После бала - Геннадий Прашкевич

Между строк папа вписал: “Из списка (не забыть): Ремзи Абдулмеджидов, Ребер Аблаев. Сервер Ислямов. Имя какое техничное”.

“…А через два дня меня вызвали к Старику. В кабинете академика сидели два молодых человека. Описывать их нет смысла, при всех режимах такие молодые люди похожи друг на друга и смотрят одинаково проникновенно.

“Вот товарищи интересуются…”

Я молча посмотрел на товарищей.

Прямо близнецы. Двуяйцовые. Тот, что казался любезней, назовем его левояйцовым, – это папа так прикалывался, – правильно понял мой взгляд и не стал тянуть:

“Вы хорошо знаете сотрудников своей лаборатории?”

“А вас интересуют личностные характеристики?”

Молодые люди переглянулись. Мой ответ им понравился. На их языке, насколько я сейчас понимаю, это называется склонить к сотрудничеству. Они решили, что я слабак, чмо сизое, вот как с ходу они склонили меня к сотрудничеству! Упустили на миг выражение глаз академика Сланского.

“Личность, – официально пояснил я, – это неповторимая совокупность биологических и социальных свойств человека, важнейшими из которых являются социальные составляющие, проявляющиеся обычно в общественной деятельности человека”.

Двуяйцовые переглянулись.

“Если вас действительно интересуют личностные характеристики, – продолжил я, – то ничего сложного. Вот, скажем, Виталик… Извините, Виталий Ильич… Фамилии называть?.. – Правояйцовый, он, наверное, был старшим в паре, отрицательно покачал головой, фамилии сотрудников лаборатории они знали лучше меня. Весь род каждого знали, наверное, до пятого, а то и до седьмого колена. – Из чего складывается личность? Правильно. Из потребностей, интересов, идейных и практических установок. А еще из чего? Правильно. Из способностей, в основе которых лежит природная одаренность. – Даже Старик моей импровизированной лекцией заинтересовался. – Если вас интересует конкретно Виталий Ильич, то скажу так: личность это гиперактивная, с ярко выраженной склонностью к авантюризму и риску… Правда, большей частью демонстративному… Любит внимание, легко забывает о своих просчетах. Несомненно, умеет приспосабливаться, знает оптимальный подход чуть ли не к любому человеку…”

“Но у вас же серьезная лаборатория!”

“Потому и люди разные”.

“А некая Парвана…”

“Ладно, – кивнул я. – Некая Парвана, как вы ее называете, она человек тщательный и методичный. Она дистимична по сути. – Я не собирался расшифровывать им специальные термины, пусть сами поработают мозгами, в конце концов, их работа оплачивается нами, налогоплательщиками. – Постоянно пониженное настроение, грусть, замкнутость. Может, вы хотите узнать, почему в душе Парваны доминируют такие настроения?.. – Нет, этого они не хотели. – Учтите, – пояснил я, – конфликтность подобных людей обостряется в ситуациях, требующих немедленного разрешения”.

Они кивнули. Они это учтут.

“А некая Варвара Ильинична?”

Простая воспитанность подсказывала, что Варьку можно пропустить, но однояйцовые близнецы понятия не имели о воспитанности. Они путали воспитанность с напускной вежливостью.

“Варвара Ильинична… – Я посмотрел на Сланского, и академик отвел смущенные глаза в сторону. – Варвара Ильинична – тип циклоидный, часто переживающий смену настроений. Это эмотивный тип, скажем так, чувствительный и ранимый, глубоко переживающий малейшие неприятности”. Я хотел добавить, что в последнее время Варька, то есть Варвара Ильинична, ходит кислая, как независимый эксперт, но им сказанного оказалось вполне достаточно.

“А Михаил Иванович? – спросил левояйцовый. Он видел, как активно и добровольно я сотрудничаю с ними, и испытывали гордость за хорошо делаемую ими работу. – Как вы определите Михаила Ивановича?”

“Как тип исключительно педантичный”.

“А Анатолия Сергеевича как вы охарактеризуете?”

“Как исключительно прекрасного химика и спортсмена”.

“А Александра Тихоновича?

“Послушайте, – все-таки не выдержал я. – Может, вам сразу выложить на стол список книг, которые Александр Тихонович читает в нерабочее время, и список людей, с которыми он встречается? Хотите, я заодно охарактеризую и действительного члена Академии наук СССР академика Сланского, и его первого помощника доктора биологических наук Александра Александровича Холина?”

“Спасибо, ваш тип нам ясен, – нашелся левояйцовый. – Мы удовлетворены, Александр Александрович”.

