Нефритовый Глаз - Дайан Вэйлян

Как видите, делать деньги не так сложно. Гораздо труднее убедить людей раскошелиться. Вот почему я предпочитаю иметь дело с иностранцами. С китайцами канители гораздо больше. Мой вам добрый совет — станете подыскивать секретаршу, не забудьте, что ей придется выколачивать для вас деньги у клиентов, а значит, девушка должна быть достаточно упрямая.

Мэй поняла, что в рекомендации господина Хуа есть здравый смысл, и поместила объявление о приеме на работу секретаря в свое агентство. Среди откликнувшихся Гупинь был единственным мужчиной. Вообще-то Мэй и в мыслях не держала иметь секретаря-мужчину, но все же пригласила его на собеседование.

Гупинь приехал в столицу из деревни в провинции Хэнань и теперь кое-как перебивался, подрабатывая на пекинских стройках.

— Я окончил среднюю школу в уездном центре с лучшими оценками в классе, — поведал он Мэй своим жутким хэнаньским говором. — Но пришлось вернуться в родную деревню, потому что я там прописан. Наш староста не хотел, чтобы я работал в уездном центре, сказал: нам в деревне нужен свой книгочей.

Мэй с трудом понимала суть его рассказа.

— Маманя толкала меня жениться. А мне-то на чо такое щастье? Вон брат женился, так кажный день встает спозаранок да вкалывает в поле дотемна. А урожай уберет, все равно жрать неча, а у него сын маленький. Папаша мой вот так же всю жизнь промучился. Он уж помер давно от туберкулеза. У нас на деревне болтали, мол, в больших городах все в золоте купаются. Дай, думаю, съезжу и я до Пекина. Не пропадать же почем зря!

Мэй внимательно наблюдала за парнем: широкоплечий, молодой — едва исполнился двадцать один год. Под рубашкой буграми ходят мускулы, а улыбка открытая и застенчивая.

Она ответила, что, к сожалению, вынуждена ему отказать. Гупинь совсем не знает Пекина, а его хэнаньский диалект создаст трудности в работе с клиентами.

— Из-за вашего произношения у посетителей может возникнуть неблагоприятное впечатление о вас и моем агентстве. Некоторые наверняка усомнятся в моей солидности и надежности. Это глупо, я понимаю, но таковы люди. Меня бы тоже воспринимали как чужую где-нибудь в Шанхае — таксисты старались бы обобрать, а прохожие указать неправильную дорогу.

Но Гупинь не сдавался.

— Вы меня испытайте, — умолял он Мэй. — Я сообразительный и работящий. Город-то я быстро узнаю! Через три месяца все улицы наизусть выучу! И произношение исправлю! Я сумею, вот увидите!

В итоге Мэй согласилась принять его на работу с испытательным сроком. Вспомнила добрые советы господина Хуа и решила, что если из Гупиня и не получится хороший секретарь, то сборщик долгов выйдет отменный, во всяком случае, лучший из всех, с кем Мэй успела провести собеседование. И жалованье он запросил низкое.

— Даю вам на изучение города год, — сказала она. — Вы даже не представляете себе, насколько велик Пекин!

Прошло немногим больше года, и Мэй успела убедиться, что Гупинь действительно умница и труженик, бесконечно ей преданный. В свободное от работы время он исколесил на велосипеде все хутуны и улицы Пекина, а некоторые городские районы узнал лучше Мэй. Гупинь стал для нее не просто помощником, но второй парой глаз и ушей.

— Отличная работа! — похвалила Мэй. — Господин Су не из тех, кто легко расстается с деньгами. А теперь давай приберемся в офисе перед выходными!

Они вдвоем навели порядок и тщательно заперли за собой дверь. В сумрачном коридоре было немного прохладнее.

— Надеюсь, в выходные будет не так жарко, — сказал Гупинь, когда они вместе вышли на улицу. На плече у него болтался неизменный армейский рюкзак. — Как планируете отдохнуть?

— Я приглашена на пикник в Летний дворец императора.

— Потащитесь в такую даль на пикник?

— Там соберется наша бывшая университетская группа.

В густом, как сироп, воздухе дрожало знойное марево. Они распрощались и направились в разные стороны. Гупинь зашагал к молодой осинке, у которой оставил свой велосипед модели «Летящий голубь», а Мэй к маленькому, двухдверному «мицубиси», припаркованному в тени старого раскидистого дуба.

Глава 2

В ту ночь Мэй проснулась от оглушительных раскатов грома. В легких окошечках ее квартиры дребезжали стекла. Ослепительно вспыхивали молнии. Ливень шумел с неистовой силой, пробуждай воспоминании.

