Девушка и смерть - Мария Архангельская

Это оказалось трудным делом. Окончив, я почувствовала недовольство собой, но, к счастью, рояль тут же заиграл адажио с начала. Видимо, пианист тоже был недоволен, ведь и он несколько раз сбивался в процессе исполнения. Я танцевала, он играл, и продолжалось это довольно долго. Музыка словно сопровождала меня, как будто невидимый музыкант специально подстраивался под мой танец: приостанавливался, когда у меня что-то не получалось, повторялся, если я могла сразу за ним угнаться, играл ровно и без запинок, когда всё было в порядке.

Наконец музыкант устал. Я тоже решила, что на сегодня хватит и начала собираться, прислушиваясь, не стукнет ли дверь в коридоре. Мне было интересно, кто же мне подыгрывал весь вечер, но я так ничего и не услышала. Переодевшись, я вышла и слегка задержалась перед соседней дверью, но заглянуть внутрь так и не решилась. Хотя, скорее всего, пианист уже ушёл, просто тихо, вот я и не услышала.

Адажио из «Зачарованного леса»… Самое прекрасное место во всем балете, одна из вершин всей мировой классической музыки. Где-то я читала, что первоначально Файа писал его как оперный дуэт, но опера так и осталась недописанной, а мелодия, превращённая в дуэт скрипки и виолончели, вошла в балет.

На следующий день я стояла за кулисами, во все глаза глядя на па де де[8] Принца и Девы-Птицы. Корбуччи был прекрасным танцовщиком, и его умение проявлялось ещё и в том, что он, когда нужно, словно приглушал себя, подавая в самом выгодном свете свою партнёршу. Его в этом танце было и не видно, словно он — не более чем аккомпанемент для Мачадо.

— Привет, — раздался рядом удивлённый голос. — Ты что здесь делаешь?

Голос принадлежал Бьянке Арана, моей соученице по училищу.

— Смотрю, — ответила я. А ведь не первый раз я прихожу за кулисы. Уже могли бы и привыкнуть.

Вообще-то Бьянка была неплохой девушкой, и, в отличие от той же Паолы, я, как правило, была рада её видеть. Но сейчас она отвлекала от того, что происходило на сцене, поэтому я почувствовала досаду.

— Ты что, во время выступлений не насмотрелась? — удивилась Бьянка.

— На выступлениях — это совсем другое.

— Чудачка ты, — хмыкнула Бьянка.

Я не ответила, полностью захваченная танцем. Пели скрипка и виолончель, Птица робко и доверчиво тянулась к своему возлюбленному, уже покорившись его нежной настойчивости. Красота музыки подчёркивала красоту и выразительность танца, и всё вместе это вызывало на глазах невольные слёзы восхищения.

— Ты что, плачешь? — удивилась Бьянка.

Я кивнула, чувствуя, как по щекам бегут тёплые капли.

— Если бы когда-нибудь я смогла так танцевать…

— Ты сможешь.

Я недоумённо посмотрела на Бьянку.

— Что?

— Что «что»?

— Что ты сказала?

— Я ничего не говорила.

— Но ведь я же слышала!

— Что ты слышала?

— Ты сказала: «ты сможешь».

— Я вообще ничего не говорила, — Бьянка пожала плечами. — Тебе послышалось.

Я захлопала глазами, ведь я была готова поклясться, что явственно слышала эти слова. Однако зачем Бьянке меня обманывать?

Мы с Бьянкой распрощались, она пошла готовиться к сцене бала, а я осталась досматривать балет. До конца я, впрочем, не досмотрела: странное происшествие почему-то сбило меня с романтического настроя, в котором я всегда смотрела «Зачарованный лес», заставив вспомнить, что завтра рано вставать. К тому же завтра давали оперу «Доктор магии», в балетном акте которой, «Вакханалии», танцевала и я, так что надо было отдохнуть как следует.

