Химеры старого мира. Из истории психологической войны - Ефим Черняк

Утверждая, что монархи получили свою власть в результате народного избрания, Жан Буше провозглашал: «Только одно условие ограничивает свободную волю народа, только одно ему воспрещено: принятие монарха — еретика, которое вызвало бы гнев божий».

Эту теорию орден распространял в листках, книгах, полемических трактатах, в речах и проповедях, на уроках в иезуитских школах, в пособиях для исповедников, тысячами других способов во время религиозных войн во Франции, в Нидерландах, переживавших эпоху революционной бури, в Англии, управляемой «еретичкой» Елизаветой. Впрочем, такой деспот, как Филипп II, не только поддерживал теории Беллармино, но и распространял их среди подданных, считая полезными в укреплении своей власти. Преданное духовенство наделяло Филиппа авторитетом в церковных делах, оправдывало его планы свержения с престола еретических или потворствующих ереси монархов, которые правили странами, являвшимися объектами испанской экспансии.

Беллармино пытался объединить идею народного суверенитета со старой средневековой теорией, которую отстаивало папство в борьбе с империей: римский первосвященник — глава церкви, назначенный непосредственно богом. Папа поэтому должен обладать верховной светской властью над отдельными государствами, подобно тому, как душа господствует над телом. Папа имеет право смещения государя, правление которого вредит спасению душ его подданных. Отстаивая эти взгляды, иезуиты даже отвергли другую традиционную теорию феодального общества — о божественном происхождении королевской власти. Беллармино разъяснял, что бог никому не предоставлял светской власти. Отсюда следовало, что она проистекала от воли народа, наделявшего властью одно лицо — монарха или нескольких лиц — при республике.

Реакционнейшее учение о папском главенстве оказалось искусно сплетенным с теорией народного суверенитета. Подобную смесь обосновывали ссылками на священное писание иезуитские профессора Франциск Суарец и Мариана, которые выводили из идеи народного суверенитета оправданность убийства «тирана». Разумеется, иезуиты обычно помалкивали об этих теориях в странах, где полностью господствовал католицизм. Под «тиранами» подразумевались лишь «еретики» на престоле, а также, впрочем, и католические монархи, если они становились препятствием в сложной политической игре главных столпов контрреформации — Испании и папства.

Подумай и запомни, читатель! Мучительно плутая, преодолевая многие препятствия, передовая революционная мысль шла к идее народного суверенитета, которая стала знаменем буржуазных революций, низвергнувших феодальный строй. И уже в самом начале этого долгого пути революционная идея была перехвачена, переделана, искажена, загрязнена иезуитами в интересах наиболее оголтелых сил социальной и политической реакции, использована в качестве идеологического оружия в войне против прогресса, против национальных прав европейских народов.

КРОВАВЫЕ СЛЕДЫ ЛИСЬЕГО ХВОСТА

Во время Нидерландской революции иезуитские коллегии в Антверпене, Дуэ, Брюгге, Маастрихте, Утрехте, Нимвегене, Бреде и других нидерландских городах создавали тайные запасы оружия для испанских войск, неоднократно пытались изнутри подорвать сопротивление повстанцев, изменнически сдать крепости врагу. А в своих проповедях иезуиты, особенно войсковые священники, оправдывали самые кровавые злодеяния и, конечно, невиданное решение инквизиции, приговорившей в 1568 году к смерти все население в Нидерландах — три миллиона человек, не только протестантов, но и католиков, не проявлявших рвения в борьбе с ересью.

Иезуитская пропаганда оказалась эффективным орудием разрыва единства между северными и южными провинциями Нидерландов.

В конечном счете, испанскому королю Филиппу II, подавлявшему ересь в своих нидерландских владениях, удалось сохранить за собой их южную часть, которая в силу ряда причин осталась верной католицизму. Разжигая католический фанатизм в южных провинциях, иезуиты находили нужных людей для осуществления диверсий и политического террора. Несколько раз организовывались попытки устранить принца Вильгельма Оранского, возглавлявшего повстанцев.

18 мая 1582 года в него стрелял агент иезуитов Жан Хаурегви. Через два года под внушением иезуитов Бальтазар Жерар решил повторить покушение. 10 июля 1584 года ему удалось у входа во дворец смертельно ранить Вильгельма Оранского. В 1595 году воспитанник иезуитов Петр Панне сумел проникнуть в Лейден, чтобы убить сына Вильгельма — принца Мориса Оранского, к которому перешло руководство нидерландскими войсками. Панне был схвачен еще до того, как приступил к выполнению своего замысла.

