Городской дождь (рассказы) - Дмитрий Холендро

— Может, ты и прав, но… Подпиши ты эту характеристику. Ну его! Пускай катит… подальше!

Он перестал разминать пальцы и махнул рукой.

— Ладно, — сказал Володя.

— Вот и ладно!

Довольный, директор вышел из-за стола и пожал руку Володе.

От него Володя заглянул к Спиридонову.

— Здравствуйте, Виталий Сергеевич!

— Доброе утро!

Спиридонов опять откинулся в кресле, оставив руки на ребре своего большого стола.

— Я подписал, — сказал Володя и протянул белый лист с густыми строчками. — Только одну фразу прибавил в конце.

Спиридонов взял лист и сразу посмотрел вниз. Там, где шли заключительные фразы характеристики, было допечатано несколько слов. И получилось: «Морально устойчив. Но на ногах стоит слабовато». И шли подписи. В том числе и Володина.

Спиридонов посмотрел на него, и щёки его стали наливаться сургучным цветом.

Ночные разговоры

Домой Игорь вернулся поздно и в хорошем настроении. Это было даже не настроение, а такое, до спазмы в горле, радостное состояние духа, что он не знал, как его и назвать, да и не думал об этом. Слово «счастье» почему-то не приходило в голову. Наверное, это не слово, а что-то не нуждающееся в словах. Головокружение. Сегодня, десять минут назад, он поцеловал Катю. Потом Катя побежала домой, а он смотрел вслед ей, и странное ощущение воздушности оставалось в нём долго, ещё и сейчас…

Он тихонько притворил дверь своей квартиры, придерживая пальцем язычок замка, чтобы не щёлкнуло слишком громко, и стал пробираться по коридору на пятках, потому что у ботинок были мягкие резиновые набойки. Ему хотелось быстрее попасть в комнату, где давно спит Акимка, младший брат, забраться в свою постель, затаив дыхание, всё вспомнить ещё и ещё раз.

— Не крадись, — сказала из своей комнаты мать. — Я не сплю.

Ночничок горел у её незастланной тахты — плед в пододеяльнике и простыни с подушкой белой стопкой лежали в ногах. Мать сидела на тахте одетая и держала носовой платок у глаз.

— Голова болит? — спросил Игорь.

Она отняла руку с платком от покрасневших глаз, приподняла и повернула к нему своё стянутое морщинками лицо, будто все они выползли наружу к ночи, но тут же отвернулась и сказала:

— Нет.

— Чего ты плачешь?

— Я не плачу.

Он присел на угол тахты, отодвинул простыни. Рядом с постелью валялась развёрнутая «Вечерка», в которой он отмечал синими кружочками интересные передачи по телевизору на завтра. Для мамы. Протянув руку, он похрустел газетой и спросил:

— Понравилось?

— Я не включала…

Ему попался на глаза здоровый, с футбольный мяч, клубок шерсти с воткнутыми спицами. Рассеянным взглядом он быстро скользнул по знакомым предметам и впервые с чувством вины и обиды увидел в них свидетелей её долгого, затянувшегося на годы одиночества, её единственных, повседневных друзей.

— Акимка спит?

Мать молчала. Он спрятал за ладонью нечаянный зевок, встряхнулся и откашлялся.

— Акимка, что ли, тебя обидел?

— Нет, — опять ответила мать.

Он готов был казнить себя за это, но ничего не мог сделать с собой — им не о чём было говорить, он удивлялся, мучился, специально искал и не находил слов и сейчас поднёс к ночнику газету, чтобы почитать или сделать вид, что читает.

— Игорь, — сказала мать. — Ты должен поехать к папе.

— Что случилось, мама?

Она ещё раз улыбнулась, по обыкновению несмело, даже пришибленно — ему не нравилось это, он давно хотел сказать ей, но стерпел, а она покачала головой с хорошо уложенными, подкрашенными и пахнущими лаком волосами — единственное, чего она, думая о себе, не забывала делать каждый день, будто каждый день ждала отца.

— Ничего особенного… Просто папа закончил экспедицию и, наверно, скоро приедет… Там были люди из министерства…

— Ты сегодня ходила в министерство?

— У папы плохо с ногами. Если бы ты поехал и помог ему собрать вещи, словом, вообще помог… Не сможешь?

Об этом излишне было спрашивать. Мать встала.

— Соберу тебе баул.

— А когда ехать-то?

— Я уже купила билет… Поезд в шесть утра. — Мать остановилась и посмотрела на него с испугом и надеждой. — Не сможешь?

— Мама! Ты хотела собрать меня в дорогу.

Она только прикусила губы, и ему передалось её смятение, от которого захотелось тут же бежать.

— Я сам соберу.

— Спасибо, — сказала она и даже не посмотрела на него.

Он вскочил, но не успел дойти до двери.

