилось носить одежду, купленную на глазок. Рукава у рубашек укорачивались, чтобы не слишком свисали, а с воротничком и того проще – мальчишки все равно его никогда не застегивают.

Когда Эдит снова вышла замуж – на этот раз за человека практичного, владеющего солидным ремеслом, – бабушка смогла распространить свою активность и на зятя, опять пустившись на поиски выгодных покупок белья и носков.

На свадьбе Рюди спросили, хочет ли он переехать к матери. Ему тогда было уже тринадцать, и он быстро сообразил, что его свобода под угрозой. Рюди остался у стариков, и все были довольны. Воспитание же отныне целиком легло на бабушку и дедушку Вегенеров.

Вегенеры не чаяли души во внуке. Его вынужденного ухода из гимназии они как бы вовсе не заметили, а через несколько лет Рюдигер и сам почти забыл об этом. Ведь он даже на второй год не остался, так как сразу поступил в реальное училище. В гимназическом табеле значилось «переведен в следующий класс», так как тем, кто уходил, оценки слегка завышались.

– Вот видишь, – сказала тогда бабушка. – Можно бы и остаться в гимназии, если бы мы захотели. Но реальное училище лучше подготовит тебя к практической жизни.

В тот момент Рюдигер еще не понимал зыбкость подобных утешений, но со временем и сам поверил в это истолкование событий. Тем не менее бабушка никому не рассказывала о смене школы, даже собственной дочери.

Имелась у бабушки одна слабость. Жалко ей было расставаться с вещами. «Еще пригодится», – всегда приговаривала она. Во время войны этот принцип себя оправдывал, но бабушка никак не хотела взять в толк, что по новым временам все стараются быстрее менять вещи. В гостиной давно уже не осталось свободного уголка, на софе и креслах громоздились подушки, лежали пледы. В спальню Рюдигер старался не заходить. Она еще больше походила на склад, так как гости туда не заглядывали. Когда Рюди искал что-нибудь и спрашивал бабушку, то слышал стандартный ответ:

– Где вещи доложено быть, там и ищи!

Вот тогда-то Рюдигер, обычно не обращавший на это внимание, вдруг замечал, какой хаос царит в доме. Но для бабушки у хаоса был свой порядок. Она почти всегда находила то, что искала. Не совсем там, где «положено», но все-таки.

Дед был меньшим оригиналом, но кое-какие причуды имелись и у него. Сорок лет одна и та же работа, одна и та же квартира, одна и та же жена – как тут не воспитаться регулярности к постоянству? Дед свыкся со своей жизнью и начал считать ее очень удобной. Кроме семьи и работы, у него было еще стрелковое общество, раз в неделю Вегенер играл с приятелями в карты, остальное время возился с курами, копался в садике, смотрел телевизор, по субботам ждал результаты лотереи. Чего еще? По нему было заметно, что он доволен жизнью.

Когда дед злился, что случалось с ним крайне редко, он сжимал кулак, над переносицей появлялась глубокая складка, раздавалось гневное: «Черт побери!», как будто Вегенер собирается грохнуть кулаком по столу. Однако злость его быстро улетучивалась, поэтому ему так и не удалось доказать, что он способен на столь решительный жест.

Вегенер был государственным служащим. Он привык держаться солидно и был далек от беготни по дешевым распродажам. Но бережливость жены не могла не отразиться и на нем. Дед добивался выгоды по-своему, пусть маленькой, но все-таки выгоды. Он придумал, как слегка облапошить продавца при покупке сигар. Нужно всего-навсего прийти в табачную лавку пораньше. Тому, кто привык за сорок лет начинать работу в семь утра, это никакого труда не составляет. А еще нужна крупная купюра. Не чересчур крупная, но достаточно редкая для лавочки со средней клиентурой.