Корабельная сторона - Николай Поливин

Накрепко запомнились мальчишкам имена комсомолки Ленки и «самого» — Чемодан Чемодановича!

А Яня со Степкой тем временем стали прощаться.

— Топай, Бесенок, — басил Степка. — Если понадоблюсь до срока, заглянешь в мое логово.

— На «Императрицу Марию»?

— Угу.

Ребята облегченно вздохнули: значит, Степка на «Аладина» не сунется, ночевать будет на «Марате».

— До завтра, — расстались парни.

— До завтра, — прошептали мальчики, покидая палубу своего корабля.

Выбравшись из джунглей, завели разговор о тайне, так неожиданно свалившейся на их головы: «Что делать?»

— Мне надо отсюда сматываться, и чем скорее, тем лучше, — грустно промолвил Сенька, — со Степкой шутки плохи. Отыщет — прикончит. Для него человека прихлопнуть, что комара... А что, если нам вместе махнуть в Одессу? Устроимся на какой-нибудь сухогрузный корабль — хоть юнгами — и в Гамбург! Там рабочий класс — будь здоров! Поднимем его на фашистов, а потом — в Америку, индейцев вызволять!

— Дело баишь, — согласился Кимка, любящий вставлять в свою речь всяческие вкусные словечки. — Я думаю, мы так и сделаем. Все равно на днях мы собирались бежать в прерии. Точно, Сань?

Санька молчал. В прерии он, конечно, собирался, но как-то так, не взаправду, что ли... А так попробуй удери — мать с ума сойдет от горя, да и отец тоже...

Кимка, угадав, что творится в неустойчивой душе Меткой Руки, самолично решил судьбу закадычного друга: он согласен!

Сенька вопросительно посмотрел на Саньку. Не согласиться, подумал тот, сочтут трусом и предателем. А в тр ý сах он щеголять не собирался. Согласиться же значило огорчить родителей. Как тут быть?

— Ну, — торопил Сенька, — будем считать, что согласен?

— Считайте, — вздохнул Санька, — только как же быть с Ленкой? Ведь они убьют ее, если мы не помешаем.

— Законно, — подхватил Кимка, — мы их выследим и...

— Выследить-то выследим, — нахмурился Сенька, — а что дальше? А дальше будет вот что: знамена с траурными лентами и четыре гроба... и песня «Вы жертвою пали в борьбе роковой».

— Тогда... тогда обо всем, что мы знаем, надо сообщить в НКВД» Санькиному отцу, а уж он-то сумеет защитить и Ленку, да и врагов всех выведет на чистую воду. — И Кимка победоносно посмотрел на приятелей.

— Лучше напишем письмо дяде Сереже Бородину, папиному помощнику, — поправил Санька.

— Почему письмо? — возмутился Кимка. — Сами выложим: так, мол, и так...

— И тогда прощай, Одесса! — Сенька сердито поджал красивые, девичьи, губы. — За нами установят наблюдение, чтобы мы какой-нибудь фортель не выкинули... Санька дело предлагает. Изложим все в письме и подпишемся: Трое неустрашимых. Или — СКС, что означает — Санька, Кимка, Сенька.

На том и поладили.

— Значит, собираемся завтра в полдень на «Аладине», — еще раз напомнил Сенька, когда мальчики добрались до дома и стали прощаться. — Захватите с собой наличные капиталы и провизию, дня на три. Об оружии я уж не говорю, нож должен быть у каждого. Итак, до завтра!

Гамбург неуверенно огляделся, словно бы не зная, куда направить свои стопы, потом, махнув рукой, двинулся по направлению к купальне.

— Стоп! — остановил его Кимка. — Ты разве живешь не в общежитии?

— В общежитии.

— Так оно в другой стороне.

— Ну и што. Мне туда не с руки. Могила наверняка пронюхал, где я живу. А на тот свет торопиться смысла нет!

— Так айда ко мне! — обрадовался Кимка. — Матка на вахте, до утра не вернется. Отчима третий день собаками не сыщешь — загулял. Сами хозяева: захотим — маткину кровать разберем, на перине дрыхнуть будем, захотим — на балконе расстелим.

— А ты где живешь?

— Да вот же в этом доме, — Кимка указал пальцем на ближайший трехэтажный дом, — на самый верхотуре. Вон тот балкон видишь? Наш!..

— Коли так — заметано! — согласился Сенька. — Будем спать на балконе. Люблю под открытым небом!.. Двинулись?

— Потопали! — согласился Санька, с трудом скрывая зависть. Ему хотелось, чтобы Сенька пошел ночевать к ним, но он, знал, что его родительница в восторг от этого не придет. А потому печально сказал:

— Я тоже в этом доме живу, только в другом подъезде и не на третьем, а на первом этаже.

— Плохо, — посочувствовал Сенька.

— Зато они целиком квартиру занимают, — вступился за друга Кимка, — из двух комнат... У Саньки отец на нашем заводе «шишка».

— Это хорошо, — согласился Гамбург, — только ты, Санька, смотри, о наших планах не проболтайся!

