Запретное видео доктора Сеймура - Тим Лотт

Вы уверены?

Прошу вас. Я в порядке. Правда.

[Саманта достает из сумки носовой платок, прочищает нос, кладет платок на место, оглаживает слаксы.]

Давайте тогда поговорим немного о Гае?

Гай… Ну, Гай всегда был чувствительным ребенком. Я знаю, что Алекс считал его строптивым, грубым, эгоистичным. Типичный портрет тинейджера. Но все это потому, что Гай был обижен. Он знал, кого отец больше любит.

Вы полагаете, он воровал, чтобы быть пойманным?

Не знаю. Вероятно.

В одном из газетных интервью вы сказали, что вам казалось, будто ваш муж пристрастился к видеонаблюдению, как к наркотику. Как быстро это произошло?

Практически моментально. У него была склонность к маниям. Он забрался в глубокую пещеру, и ему было сложно выбраться. Например, он жутко мучился, когда бросал курить. Мы оба бросили в начале того года, пообещали друг другу на Новый год, потому что не хотели курить, когда в доме малышка. Он очень страдал. И в доме все должно было быть на своих местах. Он часто называл меня неряхой. Наверное, он был прав. У него все должно было быть чисто-аккуратно, все по полочкам. Он не выносил грязи и беспорядка. А в семье не может царить идеальный порядок. Возможно, он просто по складу характера не был создан для семейной жизни. Иногда он почти признавал это. Слишком много хаоса. Все было недостаточно чисто, недостаточно организованно. Себя он воспринимал как единственную связывающую силу, которая держала нас вместе. Он был убежден, что без него все развалится. Возможно, это оттого, что он чувствовал себя нелюбимым. Нe знаю. Возможно, именно этого он хотел добиться своим последним пристрастием — зафиксировать свою добродетельность.

Нелюбимым кем? Вами?

Всеми нами. Мы, конечно, воспринимали его как нечто само собой разумеющееся. И похоже, что в итоге мы все сговорились и приписали ему роль эдакого фельдфебеля. Мы смеялись над ним у него за спиной. Без гадостей, но выглядело это, наверное, не очень приятно… если смотреть его глазами. Через холодный глаз объектива камеры. Как угодно. Хоть мы и любили его, в наших глазах он был немного похож на высохший источник — ну, вроде короля Лира. Ирония ситуации заключалась в том, что эта его мания произошла от его неуверенности, и ее же она и питала.

Почему?

Потому что сложно поддерживать близкие отношения с человеком, который тебя постоянно отчитывает. Особенно если этот человек еще и неудачник. И потому что сложно любить человека, который лучше тебя.

Простите, пожалуйста, за этот вопрос, но… вы его?..

Что — я его?

Вы его любили?

Как вы можете задавать такие вопросы?

Хорошо. Давайте я задам вам другой вопрос. Вы думали, что он лучше вас?

Вам не стыдно?

Вы ничего не хотите мне сказать? Прошу прощения за вопрос, любили ли вы его.

Это было бестактно.

Хорошо же…

Считал ли он себя лучше нас? У него, безусловно, были высокие стандарты, заставлявшие нас постоянно чувствовать свою вину.

Ну, стандарты со временем понизились, не правда ли?

Я знаю. Но не думаю, что его связь была адюльтером в обычном смысле. Я верила, когда он говорил, что он и женщина по фамилии Томас едва ли касались друг друга. И даже если это так, он все равно, должно быть, испытывал страшные муки совести. Поэтому я не могу винить его. Алекс всегда был так строг к себе. Он, наверное, очень страдал. Но даже когда он изменял мне…

Если вы считаете, что никакого секса не было, можно ли называть это изменой?

В каком-то смысле это даже хуже, чем секс, потому что он позволил Шерри Томас… всех нас изнасиловать.

Это очень сильное слово.

Но не думаете ли вы, что оно самое верное — в данных обстоятельствах? Как бы там ни было, удивительней всего, что я могу найти в себе силы простить его за то, что он допустил ее в наши жизни, позволил ей совершить это насилие. Потому что я подозреваю, у него была сложная мотивация. Ну и конечно, он думал, что я ему изменяю.

Давайте расставим точки над i. В таблоидах, да и просто в газетах на эту тему было много толков. Не могли ли вы «довести» его до этого?

Я с уважением отношусь к вашим стараниям, но не хотела бы это обсуждать.

Будет сложно обойти этот вопрос, рано или поздно мы неизбежно с ним столкнемся.

Я так скажу… И я не хочу, чтобы мне пришлось это повторять. У меня не было связей вне брака. Мои адвокаты уже связались с газетами, в которых высказывались эти голословные обвинения.