С Бьянкой мы встретились на следующий день в классе.

— И часто ты так смотришь балеты? — спросила она меня, когда мы встали у станка.

— Да частенько.

Она хмыкнула.

— По-моему, они должны нам уже надоесть хуже горькой редьки. Мне, по крайней мере, надоели.

«Зачем же ты пошла танцевать, если не любишь танца?» — хотела спросить я, но не спросила. Кто знает, может, её тоже отдали в училище, не спросив её согласия. Её родители имели какое-то отношение к театру, как и у большинства из нас.

— А что-нибудь другое любишь? Оперу, например?

— Вообще-то я иногда хожу в театр Милани, — призналась Бьянка. — А музыки я уже накушалась выше горла.

— Сеньориты, не отвлекайтесь, — призвала нас балетмейстер. Сегодня мы занимались с сеньорой Вийера, которой побаивалась не только вся балетная труппа, но и оркестр, и даже дирекция. — Ну-ка, выходите на середину. Раз вы позволяете себе болтать во время экзерсиса, следовательно, он у вас безупречен. Вот и покажите нам, на что вы способны.

Делать нечего, пришлось выходить и показывать на глазах у остальных девушек. Синьора Вийера отпустила несколько ядовитых замечаний, кто-то весьма выразительно фыркнул у меня за спиной. Наконец экзекуция закончилась.

— Старая ведьма, — прошипела Бьянка, выходя из класса.

— В чём-то она права.

— Ну да, конечно. Посвяти всю жизнь балету, и станешь великой и знаменитой. Да кому интересно, как мы танцуем? Та же Мачадо — прима, потому что спит с герцогом ди Соуза.

— Не скажи. Она действительно прекрасно танцует.

— Ты можешь танцевать хоть гениально, но если у тебя нет протекции, так и останешься в массовке.

— Значит, осталось обзавестись протекцией. Вот влюбится в нас какой-нибудь герцог… — я улыбнулась.

— Как же, жди, — фыркнула Бьянка. Помолчала и мечтательно добавила: — А вообще-то, неплохо бы. Дом, карета, драгоценности, куча денег…

— До тех пор, пока ты ему не надоешь. Нет уж, слуга покорная.

— Что, не хочешь много денег?

— Смотря, как считать. Миллион в год не хочу. И даже десять тысяч не хочу. А вот тысячу-другую, чтобы снять нормальную квартиру, немножко приодеться, летом пожить за городом… Вот от этого я бы не отказалась.

— Какие-то у тебя скромные мечты.

— Уж какие есть. Дай мне кучу денег, и я не буду знать, что с ними делать. Но это даже и не мечты. Так, рассуждения на тему.

— Но о чём-нибудь ты мечтаешь?

— О реальном. О том, что может осуществиться.

— Например?

— Например, я уже несколько дней мечтаю съесть сладкий апельсин. Люблю апельсины.

— Так за чем дело стало, возьми да купи.

— Денег нет. У меня сейчас всё до последнего гроша расписано, я в начале месяца потратила больше, чем рассчитывала. Вот выдадут нам жалованье в следующем месяце, куплю.

Вечером, за час до спектакля, я, как и положено, была в нашей гримёрной. Переодевшись, я села на своё место за длинным столом с зеркалами, сама свернула волосы в узел на затылке и, не дожидаясь сбивающейся с ног гримёрши, принялась краситься. Я вообще предпочитала всё делать сама, прибегая к чужой помощи только тогда, когда без неё нельзя было обойтись. В «Вакханалии» же я выступала не в первый раз, так что уже успела изучить и причёску, и грим. За соседним столом девушки обсуждали чей-то скоропалительный брак, я прислушалась и, не глядя, сунула руку в ящик стола. Пальцы наткнулись на что-то упругое и прохладное, я опустила глаза и увидела лежащий в углу ящика, прямо на коробке с пудрой, большой оранжевый апельсин.