— Могила! — поклялся Санька.

— Где Могила? — испугался Мститель Черного моря. Но, сообразив, что это всего лишь клятва, страшно сконфузился. Мальчишки рассмеялись.

— Если бы вы знали Степку с мое, вы бы не так еще струсили, — уверил их Сенька. — Однако спать пора!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Подзоровы в доме № 21 в первом подъезде занимали угловую квартиру. Она состояла из двух небольших комнаток и довольно просторной кухни, которую хозяева в будни использовали как столовую. Квартира была солнечной и веселой и по тем временам считалась шикарной. Три окна ее глядели на восток, два — на север и одно — на запад.

Спаленка, отданная Саньке в личное владение, косила одним глазом на север, другим на запад. На западе безумолчно плескалась озорная Воложка, гудели баркасы и тарахтели моторки, на севере пенились сады «частного сектора» и могуче гремел судоремонтный завод «Октябрь» — краса и гордость Заячьего острова.

Санька часами мог торчать у окон, жадно впитывая в себя запахи и шорохи реки или любуясь могучими корпусами заводских цехов.

Удивительно напряженной жизнью жила Воложка и зимой и летом! Зимой ее извилистые берега давали приют караванам пароходов и барж, поставленных на мелкий ремонт. В излучине, возле купальни, новостройские мальчишки устраивали каток и с зари до зари сражались в хоккей! Летом по речке вверх и вниз сновали хлопотливые моторки и парусные лодки. В купальне плескались водоустойчивые, как утята, и черные от загара, как арабчата, новостройские сорванцы всех возрастов и калибров.

...Санька с опаской посмотрел на окна — света не было, значит, мать уже спала, значит, быть грому и молнии. Отец раньше часа ночи домой не возвращается: уж такая у него беспокойная профессия. Врагов у Советского государства много — все капиталисты. Так что глядеть за ними приходится в оба. Особенно беспокойно стало после того, как власть в Германии захватили фашисты. Эти бандюги способны на любое грязное дело, вплоть до убийства и поджога.

И уж если быть откровенным до конца, то Санька с Кимкой решили податься в прерии за тем, чтобы сделаться вождями индейских племен и взбунтовать против фашистов весь мир. Мальчишек разве кто послушает? Никто. А вождей поддержит каждый.

Однако до мировой революции пока далековато, а наказание за ночную прогулку — вот оно, и Меткая Рука зябко передернул плечами. На время он забыл даже о «гордой, байроновской осанке». Сейчас он был обыкновенным нашкодившим мальчишкой, старающимся увильнуть от неминуемого наказания хоть на минуту.

Санька прошелся под окнами раз и два, осторожно кашлянул. В квартире никакого движения — спят. Тогда Меткая Рука достал из-под крыльца прутик, специально спрятанный для таких случаев, и осторожно постучал им в окно.

— Кто? — Голос у Марии Петровны сердитый и встревоженный.

— Я, мам, — ответил Санька бодренько.

— Сань?

— Ага.

Щелкнул выключатель, из окна хлынули потоки света. Сердце у паренька снова сжалось: сейчас мать подойдет к часам и...

— Без пяти двенадцать! — ужаснулась Мария Петровна. — Это где же тебя носило? Бегом, паршивец, домой!

«Хорошо Кимке, — вздохнул Санька, — никто его не ругает. И что я за разнесчастный человек — шага шагнуть не смей! Нет, к индейцам, и не откладывая!»

— Чего застрял? — Мария Петровна подошла к окну, задернутому марлевой сеткой от комаров.

— Тише, мам, соседи услышат.

— Я тебе дам «тише»! — возмутилась Санькина родительница, но голос пригасила. — В собственной квартире шепотом разговаривать приходится!

«Слава богу, кажется, пронесло! — обрадовался Санька. — Теперь на другое переключится...»

Скрипнула обитая коричневым дерматином дверь, и Меткая Рука юркнул в кровать.

— А ноги?

— Что ноги? — невинно переспросил сын.

— На чистейшую простыню с грязными ногами! И когда я только приучу вас к порядку!

Пришлось идти мыть ноги. Ну как тут не поворчать? И Санька дал выход своему негодованию:

Вчера вечером мыл, даже с мочалкой!.. И опять двадцать пять!..

— Мой, не переломишься! — рассмеялась Мария Петровна. — Где был-то?

— Да тут, на терраске. Сказки рассказывали... про Василису Премудрую и про Конька-Горбунка...

Уж что-что, а слабости своих родителей Санька знал назубок. И пользовался этим умело. Вот и сейчас о сказочках он сочинил для того, чтобы растопить в сердце матери остатки гнева. Мария Петровна — учительница русского языка и литературы — больше всего на свете любила устное народное творчество, или фольклор, как она называла. В юности в специальном журнале была даже опубликована ее работа — «Героика рыбацких сказок», основанная на местных материалах. Мария Петровна этим несказанно гордилась. Она почему-то считала, что сын ее станет собирателем русских народных сказок и прославится на этом благородном поприще.