Грузия. Этнические чистки в отношении осетин - Алексей Маргиев

живем у родственников, тесно;

просим оказать помощь продуктами питания и жильем.

История № 1. Соседи

Феня Кокоева, которая по сегодняшний день с детьми, внуками и правнуком живет на турбазе «Осетия», до войны жила в селении Курта Цхинвальского района: «Работала я поваром здесь же, на турбазе, ездила сюда автобусом. С соседями в Курта жила очень дружно, но потом видела, что все, кто врывался к нам в дом, были наши соседи. Каждый раз мы думали, что утром обязательно уйдем в Цхинвал. Но утром приходила надежда, что теперь все кончилось, и мы опять оставались. Когда в селе узнали, что мы собираемся бежать, в ту ночь отняли у нас все, что могли унести. Утром мы убежали. Некоторые соседи уговаривали нас не уходить, муж мой Кочиев, но по паспорту он был Кочишвили, и они считали его грузином, но мы их не слушали. Да они уже делили наше имущество. Мне только за одну корову удалось получить 100 рублей. Дом скоро сожгли. Мы пришли в Цхинвал пешком и направились прямо к турбазе, больше мне и пойти было некуда. Муж совершенно потерял самообладание, был в шоке и даже не разговаривал. На турбазе располагались тогда русские военные, но я выпросила комнату. Всю войну мы провели здесь, под обстрелами: грузины знали, что здесь находятся военные, и обстреливали здание особенно сильно. Через несколько лет после войны муж умер от инфаркта, он так и не пришел в себя, все эти годы сидел на балконе и молчал.

Документы я потеряла и не смогла оформить пенсию в Северной Осетии. Живем на гроши. В Курта я оставила двухэтажный дом, 8 коров, 18 овец, 14 пар постелей у меня было, а сейчас спим на матрасах из детского садика. Дети учатся в интернате.

Иногда сейчас мои бывшие соседи приглашают меня на похороны или какие-нибудь события в селе, обычно меня звали печь им хлеб и пироги в таких случаях. Но я не хочу больше никого из них видеть, хоть и прожила там 32 года. А иногда я встречаю кого-нибудь из куртинских мужчин, продающих фрукты возле большого универмага, они кричат мне и машут руками, чтобы я подошла, предлагают яблоки, но я не смотрю на них, стараюсь быстро уйти, как будто мне самой стыдно смотреть им в глаза».

Был момент, когда во внутренних районах Грузии требовался формальный повод для репрессий против осетинского населения. Все беженцы упоминают об анкетах и списках, о собираемых подписях и собраниях, на которых требовалось осудить «цхинвальских сепаратистов». Так называемая анкета, составленная, по сведениям СМИ, в парламенте Грузии, разносилась по предприятиям, организациям и учреждениям Грузии, где еще работали осетины, подбрасывалась в почтовые ящики осетинских домов и квартир. В ней говорилось: «Советским режимом в аннексированной им 1921 году Грузии была создана Юго-Осетинская автономная область, чтобы в нужный момент инспирировать кровопролитие между братьями – грузинами и осетинами. Об этом свидетельствует сегодняшний конфликт в Шида Картли (так грузины стали называть территорию упраздненной Юго-Осетинской автономии. – И. К.). Поэтому мы, проживающие в Грузии лица осетинской национальности, поддерживаем решение Верховного Совета Республики Грузия об упразднении Юго-Осетинской автономной области и требуем:

1. Вывести ВВ МВД СССР из этого региона.

2. Изъять оружие у осетинских экстремистов.

3. Создать комиссию на паритетных началах для изучения и оценки процессов в Шида Картли».

Анкету должен был подписать каждый осетин, проживающий в Грузии, и здесь же написать свою фамилию, имя, отчество, подробный адрес. Осетины называли анкету «удавкой». Многие подписывали, считая, что анкета – формальность, но может спасти их от погромов и убийств. Некоторые отказывались, считая, что автономию дала советская власть, она ее и должна была отменить. Другие боялись считаться предателями осетинского народа. Так или иначе с пресловутыми анкетами связано огромное количество трагедий осетинского населения в Грузии.

История № 2. Подписи

Кабулова-Чибирова Заира Михайловна из поселка Агара Карельского района. Живет в г. Владикавказе: «Там 50 % населения бъти осетины. Все часто ездили в Знаур, там почти у всех были родственники. Вся наша жизнь в Агара как-то была связана с сахарным заводом. Быт у нас большой двухэтажный дом, машина. Была еще 3-комнатная квартира. Была и дача в селе Келети Хашурского района. Сыновья вернулись из армии, дочь быша замужем в Знауре (райцентр Знаурского района Южной Осетии, граничит с Карельским районом Грузии). Мы все чисто говорим по-грузински, дети окончили грузинскую школу. Началось все со сбора подписей осетин под требованием закрыть Рокский тоннель и упразднить автономию. В Знаур мы уже боялись ехать, в автобусе заставляли осетин вставать, были пикеты на дорогах. Стали приходить к нам по ночам, проводили обыски, требовали денег. Один из сыновей, Заур, жил в Тбилиси, другой, Давид, где-то всегда скрывался по ночам. Я попросила его в случае чего поставить подпись под этой проклятой бумагой, мол, это ничего не решает, формальные это списки. Но когда к нему пришли, он все равно отказался. В Доме культуры в Агара был штаб у них, там все время терлись разные женщины, которые разносили слухи. Они и сообщили им, что Кабулов отказался подписать. Ночью (именно в эту ночь он быт дома) пришли его знакомые – осетины, попросили выйти. Он вышел, его посадили в машину и увезли. Мы боялись и искать его, и не искать, боялись самого страшного. Его нашли грузины через три дня в реке. В нем было шесть пуль. Сразу после похорон в тот же вечер наш дом обстреляли.