Но я не сразу остановился. Я еще нес что-то о типах тревожных и экзальтированных, а потом перешел на тип комфортный. Старик кивал, он совсем успокоился. Он уже понял, что о нашей работе я не собираюсь сообщать ничего серьезного. Мы в те дни как раз подошли к результатам, пугающим Старика. Мы с блеском отработали методику тестирования и научились наконец снимать исключительно точные комплексные ритмодинамические характеристики. Думаю, наши гости знали о многом, о многом догадывались, но до главного, конечно, не дошли. И я, как Сусанин, старался как можно глубже завести их в лес психологических спекуляций. И завершил выступление проникновенным вопросом:

“Вы, наверное, хотите подключиться к финансированию наших работ?”

Наконец они улыбнулись. И правояйцовый подвел итог. “Мы проанализировали работу вашей лаборатории, Александр Александрович. Есть мнение, что уверенные выводы ваших сотрудников все-таки далеко не всегда уверены. Не так ли? И есть мнение, что методика некоторых ваших исследований все-таки нуждается в уточнениях…”

“К чему вы клоните?”

“К тому, что в связи с уходом уважаемого Романа Даниловича Сланского на заслуженный отдых, – услышав это, академик непонимающе развел руками, – ваша лаборатория будет передана в отдел социальных исследований Хабаровского института социальных проблем. Пожалуйста, подготовьте к передаче нашим специалистам все без исключения файлы, бумажные документы, чертежи, методику, аппаратуру. Хватит вам трех дней?”

Я мрачно покачал головой.

“Хорошо. Даем вам неделю”.

Я еще мрачнее кивнул. Старший закончил:

“Вот и хорошо. Мы знали, что поймем друг друга”.

Может, и правда знали. Только ведь в жизни все сложней.

На другой день президент Ельцин распустил российский парламент, а парламент в свою очередь с этим не согласился и уволил президента.

С этого и началось…”

2009 год

15 августа

Я пришел домой ночью. Точнее, под утро.

Дверь открыла Люся. Она была в халате, сонная, от нее хорошо пахло, но голос был злой: “Саша, где вы были?” Я, конечно, не ответил. Себе дороже. А когда она заявила, что обо всем расскажет маме, заявил: “Тогда и я ей расскажу”.

“Это еще о чем?”

“Ты с папой целуешься”.

“Вот дурачок! – Люсе тридцать пять. Последние восемь или девять лет она живет у нас в отдельной комнате с арочными окнами, такая вся преданная, что и папа и мама ей всегда верят.

“Иди в ванную, отлежись”.

“А ты посидишь со мной?”

“Ты давно не маленький. Иди!”

Я пошел. Начал раздеваться, и отражения в вертикальных зеркалах и на потолке ванной хитро подмигивали мне фонарем под левым глазом. Люся вошла все в том же халатике, не переодеваться же из-за меня, и примирительно спросила:

“Дрался?”

Я не ответил.

“Лезь в воду”.

Я послушно залез.

Люся присела на скамеечку.

Она так сидела у ванны, когда я маленьким был.

“С кем ты водишься? Тебе опять пьяный звонил”.

Я покивал. Вся моя смелость улетучилась.

“Ты пил?”

“Я не пью”.

“А с кем дрался?”

“С охранниками в крейзи-хаусе”.

“А я думала, из-за Ани”, – разочарованно протянула Люся.

Я тоже хотел так думать. Но там было тесно. Там было шумно. А на входе потребовали:

“Руку!”

“Он в первый раз”, – пискнула Анька.

Мне ее войс не понравился. Она будто боялась или заискивала.

В расширенных зрачках, уменьшаясь и увеличиваясь, плясали жгучие огоньки. Кто-то завопил, загремели медные тарелки, перебивая все другие инструменты. “Да подними ты руку!” – пискнула Анька. Я поднял, и мне насунули браслетик. Одноразовый. Теперь, с этим контрольным браслетиком, можно выходить из крейзи-хауса пописать и покурить хоть на природу, никаких проблем. Правда, снять его нельзя, не испортив, тут все продумано, на дешевке не сэкономишь. Анька так и крутилась, так и прыгала передо мной. “Ну, почему я не родилась пацаном?” – “А ты у отца спроси”. – “У отца?” – “Ну да, у него же хромосомы разные”. – “Биолог, блин!” – А я подумал: зря я пришел. Если человек (Анька) так вертится и прыгает, то, значит, это не для тебя. Но в царстве спектральных вспышек смелости прибавилось, я сам задергался и запрыгал. Там все прыгали, как зайцы. А потом Аньку отнесло в сторону, ее как бы поток увлек. Но мне это фиолетово. Как разлучило, так и случит. Я дергался, вопил, а потом оказался в туалете. Потный, сделал свои дела, но на выходе какой-то олень ухватил меня за руку: “Это ты с Анькой пришел?” И ловко сорвал браслет с моей руки. Он был усатый. Усы всех делают противными.