Нефритовый Глаз - Дайан Вэйлян

У Мэй действительно ничего не было в то время — ни машины, ни собственного бизнеса, ни квартиры без соседей. Но она была счастлива. Она любила.

Глава 4

По дороге домой Мэй не могла избавиться от навязчивых мыслен о Япине. Очевидно, встреча со старыми друзьями после долгого перерыва с болезненной остротой пробудила в ней прежнее чувство, которое, как она думала, кануло в Лету.

Мэй обратила внимание на Япина в первый же свой день в университете. Для уроженца юга Китая он был необычно высоким юношей, с выразительным взглядом, стеснительной улыбкой и мягкими волосами, ниспадающими на лоб. Прошло немного времени, и всем стало ясно, что Япин самый способный студент в их группе.

На третьем курсе они начали встречаться — говорили о прочитанных книгах, сидя на скамейке у озера Вэймин; ездили на велосипедах в Западные горы и наведывались там в древние храмы и святилища; бродили по магазинчикам и лавкам Ванфуцзина и Сиданя, рылись в книжных развалах, лакомились блюдами традиционной пекинской кухни. Япин и Мэй вместе смотрели фильмы в университетском актовом зале, где чаще всего в Пекине можно было увидеть зарубежные и авангардные китайские ленты. Здесь они посмотрели единственные разрешенные в Китае американские картины — «Историю любви» и «Римские каникулы». Когда китайский фильм «Красный гаолян» завоевал главный приз «Золотой медведь» на Берлинском кинофестивале, режиссер Чжан Имоу первым делом привез его в Пекинский университет. После просмотра на сцену вышли сам режиссер и актриса, сыгравшая главную роль. Мэй до сих пор помнила красавицу Гун Ли и невообразимый восторг, охвативший зал.

Однако Япин не пользовался расположением Лин Бай, матери Мэй. Она признавала, что тот умен и недурен собой («этакий милый мальчик из южного речного городка»), но имеет существенный недостаток — прописан в далекой провинции и туда же, вероятнее всего, отправится, окончив университет. А Лин Бай никогда не разрешит дочери выйти замуж за человека, который увезет ее из Пекина.

Лин Бай, по профессии художница, работала в отделе искусств пропагандистского журнала под названием «Жизнь женщины». Начав обычной сотрудницей, она за долгие годы поднялась по служебной лестнице, но так и не смогла выбиться в начальницы. Впрочем, Лин Бай не особенно стремилась сделать удачную карьеру. Зато дочери, по ее твердому убеждению, должны обязательно преуспеть в жизни. Она могла бы закрыть глаза на то, что ухажер Мэй не имеет столичной прописки, поскольку такому умнице, как Япин, при благоприятных обстоятельствах могли предоставить работу и в Пекине. Но его плебейского происхождения уже не изменить. Родители — обычные школьные учителя! Нет, Япин не сможет защитить Мэй от жизненных невзгод и обеспечить ей счастливое будущее!

— На поэтической диете долго не проживешь! — внушала мать дочери.

Но Мэй продолжала встречаться с Япином, потому что любила.

На выпускном курсе Япину предоставили стипендию Чикагского университета. Получив диплом, он уехал в Америку продолжать учебу. Первое время Мэй получала от него длинные восторженные письма. Потом они стали короче и приходили реже. Через год, после долгого перерыва, Япин написал ей, что полюбил другую.

— Что я тебе говорила! — прокомментировала письмо мать, попивая зеленый чай на балконе своей квартиры. — Теперь ты сама видишь, что он тебе не пара! Будешь впредь меня слушаться! Ты прямо вылитый отец, такая же идеалистка!

«Вот всегда она так», — подумала Мэй, вцепившись в руль. Вечно мама заставляет ее чувствовать себя растяпой и дурочкой!

Прежде чем закончилась «культурная революция» и маме предоставили должность в редакции журнала, они долгое время переезжали с места на место в поисках временного заработка для Лин Бай. После каждой перемены жилья мама становилась все раздражительнее и ранимее. Мэй с младшей сестрой старались не огорчать ее лишний раз. Лин Бай могла расстроиться по любому поводу — из-за шума и тишины, беспорядка в доме, из-за плохих новостей. И как бы аккуратно и внимательно ни вели себя девочки, мама все равно плакала.

Только младшая дочурка умела вызвать у нее радостную улыбку. Лу была на три года младше Мэй и невероятно красива для своего возраста. Очаровательная девчушка росла ласковой и умненькой. Школьные учителя не могли ею нахвалиться. Уж она и способная, и послушная, и вежливая. Лин Бай любила свою младшенькую так сильно, что, как иногда думала Мэй, на ее долю у матери любви уже не осталось.