Мы с мужем бежали в Северную Осетию. За наш дом дочь смогла через знакомых получить 3700 рублей, а квартира и дача остались брошенными. К нам в Северную Осетию скоро приехал и другой сын из Тбилиси, жена-грузинка не захотела с ним ехать, а ему постоянно угрожали. Сначала мы жили в селе Нарт у родственников. Потом мы все работали в совхозе, в поле, и нам дали вагончик. Вернее, это была большая прямоугольная цистерна. Мы прожили в ней семь лет, прежде чем смогли заработать торговлей на маленькую квартирку в общем дворе. С нами живет и внук Зураб, сын моего погибшего сына Давида. А Заур женился на северянке, у них двое детей, мальчика назвали Давидом. Слава Богу, мы больше не беженцы».

Что ж, расчет Кремля на то, что Грузия увязнет в этой войне, после чего останется заставить ее отказаться от сепаратизма и подписать Союзный договор, отчасти начал оправдываться. Запад не мог признать откровенно фашистскую страну. Известные в мире правозащитники осуждали действия сложившегося в Грузии режима, подчеркивая, что деятельность альянса, возглавляемого Гамсахурдиа, противоречит международным нормам по правам человека, сформулированным в Заключительном акте Хельсинкского совещания. Осуждали жестокие репрессии против осетин и здравомыслящие люди в Тбилиси. Философ М. Мамардашвили: «Каким образом человек, причисляющий себя к Хельсинкскому движению, может абсолютно не представлять, что такое права человека? Здесь налицо невежество и безграмотность, полный нравственный дальтонизм. Если об этом не будет сказано вслух, то беда очень скоро постучится в дверь Грузии. Согласно социологическим исследованиям, подавляющая часть грузинского народа желает избрать президентом Звиада Гамсахурдиа. Если это произойдет, мне придется пойти против собственного народа» («Московские новости», 16.09.1990).

Рассказ беженки свидетельствует о том, что далеко не все в Грузии были в восторге от национальной политики Звиада Гамсахурдиа.

Тараева-Кочиева Лиза, беженка из г. Рустави, живет в поселке Заводском около Владикавказа: «Родители мои жили в Кахетии, в селе Джугаани Телавского района, Дзугаевы – по-осетински, где обычно в декабре широко отмечался праздник Сталиноба (дни чествования Сталина. – И. К.). А мы с мужем жили в Рустави. Однажды я поехала к родителям в 1990 году и в дороге встретила неожиданно машину, в которой ехал Звиад Гамсахурдиа. Я узнала, что у него была назначена встреча с населением в г. Ахмета, на которой он собирался призвать очистить край от осетин. Но глава администрации района запретил ему въезжать в город, его вообще в район не впустили, и он возвращался через Телави, а там дорога оказалась закрытой, и он поехал через наше маленькое Джугаани. Может быть, он думал в это время, что когда-нибудь здесь будут отмечать „Звиадоба“ (праздники в честь Звиада Гамсахурдиа. – И. К. )? Не знаю. Теперь мне его даже жалко. Наш старый дом в Джугаани пропал. Родители умерли в Северной Осетии».

Весь январь 1991 года внутренние войска продолжали патрулировать улицы и охранять турбазу «Осетия», не вмешиваясь в события ни на той, ни на этой стороне. Военные утверждали, что, если бы они ушли на сутки, осетины сумели бы освободить город от грузинских милиционеров. При появлении бронемашин стрельба прекращалась. По признанию генерала Г. Малюшкина, войска могли применить силу только при угрозе масштабного кровопролития. Дошло до того, что лидер грузинской неформальной военизированной организации «Мхедриони» Джаба Иоселиани предложил вывести из зоны конфликта грузинскую милицию и перевести на казарменное положение дислоцирующиеся здесь подразделения ВВ МВД СССР. Охрану же порядка возложить на отряды «Мхедриони», которые, по его мнению, пользовались большим авторитетом у осетинского населения. Возможно, многое объяснялось тем, что в Цхинвале был расквартирован 8-й «карательный» полк ВВ МВД СССР – тот, который сыграл неприглядную роль при разгоне с помощью оружия восставшего в 1981 году населения Владикавказа в ходе вспыхнувшего осетино-ингушского конфликта. Семьи этих офицеров жили в Тбилиси, поэтому они не могли проявлять какую-то человеческую позицию в вооруженном конфликте сторон.