Холодное лето 53-го (с иллюстрациями) - Эдгар Дубровский

Муха и Зотов пошли к пристани, а Витя задержался, дал тем отойти и наклонился к Лузге.

— Дивчина где? — мягко спросил он.

— Какая? — испугался Лузга. — Маленькая, что ли? Соплячка?

— Не ма-аленькая! — Витя резко ударил лежавшего ногой.

Лузга привычно свернулся в комок, прикрывая голову и живот, Витя просунул ствол нагана между пальцами Лузги и уперся ему в лицо. Лузга убрал руки и заговорил тоном, похожим на блатной:

— Мне она нужна? Соплячка, в куклы играет… Где?… Я знаю? Услышала пах-пах, слезла в погреб… Вон! В избах. Век свободы не видать!

Витя поверил.

Около полудня Копалыч возвращался домой. Подходя к избам, особенного не заметил, на тишину и безлюдье внимания не обратил, занятый своими мыслями. Не заметил и Муху, сидевшего с обрезом в тени забора у манковской избы. Копалыч шел без очков, а вблизи видел плохо, поэтому, войдя в калитку, споткнулся о труп собаки и выронил лопату. Нагнулся, увидел кровь, мертвый оскал и в изумлении огляделся. У крыльца лежал дед Яков. Борода торчала вверх. Копалыч подошел.

— Дед, ты что?..

Он достал и торопливо надел очки, нагнулся и увидел мертвые глаза за круглыми стеклами, на рубахе на груди пятно крови.

Копалыч медленно разогнулся. Только теперь он услышал странную тишину. Он осторожно огляделся. Никого. В дом идти страшно. Он снял бесценные очки, упрятал в коробочку и убрал в надежный карман.

Естественным было пойти к Манкову. Поминутно озираясь, он пересек улицу, пошел вдоль заборов и наткнулся на Муху. Несколько секунд он рассматривал этого человека, примечательного только обрезом.

— Здравствуйте, — сказал Копалыч.

Муха молча смотрел на него.

— А что случилось? — тихо спросил Копалыч.

— А ничего.

— А где милиционер? Манков?

Муха показал за забор:

— Вон торчит… нога… Ты вот чего: тут — можешь, а за деревню не ходи. Стрелять буду без объявления, — он показал на лежавшего вдали Лузгу. — Иди к тому, в концентрацию. Мне видней будет.

Копалыч постоял, не зная, что спросить, и побрел к Лузге.

— Кто они? — спросил он Лузгу.

Лузга не ответил — следил за Мухой, который быстро пошел на перехват черноглазой старухи, направившейся к мостику через ручей.

Старуха на его окрик: «Цурюк!» остановилась, стала доказывать, что надо ей в сарай, за рыбой. А Муха показал: «Назад!» Она не послушалась, он ударил ее прикладом. Она упала. Встала с трудом.

— Что он делает?! — возмутился Копалыч. — Нет, что он делает?

— Сядь, — грубо сказал Лузга. — И заткнись.

В комнате Фадеича тесно сидели Крюк, Барон, Шуруп, Михалыч и Витя. Зотов незаметно и тихо сидел в углу на корточках. Фадеич стоял у окна. Крюк и Барон рассматривали речную карту, лоцию.

— Нет вам отсюда другой дороги, — как бы даже жалея их, сказал Фадеич. — Суд да тюрьма.

— Почему нет? Есть, — спокойно сказал Крюк.

— Потому. Вы вошли в конфликт с властью.

— Власть нам амнистию дала, — сказал Крюк. — Нам все списали. И еще спишут.

Тут они переглянулись с Бароном, — Крюк хватил лишку: надежды, что спишут, не было.

— Что твоя власть может? — сказал Барон. — Ну убить меня. Так и я могу убить — тебя. И любого. Твоя власть что тебе дала? Гроши. А горб гни всю жизнь. Я не работаю, а беру сколько надо и еще вдвое. И живу красиво, — и тут Барон, говоривший все время спокойно, вдруг заорал; — Я красиво живу! А по тебе ходят, ты подошвы лижешь.