Эти покушения не сломили сопротивления восставших, как рассчитывали в Риме и Мадриде, однако отпадение южных провинций от революционного лагеря (к чему немало стараний приложила и пропагандистская кампания иезуитов) имело тяжелые последствия. Эта часть Нидерландов на целые два столетия осталась под чужеземным гнетом.

Особого внимания Ордена иезуитов удостоилась и Франция. Начиная с 60–х годов, она раздиралась религиозными войнами между католиками и протестантами (их называли во Франции гугенотами).

В 1572 году, наконец, забрезжила надежда на мир, которого так ждала истощенная страна. Во французскую столицу — одну из главных опор католической партии — съехались гугенотские руководители в сопровождении многочисленной свиты. 17 августа состоялось бракосочетание вождя гугенотов Генриха Наваррского с сестрой короля Карла IX, принцессой Маргаритой Валуа. А старый гугенотский воин адмирал Колиньи даже стал, по всей видимости, доверенным лицом Карла, он советовал сплотить французов, выступить против главного врага — Филиппа II, владения которого с трех сторон окружали Францию. Конечно, эти советы вызывали ненависть в Мадриде, они тревожили также союзников Филиппа II — римский престол, католиков в самой Франции во главе с честолюбивым герцогом Гизом и даже мать короля Карла IX, коварную Екатерину Медичи, опасавшуюся, что Колиньи сменит ее в роли главного советника сына. Именно Екатерине Медичи принадлежала мысль воспользоваться пребыванием гугенотских лидеров в Париже, чтобы разом покончить со всеми главарями мятежников, а затем потушить и пламя восстания. 23 августа решение в Лувре было принято. Правда, разом истребить несколько тысяч дворян — гугенотов, приехавших в столицу, дело не простое. Здесь не хватит аркебуз и шпаг королевской гвардии. Но у заговорщиков сколько угодно помощников, весь Париж. Да, весь Париж, населению которого предстоит принести еще тысячи жертв на алтарь религиозных войн. Но парижане об этом не думают — они готовы уничтожать еретиков. От каждого дома выставляют по вооруженному человеку, чьи‑то услужливые руки в короткие часы от вечера до полуночи, когда пробьет набатный колокол, успевают пометить дома, где проживают гугеноты. Проходит немного времени, и горожане вполне готовы по сигналу начать резню, которая получит в веках название Варфоломеевской ночи. Готовы, потому что им годами внушали мысль, что все зло от ереси, а выжечь ее можно лишь огнем. Многолетняя пропаганда религиозной ненависти, которую дружно вели иезуиты и другие католические ордена, принесла свои кровавые плоды. Варфоломеевская ночь в этом смысле была не случайностью, не изолированным взрывом фанатизма и даже не событием, связанным только с французскими религиозными войнами. Можно без преувеличения сказать, что вся психологическая война католической пропаганды на протяжении целого полувека была направлена на приготовление и осуществление Варфоломеевской ночи в масштабах всей Европы.

Герцог Гиз, объехав Париж, сам мог убедиться, что длительная подготовка, которую проводили его приверженцы, лучше всего показала себя в той готовности, с которой парижане взялись за приготовления к убийству протестантов. «Зверь в капкане, — с удовлетворением воскликнул Гиз, — теперь ему не спастись!»[7]

Тысячи гугенотов, включая адмирала Колиньи, пали под ударами убийц в Париже. За две недели во Франции погибло около 30 тысяч протестантов. Однако религиозные войны вспыхнули с новой силой. Пожары, опустошения, голод и эпидемии сопровождали их во всех французских провинциях, а католический фанатизм не угасал. Им были охвачены даже те, кто больше всех страдал от бушевавших религиозных войн. Сменивший на престоле Карла его брат Генрих III попытался в 1588 году договориться с Генрихом Наваррским. Но крайние католики, объединившиеся в Католическую лигу, подняли Париж против короля. Генрих III должен был покинуть столицу. Он вызвал к себе для переговоров главу лиги герцога Гиза. По приказу Генриха III в январе 1589 года герцог был зарезан в королевском дворце…