Смертельный лабиринт - Андрей Станиславович Добров

даже из младших фрейлин… Он так и не открыл тайну моего рождения – через год, когда мне исполнилось тринадцать, его нашли задушенным в подвале.

– Вот как?

– Да. Матушка императрица приказала провести тщательнейший розыск, но убийцу не нашли. А может, нашли, но мне ничего не сказали, щадя мою молодость. Екатерина взяла меня к себе и даже некоторое время занималась воспитанием. Впрочем, ей быстро наскучило это занятие, и Матушка передала меня на руки старухе-фрейлине Канюковой, ведавшей при дворе всей женской прислугой. Время от времени царица призывала меня к себе и спрашивала, о чем говорят подопечные Канюковой и остальные придворные. Так постепенно я унаследовала занятие батюшки – стала шпионить во дворце, выполнять поручения, носить записки и… да, случилось и это. И еще раз. И еще… Постель – лучший способ узнать мысли мужчины, мой дорогой! Я была юна, очень привлекательна, а надзор старухи ограничивался тем, что она давала мне постель и много свободного времени. Которое я сначала уделяла книгам из дворцовой библиотеки, а потом – кавалерам.

Доктор Галер сухо кашлянул. В устах старухи эти слова звучали неприятно.

– В рукописи, которую вам продиктовал Крылов, все начинается с его визита к императрице, – сказала Агата Карловна, усмехнувшись. – Матушка приказывает ему проследить, куда девается золото, которое согласно секретному указу самого Петра Алексеевича ежегодно закладывали в отверстие Фехтовального зала Сухаревой башни. Крылов пишет об этом визите как о чем-то неожиданном. Представляет себя комичным потеющим человеком, ни сном ни духом не ведающим… Я же расскажу о том, что было чуть раньше того визита.

Меня вызвали в спальню императрицы ближе к вечеру. В последние годы Матушка сильно утомлялась и ложилась рано. Случалось, ее мучила бессонница. Тогда звали «Чернявого», Платона Зубова, последнего фаворита царицы. Не верьте досужим болтунам, императрица вовсе не предавалась с ним плотским утехам – ей было почти шестьдесят, чувства давно угасли, но привычка к молодым блестящим мужчинам, которых можно держать подле себя, осталась. Они стоили Матушке много дороже болонок и левреток, но роль их была похожа. Разве только болонки не умели играть в «фараон» и сплетничать про придворных, а Зубов вполне на это годился. К тому же Матушка обожала, когда о ней судачили. Это льстило старушке. Хотя… – Агата Карловна поставила чашку. – Я сейчас, должно быть, уже старше, чем она в те годы.

Галер посмотрел на Агату Карловну и попытался представить ее молодой. Но не смог.

– Сначала Матушка болтала о какой-то ерунде, потом отослала фрейлин и велела мне сесть к ней на кровать.

– Агаша, – сказала она тихо. – Только ради светлой памяти твоего отца, Карла Петровича, я не гоню тебя со двора за все непотребство, которое ты тут устраиваешь.

– Но, Матушка! – невинно хлопая глазками, воскликнула я. – Ведь это все ради тебя!

– Замолчи! – приказала Екатерина Алексеевна и поправила белый чепец, давивший широкими атласными завязками ее дряблый подбородок. – Твои шашни с братцем моего «Чернявого», Валерианом… Это уж слишком!

– О, Матушка, – ответила я скромно. – Разве это шашни? Скромный поцелуй в саду… Как я могу устоять против обаяния такого мужчины? Конечно, он совсем не ровня своему брату, Платону Александровичу, но все же фамильное сходство…

– Вот дура, – разозлилась Матушка, которая, как я знала, в то время раздумывала, не сменить ли Платона на Валериана. – Уж прекрати стрекотать и разыгрывать из себя сельскую пастушку!

Впрочем, эта рокировка братьев императрице не удалась – в конце того же года красавчику-генералу Валериану при переправе через Западный Буг ядром оторвало ногу. Он получил от Матушки орден Андрея Первозванного, Святого Георгия, десять тысяч червонцев на уплату всех долгов, дом Бирона на Миллионной, двадцать тысяч золотом, пенсию в тринадцать тысяч серебром, звание генерал-аншефа и назначение завоевывать Тибет. Тибет! Матушке прекрасно удавались и великая щедрость, и великая насмешка.

Повинуясь императрице, я замолчала. Молчала и Матушка. Она откинулась на подушки и смотрела в потолок. Потом нащупала мою руку.

– Агаша! – торжественно сказала она. – Я скоро умру.

Скосила глаза в мою сторону.

– Так! – сердито продолжила Екатерина. – Гляжу, тебе все равно!

– Мне не все равно, ваше императорское величество, – ответила я со вздохом. – Просто вы говорите мне про свою скорую кончину уже в четвертый раз.

– Ну и что? – воскликнула она. – Говорить можно сколько угодно! Смерть – это серьезно! О ней надо говорить! В моих годах – так просто обязательно!

– Это слишком печальные разговоры, – покачала я головой.

– Неважно! Теперь слушай внимательно. Мой великий дед… Хотя никакой он мне не дед, но это дела не отменяет… великий император Петр Алексеевич еще в самом начале века основал «Нептуново общество». Полагаю, ты о нем не слыхала?

– Нет.

– Конечно! Так и должно быть. Это вроде масонской ложи, куда входили все главные сподвижники царя. Собирались члены «Нептунова общества» в Сухаревой башне в Москве. Возможно, позднее они покинули башню и перебрались в специально построенный дом. Сведения о нем есть в архиве. Хотя место, где он был возведен, – не указано. И чертежей не сохранилось. Что странно… Но еще более странно – согласно указу Петра ежегодно на нужды «Нептунова общества» выделяется двести золотых червонцев, которые отвозят из Петербурга в Москву и кладут в тайник, устроенный в стене Фехтовального зала башни. Причем деньги тут же исчезают! В прошлом году я специально посылала своего кучера Афанасия вместе с особым чиновником – проверить, куда деваются деньги, кто их забирает…

– И что? – спросила я заинтересованно.

– Они всю ночь просидели в засаде в башне. Но никто за деньгами не пришел. А мешок с червонцами из тайника исчез!

Останкино

Жандармский офицер, еще не закончив орать на оторопевшего ротмистра Голикова, остановился и прислушался. Голиков воспользовался паузой, чтобы оправдаться:

– А что я мог сделать? У них было письмо.

– Молчать! – рявкнул жандарм. – Слушай!

В этот момент под землей что-то глухо загудело.

– Что это? – испуганно спросил ротмистр.

Жандарм поднял на него глаза. Только тут Голиков заметил, какой грязной была шинель этого человека, каким усталым его лицо. И какими мокрыми бока лошади – вероятно, всадник мчал со всей возможной скоростью, чтобы перехватить ту странную пару. «Это каторга мне», – с тоской подумал ротмистр.

Жандарм скривился и быстро вытащил из-за пазухи конверт. Сломав печать, он вынул бумагу и пробежал ее глазами. Потом хмыкнул:

– Так.

Повернувшись к ротмистру, он поднял к его носу бумагу.

– Приказ управляющего Третьим отделением, – сказал он устало. – Велено без промедления собрать каменщиков и сломать все это… – он указал бумагой в сторону здания, – к чертовой матери! Поставить палатки. Отпуска и отлучки