Поэтому, когда Мэй поступила в школу-интернат, все, включая ее саму, вроде бы вздохнули с облегчением. Впрочем, девочка и там не прижилась и числилась в белых воронах. Мэй поняла это, когда мать вызвали в школу к классной воспитательнице. Девочка долго скучала, сидя напротив закрытой двери кабинета госпожи Тан. И чего они никак не наговорятся?

Мэй на цыпочках подкралась к двери, прижалась ухом к замочной скважине и услышала голос воспитательницы:

— Мэй хорошая ученица, но совершенно не общается с другими детьми! В ее возрасте это ненормально!

— Боюсь, характером она вся в отца, — ответила мама. — Тот тоже всегда держался особняком. Для него в жизни ничего не существовало, кроме литературы да его идеалов и принципов. Он был талантливым писателем, но только не от мира сего. Это его и сгубило. Я иногда смотрю на Мэй, а вижу ее отца. У нее глаза такие же, и даже выражение лица. Я пыталась повлиять на нее, но безуспешно. Моя вторая дочка, Лу, совсем другая. Умеет ладить с людьми, все на лету схватывает! Не понимаю, почему Мэй не такая! Надеюсь, моей вины в этом нет! Я-то люблю обеих и обращаюсь с ними одинаково. Просто Мэй — копия отца, смотрит на людей свысока, придирается к каждой мелочи! Все-то ей нехороши, все не по нраву!

— А вы покажите ее травнику! — предложила госпожа Тан. — У них есть успокоительные снадобья — глядишь, характер Мэй и смягчится!

Но ни травы, ни «чтение ци» не помогли. Мэй продолжала жить, замкнувшись в себе, в окружении книг и собственных ощущений. Читала все, что под руку попадет, и хотела стать писательницей, как отец.

— И думать забудь! — твердо заявила мать. — Ты понятия не имеешь, во что ввязываешься! Писатель в Китае — самая опасная профессия! Стоит начаться очередной политической кампании — и писателей первых отправляют за решетку!

Но Лин Бай не сумела разубедить Мэй. Не смогла внушить старшей дочери, что в жизни прагматизм гораздо предпочтительнее принципов.

Зайдя как-то в гости к матери, Мэй решилась сообщить ей об уходе из министерства общественной безопасности.

— Ничего страшного, — с беспечным видом пожала она плечами. — Сейчас полно всяких частных фирм, без работы не останусь. Еще и получать буду больше.

— А о будущем ты подумала? Ведь главное не деньги, а власть! По правде говоря, когда тебя взяли на эту должность в министерстве, я образовалась. Решила, что моя дочь, слава силам небесным, отказалась от своей сумасшедшей идеи стать писательницей или журналисткой. Мне даже почудилось, будто ты наконец-то взялась за ум и тебе больше ничего не грозит, а все мои страхи остались позади! Но я опять — уже в который раз! — ошиблась на твой счет.

Мама поднялась с дивана и стала беспокойно расхаживать по комнате.

— Ты сама себя губишь! К тебе сваталось столько чудесных молодых людей, и ты не сошлась ни с одним из них! Почему, скажи на милость? — Она остановилась и сердито посмотрела на дочь. — Для чего, объясни мне, я всю жизнь втолковывала тебе, как важно иметь обширные гуаньси, не лезть на рожон, приспосабливаться? У тебя, видать, в одно ухо влетает, а в другое вылетает!

Мэй от обиды до боли прикусила губу.

— Поучилась бы уму-разуму у младшей сестры! — бросила мама.

Тут уж Мэй не смолчала:

— Я не такая, как Лу! Пора бы тебе это понять! И не хочу быть похожей на нее, к твоему сведению! Не желаю стать чьей-то красивой подстилкой!

— Как у тебя язык поворачивается говорить такие гадости о родной сестре?!

— Уж не думаешь ли ты, что она любила всех своих многочисленных приятелей? Или любит Линина? Деньги его она любит, вот что!

— Ты просто завидуешь ее счастью!

— Нельзя завидовать человеку, который любит только себя! Это большое несчастье, поверь мне!

— Да перестань чепуху молоть! И не строй из себя мученицу! Это я всю жизнь жертвовала собой, чтобы ты не испытывала никаких трудностей — хорошая школа и все прочее! Но ты сама создаешь себе проблемы! Что толку от твоих принципов и нравоучений, если они не приносят тебе счастья?

Мэй захотелось сказать матери что-то язвительное, но слова застряли в горле, будто рыбные косточки. Она поднялась с дивана и встала у окна. Внизу какой-то мужчина вывел из-под навеса велосипед, сел на него и укатил прочь. У Мэй стало пусто на душе, ее охватило ощущение, будто она осталась одна на безлюдной послеполуденной улице. Повторялась все та же история про урода в семье, про непослушную дочь-неудачницу.