Она думала о своих товарищах по учебе в университете и гадала, кого из них увидит завтра на пикнике. Вспомнила Чижика Ли, невысокого хмурого парнишку, вечно бренчавшего на гитаре; сквернослова и великана Гуана ростом метр девяносто; круглолицую Сестрицу Хуэй. Тесную общаговскую комнатенку, где едва помешалась пара двухъярусных коек. Каштан за окном и динамик на ветке, из которого каждое утро в половине седьмого гремела оглушительная музыка. Вспомнила, какими молодыми были они тогда.

Гроза понемногу шла на убыль. Только дождь продолжал шелестеть неумолчно и однозвучно. Мэй беспокойно ворочалась в постели. Перед ее мысленным взором возник двор храма в сгущающихся сумерках. Гуан возится с маленьким переносным примусом. В те выходные они всей группой отправились в поход в Западные горы. В предутренней мгле осторожно шагали по горной тропе, светя под ноги карманными фонариками. И только после восхода солнца разглядели, что бредут по кромке отвесной стены, ниспадающей в пропасть на сотни метров. Они крепче взялись за руки и двинулись друг за другом след в след.

Мэй держалась за руку Япина и ощущала тепло его ладони. Мысли начали путаться, и в подступившей дреме она увидела, что стоит на залитой солнцем вершине, а вокруг лишь бесконечные горы, склоны которых сплошь покрыты красными азалиями. Только теперь не Япин сжимает ее пальцы.

Шестилетнюю Мэй держит за руку отец.

Они идут долгой тропой, протоптанной в горах, в сопровождении лагерного конвоира. Позади них, спотыкаясь на каждом шагу, ковыляет старуха. Она приезжала навестить сына и теперь возвращается домой. Мэй предстояло вместе с ней добраться до Куньмина, административного центра провинции Юньнань. Там девочку встретит знакомая матери и поездом доставит в Пекин.

Отец несет на плече узел с пожитками Мэй — кое-что из одежды, пара казенных лагерных полотенец, зубная щетка, алюминиевая кружка и самодельные игрушки из проволоки, картона и крышек от тюбиков из-под зубной пасты. Туда же засунут блокнот, склеенный из листочков пожелтевшей бумаги. В него отец переписал заученные на память стихи эпохи Тан. Между страничек Мэй аккуратно вложила собранные ею опавшие листья.

Отец и дочь вспоминают все то хорошее, что пережили вместе, и говорят о будущем, которое ждет их впереди. Мэй на ходу касается красных головок азалий, растущих рядом с тропой, и те весело кивают ей вслед, похожие на больших порхающих бабочек.

К полудню путники выходят на проселочную дорогу у подножия горы, располагаются у водопада и ждут. Студеный поток низвергается со скалы в небольшое озерцо, а оттуда по бетонной трубе, наполовину врытой в землю, сбегает в речку, текущую ниже. Проселок тянется в обе стороны вдоль горных склонов, расцвеченных яркими красками юга.

Мэй смотрит то влево, то вправо и думает: куда ведет эта дорога? Далеко ли вьется речка, простираются горы-великаны и лес в долине?

Не спеша проходят минуты. Вот вдали появился старый автобус. Они наблюдают, как развалюха медленно приближается и с грохотом останавливается перед ними в облаке пыли.

Отец отдает узел водителю, и тот кладет его на крышу вместе с багажом пассажиров.

Старуха, которую Мэй велено называть «старшей мамой», берет ее за руку.

— Не беспокойтесь, товарищ Ван! Довезу маленькую Мэй в целости и сохранности! — Старшая мама карабкается в автобус.

Но отец не торопится отпускать Мэй.

— Передай матери и сестре, что я очень соскучился. Скажи им, я скоро вернусь!

— Автобус отправляется! — кричит водитель, прыгая на свое место.

Старшая мама поспешно втаскивает Мэй.

— Будь хорошей девочкой, Мэй! — кричит вдогонку отец. — Слушайся старшую маму! Я скоро приеду к вам в Пекин! Обязательно!

Автобус кашляет и трясется, как в лихорадке. Мэй бежит к запыленному заднему окошку, встает коленками на деревянное сиденье и отчаянно машет ручонками.

— До свидания, папочка! — пищит она и светится улыбкой, будто в сердце у нее поселилось солнышко. — Приезжай скорее в Пекин!

Дорога ползет назад, унося с собой отца, прощально машущего рукой, и конвоира — сначала медленно, потом все быстрее, пока они не превращаются в неразличимые крошечные фигурки. Над их головами нависают зеленоватые утесы, готовые раздавить обоих, как букашек. Но вот автобус огибает скалистый выступ, и они исчезают из виду…

Мэй проснулась. Ослепительное солнце заливало маленькую квартирку, которую она снимала в доме возле шумной и вечно перегруженной кольцевой автодороги. С того прощания на проселке прошло двадцать три года, но Мэй так больше никогда и не увидела своего отца.