— Игорь!

Он оглянулся. Мать вытерла платком глаза.

— Я могу поговорить с тобой как со взрослым? Ты ведь у меня уже большой…

Он прикрыл дверь плотнее, потому что была ночь и Акимке полагалось спать, взрослые разговоры его не касались, а он имел привычку вмешиваться во всё и смеяться, считая себя самым умным в доме. Игорь посмотрел на часы, зачем-то снял ботинки и оставил у двери. Может быть, чтобы не шуметь, может быть, чтобы оттянуть начало разговора, какая-то она была странная — мать… Он подвинул старое кресло поближе к ней и забрался в него с ногами, привалившись боком к продавленной спинке.

— Ну?

— Видишь ли, Игорь…

— Ну же!

Она сказала, что он уже большой, а сама ещё не верила. Бедная мама! Через месяц ему сдавать экзамены в институт, а сегодня он… Как предупредить Катю об отъезде — вот проблема! Остальное — мелочи.

— Не знаю, как тебе и сказать… Это сложно…

— О сложном надо говорить просто, — поощрительно сказал он. — Папа учил меня… Чем сложнее дело, тем проще должен быть разговор. А то запутаешься… Так что?

— У папы там есть женщина, — сказала она всё с той же жалкой улыбкой, но так просто, в самом деле, что всё было понятно, а он ничего не понял.

— Какая женщина?

— Которую он, вероятно, любит…

— Папа? — давясь, прошептал он, спустил ноги с кресла и наклонился, весь подался к ней, оторвавшись от спинки.

— Успокойся, — сказала мать.

— Чепуха какая-то! — крикнул он, забыв об Акимке. — Кто тебе сказал?

— Не важно.

— Важно! Враньё!

— Нет, Игорь… Прости меня, что я тебе… Мне не с кем больше… У меня никого…

— Не верю.

Он развёл своими длинными руками. Потом долго сидел молча, так долго, что стало слышно, как монотонно капает вода из крана на кухне.

— Кран течёт, — обронила мать.

— Посмотреть, починить?

— Не надо.

— Я же уеду!

— Вызову водопроводчика…

— Мама!

Они опять посидели молча. Из кухни доносилось: кап, кап, кап…

— Отец тебя любит, всегда о тебе помнит… Из-под Оренбурга привёз редкий платок… Из тайги мех, эту лису. Из Бухары пиалу… и поднос.

Она слабо кивала головой, а смотрела куда-то мимо него, как слепая. Вскочив, он схватил мать за плечи и стал трясти.

— Я убью её! Это… — сдавленный голос его оборвался, а она подняла на сына прозревшие глаза и посмотрела на дверь.

— Не кричи!

Игорь рухнул в кресло, как будто его неожиданно ударили.

— Это жизнь, — сказала она. — То Шилка… То Каракумы… Год, два, десять. Там, далеко, его работа, сложности, и нужен кто-то близкий, а я тут, где вы… Вас ведь не оставишь…

Он вдруг почувствовал, что всё правда, так быстро и осмысленно она сказала свои слова, так давно думала и знала, наверно…

— Мы виноваты?

— Игорь!

— Ты виновата? Стирала, кормила нас с Акимкой, а сама… Так и недоучилась…

— Игорь!

— Бабушка виновата, что умерла, не дождавшись, пока мы вырастем?

— Я не то хотела сказать.

— А что ты хотела сказать?

— Я хотела сказать тебе, что, если ты обидишь отца или её…

— Кого? Эту…

— Да! — отозвалась она незнакомо. — Да, Игорь. Я приказываю тебе. Не смей.

— Но, мама…

— Я сама поехала бы… Но не могу.

— Из-за Акимки, конечно?

— Не могу! Ты меня понял, Игорь?

Вдруг его озарило.

— Ты о ней думаешь, а она о тебе думала?

— Игорь!

— Девка, девка, девка! Конечно, девка!

— Ты оскорбляешь отца!

— Зачем ты посылаешь меня туда?

— Привези его.

— Ты боишься, что он не приедет? Из-за неё?

— Нет, Игорь. Из-за ног.

— Неправда! Не обманывай себя, мама! Боишься, что он останется с ней. Ну и пусть! Пусть! Пусть!

— Как пусть? — еле слышно прошептала она, и глаза её стали большими.

И он сказал вставая:

— Не посылай меня к нему. — Он обнял мать и прижался к ней, сев рядом и ткнувшись носом в её крашеные, чтобы скрыть седину, волосы, — она была ему до плеча. — Не посылай!

— Куда тебя посылают? — сонным голосом спросил Акимка в дверях.

— Иди сейчас же спать, — сказала мать, но он уж давно привык не обращать внимания на её распоряжения.

— Закрываетесь, фантомасы? Интересно, что за тайна?

— Папа возвращается, — сказала мать.