Одинокий голубь - Лэрри Макмуртри

В их бытность рейнджерами, когда дел было не так много, парни часто садились и обменивались историями насчет обжорства Августа. Он не просто много жрал, он делал это стремительно. Повару, который захотел бы задержать его за жратвой больше десяти минут, не мешало бы приготовить не меньше половины барана.

Калл пододвинул стул и уселся. Август в этот момент тащил к себе половник с бобами, и Калл подставил под него свою тарелку. Ньюту так это понравилось, что он громко расхохотался.

– Спасибочки, – отозвался Калл. – Когда тебе надоест бездельничать, можешь пойти в официанты.

– А что, я однажды работал официантом, – не растерялся Август, сделавший вид, что он как раз и хотел положить Каллу бобов. – На речном судне. Мне тогда было не больше лет, чем Ньюту сейчас. У повара даже была белая шляпа.

– Зачем? – спросил Пи Ай.

– Потому что настоящие повара должны носить такие шляпы, – объяснил Август, взглянув на Боливара, который как раз размешивал немного кофе в сахарной жиже. – Вообще-то не шляпа, скорее шапка, сделана вроде как из простыни.

– Вот ни за что б не надел, – заметил Калл.

– Да нет еще такого придурка, который нанял бы тебя в повара, Вудроу, – сказал Август. – Такая шапка надевается для того, чтобы грязные и жирные волосы повара не падали в еду. Не удивлюсь, что в это вот варево попали несколько волос Боливара.

Ньют взглянул на Боливара, сидящего у плиты в своем грязном серале. Волосы Боливара выглядели так, будто на них вылили банку плохого жира. Раз в несколько месяцев Боливар менял одежду и отправлялся навестить жену, но его старания улучшить свою внешность ограничивались заботой об усах, которые он по стоянно чем-то умащивал для стойкости.

– А чего ты ушел с судна? – спросил Пи Ай.

– Я был слишком молод и хорош собой, – пояснил Август. – Шлюхи не оставляли меня в покое.

Калл огорчился от того, что возникла эта тема. Он вообще не любил говорить о женщинах, а тем более в присутствии молодого парнишки. У Августа совести было маловато, если и вообще она была. У них с давних времен по этому поводу были раздоры.

– Жаль, что они тебя тогда не утопили, – раздраженно заметил он. Разговоры за столом редко приводили к чему-либо хорошему.

Ньют не отрывал глаз от тарелки. Он так делал всегда, когда Калл злился.

– Утопить меня? – удивился Август. – Да если бы кто попытался это сделать, то девки разорвали бы его в клочья. – Он видел, что Калл в бешенстве, но не собирался с этим считаться. Они сидели за общим столом, и, если Каллу не нравится разговор, он может убираться спать.

Калл знал, что спорить бесполезно. Именно это и требовалось Августу: поспорить. По сути, ему было наплевать, о чем спор, какую позицию он защищает. Он просто-напросто обожал спорить, и все тут. А Калл ненавидел. Из собственного долгого опыта он знал, что переспорить Августа невозможно, даже в тех случаях, когда все было яснее ясного. Даже в давние суровые времена, когда вокруг кишели индейцы, Август никогда не упускал случая поспорить. Достаточно вспомнить, как на них и еще шестерых рейнджеров внезапно напали индейцы-команчи у излучины Ред-Ривер, а они копали на берегу ямы, которые вполне могли стать им могилами, чтобы спрятаться, и молили Бога о безлунной ночи, которая помогла бы им улизнуть. Август и тогда непрерывно спорил с рейнджером, которого они называли Урод Билл. Спорили они о енотах, и Август не мог успокоиться всю ночь, хотя остальные рейнджеры так перетрусили, что не могли даже помочиться.

Разумеется, мальчишка тут же заинтересовался рассказом Августа о речном судне и шлюхах. Парень нигде не был, так что для него все было окрашено в романтические краски.

– От твоей трепотни о женщинах мне вкуснее не становится, – наконец вымолвил Калл.

– Калл, если хочешь чего-нибудь повкуснее, пристрели сначала Боливара, – проговорил Август, которому слова Калла напомнили о его собственном недовольстве поваром. – Бол, я хочу, чтобы ты прекратил колотить ломом по этому колоколу, – заявил он. – В полдень еще куда ни шло, но только не вечером. Любой зрячий может различить закат. Ты мне много хороших вечеров испортил своим блямканьем.

Боливар помешал свой сахар с кофе и промолчал. Он бил по колоколу потому, что ему нравился звук, а вовсе не потому, что он страстно желал, чтобы все собрались ужинать. Пусть едят, когда хотят, а он будет колотить в колокол, когда ему заблагорассудится. Ему нравилось быть поваром, это куда легче, чем бандитом, но это не означало, что ему можно приказывать. Его чувство не зависимости не уменьшилось ни на йоту.

– Генерал Ли освободил рабов, – сердито заметил он.

Ньют рассмеялся. Бол до конца так и не разобрался в войне, но был искренне огорчен, когда она прекратилась. По правде говоря, продолжайся война, он не ушел бы из бандитов. Для большинства его земляков это была легкая и доходная профессия. Но те, кто вернулся с войны, и сами были в основном бандитами, к тому же лучше вооруженными. Так что оказалось слишком много желающих заняться этим делом. Боливар понял, что пора менять занятие, но время от времени испытывал желание немного пострелять.

– То был не генерал Ли, а Эйб Линкольн, это он освободил рабов, – поправил его Август.

Боливар пожал плечами.

– Какая разница, – сказал он.

– Большая разница, – вмешался Калл. – Один – янки, а другой – нет.

Пи Ай на минутку заинтересовался. Бобы с потрохами оживили его. Его очень волновала проблема аболиционизма, и, работая, он часто над ней размышлял. Наверное, ему просто повезло, что он не родился рабом, но, если бы ему так не пофартило, Линкольн освободил бы его. Поэтому этот человек вызывал у него определенное восхищение.

– Он просто освободил американцев, – сказал он Боливару.

Август фыркнул.

– Ты совсем запутался, Пи, – возразил он. – Кого Линкольн освободил, так это шайку африканцев, которые такие же американцы, как, к примеру, Калл.

Калл отодвинул стул. Он не собирался сидеть тут и обсуждать рабство после тяжелого и длинного дня, впрочем, и после короткого дня он не занялся бы этим тоже.

– Я такой же американец, как и все, – заявил он, беря шляпу и ружье.

– Ты родился в Шотландии, – напомнил ему Август. – Я знаю, тебя сюда привезли, когда ты еще титьку сосал, но все равно ты был и остаешься шотландцем.

Калл не удостоил его ответом. Ньют поднял голову и увидел, что он стоит в дверях, шляпа уже на голове, ружье – на сгибе руки. Пара крупных мотыльков, привлеченных светом керосиновой лампы на столе, кружится около его головы. Не произнеся больше ни слова, капитан вышел.

2

Калл около часа бродил вдоль реки, хоть и знал, что нужды в этом нет. Просто старая привычка, оставшаяся от более беспокойных времен: проверить, посмотреть, нет ли каких признаков чужого присутствия, которое он чуял нутром. Когда он был капитаном рейнджеров, то привык каждую ночь бродить в одиночестве, подальше от всех разговоров и споров. Он рано понял, что его инстинкты лучше работают, когда он один. В спокойной стране, конечно, нормально сидеть вокруг костра, общаться, зевая, и болтать, но там, где неспокойно, это может тебе дорого обойтись. Он любил уходить из лагеря, иногда за милю, и слушать звуки прерии, не людей.