И это все? Вам больше нечего сказать?

А этого недостаточно?

Может быть. Но речь идет не только об удовлетворении моего интереса. Публика…

Публика ненасытна. Что бы вы им ни сказали, они хотят еще. Пока не уничтожат вас.

Когда им покажется, что ничего нового они уже не узнают, им наскучит эта история. И тогда они оставят вас в покое.

[Вздыхает.] Мне плевать, что там кто думает. Но именно его подозрения в моей возможной неверности — как, впрочем, и все остальное — и позволили этой женщине забрать над ним неограниченную власть.

И это… что? Снимает часть вины с Алекса?

Я только говорю, что сложно судить поведение, не зная, чем оно было вызвано. И я верю, даже теперь, что Алекс действовал из добрых — по крайней мере, как он себе их представлял — побуждений.

И позволил этой женщине вас всех «изнасиловать»?

Я думаю, ему просто было одиноко, а вы как думаете?

Что думаю я, значения не имеет.

Запись Али, суббота, 28 апреля, тайм-код 10.03

В ходе моего исследования мне удалось обнаружить некоторые ранее не фигурировавшие в деле аудиовизуальные материалы. Свет на них пролил мой разговор с мистером Хамидом Али, владельцем небольшого супермаркета на той же улице, где расположен дом доктора Сеймура. Именно мистер Али первым свел доктора Сеймура с Шерри Томас — теперь это уже факт зафиксированный. Однако ни полиция, ни сам мистер Али не знали, что он обладает записью этой судьбоносной встречи, сделанной охранной видеосистемой магазина. После того как я попросил его проверить все сохранившиеся записи видеосистемы, он обнаружил эту запись, сделанную в то утро, когда доктор Сеймур впервые встретился с мисс Томас. Ее не стерли, так как вскоре после этого система видеонаблюдения сломалась и ее так и не починили. Оборудование и записи томились в маленькой кладовой магазина.

Следуя желанию Саманты Сеймур, эта запись, как напоминание, не станет доступна широкой публике, однако у меня есть разрешение, касающееся и других записей, описывать все, что на ней происходит. В интересующий нас день работали две камеры — одна была направлена на кассу, другая — на проход между рядами. Я скомпоновал содержание обеих записей, чтобы было похоже на единое повествование.

Черно-белая, плохого качества запись начинается с того, как в магазин заходит доктор Сеймур. У него была привычка покупать субботним утром подборку газет. Он берет «Гардиан», «Таймс» и жевательную резинку, затем расплачивается на кассе.

Мистер Али — мужчина средних лет, худощавый, высокий и совершенно лысый. Доктор Сеймур выглядит уставшим, но в целом — нормально. На нем чистые синие джинсы и простая, хорошо отглаженная белая футболка. Записанный диалог несложно было разобрать, он представлен ниже, с моими ремарками, описывающими действие.

— Дерьмово выглядите, док.

— Спасибо, Хамид.

— Как малышка?

— Ты знаешь, как это бывает.

— Вот те раз. Откуда мне знать. Я мужчина одинокий. Свободный и лишенный воображения. Я б не смог со всей этой семейной суетой. Слишком много требований.

— Есть и свои плюсы. Но сегодня я тебя понимаю.

— Под каблуком, док?

— Типа того.

— С вас два восемьдесят. Что-нибудь еще? Пачку сигарет?

— Я ж в завязке.

— Ну и как?

— Сущий ад.

— А вы не пробовали никотиновые жвачки? Мой кузен курил двадцать пять лет. И даже не думал, что… ОПА!

В этот момент мистер Али бросает газеты, которые держал над считывающим штрих-код сканером, и выбегает из-за прилавка. Мы видим, как он накидывается на белого мальчика лет двенадцати и хватает его за шиворот пуховика.

Мальчик: Отъебись, пакисташка (неразличимо). Убери руки. Я сейчас полицию вызову.

— Я сейчас сам полицию вызову, ты, маленький (неразличимо). Тебя закроют. Вынимай то, что у тебя в куртке. Брось на пол.

— Да нету там ничего. Отъебись, Ганди.

— Ты мне Ганди под нос не суй, уебыш. Ганди был миротворец. А я ни хуя не Ганди. Я тебе ебало раскрою, будешь меня обсирать. Бросай.

Мистер Али запихивает свободную руку в пуховик, другой продолжая крепко держать мальчика за шиворот, и вытаскивает упаковку из четырех бутылок «Карлсберг-экстра».

— Ну, что теперь скажешь? Что, вызываем полицию?

— Я собирался заплатить.

— Покажи деньги, уебок.

Мистер Али начинает трясти парня за загривок.