Фадеич молчал, отшатнувшись. Они снова занялись картой.

— Я исполняю долг, — сказал Фадеич.

— Да заткнешься ты вконец, козел вонючий?! — завизжал Шуруп. — Я его разорву, падлу! Дай его мне!

Крюк строго посмотрел на него, и Шуруп смолк. Витя встал.

— Всем здесь быть, когда гости подвалят, — сказал Крюк.

— Услышу, — сказал Витя.

Он вышел, прошел на камбуз, где стряпала Лида,

— Дивчина где? — ласково спросил он.

Она замычала в ответ. Он жестко сдавил пальцами ее лицо.

— Молодая где?

Она показала вверх по реке, изобразила, как гребут веслами. Он не поверил. Слова Лузги о погребе больше походили на правду, и он пошел к избам — искать.

— Ненавижу блатарей, — говорил Копалыч, лежа рядом с Лузгой. — Жестокие, подлые… У больного пайку отнимут, ударят калеку… Предадут любого — своего, чужого… Им ребенка убить…

— У кого рыба, тот и прав, — сказал Лузга, следя за Витей, входившим в избу.

Копалыч замолчал. На него навалилась такая тоска, что неудержимо потянуло на откровенность.

— Я ведь не золото ищу. Я археолог. Есть такая наука об ископаемых людях, культурах… Здесь должны быть стоянки первобытного человека, я еще до войны предполагал. В тридцать девятом мою статью перепечатал английский журнал, «Нэйчур», и через месяц меня взяли… Как шпиона… А сын был на истфаке, новейшая история, для него мой арест — крах всего. В Бутырке повезло: переправил домой записку, ну, чтобы отреклись и не писали мне. Не имел права их с собой тянуть…

— И не пишут, — скривился Лузга.

Копалыч опустил голову. Замолчали.

— «Пещерные люди», «троглодиты»… — вдруг громко сказал он. — А в неолите не было урок! И палачей не было!

— Не ори. Пришьют.

— Тебя-то не тронули, — едко сказал Копалыч.

— Мне плевать — живу, не живу. А им интересно, когда страха много перед ними.

Витя вышел из очередной избы, недобро глянул в сторону Лузги.

— Интеллигента когда-то называли носителем культуры, — сказал Копалыч. — В другой жизни… Сейчас просто бьют по лицу, и падаешь на колени!

— Если упал — какая культура? — покосился Лузга. — Одни поджилки.

— Да! А когда-то назывался интеллигентом.

— Столько карманов у интеллигента не бывает, — зло пошутил Лузга.

Витя подошел к Мухе, издали посмотрел на ссыльных.

— Расскажи, что делал с партизанами.

— Да бросьте мне шить! — дернулся Муха. — Не был я в полицаях, за мокрое сидел!

— Ага… А что делал с партизанами? Научи.

Муха в ярости вскинул обрез. Витя отвернулся и пошел к Лузге и Копалычу.

Копалыч при его приближении поднялся на ноги. Лузга приподнялся и сел на корточки, глядя на Витины ноги,

— В куклы играет?

Витя резко ударил ногой, но Лузга успел подпрыгнуть и встретить ботинок кистями рук. Лузга отлетел на метр, но удар получился мягкий. Витя быстро шагнул, снова ударил, и Лузга, не успевший приготовиться, со стоном повалился на спину. Удар косо пришелся в голову.

Витя пошел на пристань. Копалыч нагнулся над Лузгой.

— Сильно?.. Он ушел.

Держась за голову, Лузга медленно сел. Посидел, морщась, огляделся, нашарил возле себя сосновую чурочку и протянул Копалычу.

— Отойди на пять шагов и кинь вон туда, не высоко, вот так, — он показал высоту над землей.

Изумленный Копалыч безропотно отсчитал пять шагов. Лузга поднялся на корточки, собрался.

— Кидай.

Чурка полетела. Ноги Лузги слабо бросили его вбок, до чурки он не дотянулся. Сел, уронил голову, брезгливо глядя на вытянутые ноги.

— Дай ложку.

Копалыч достал заточенную ложку, дал. Лузга двумя короткими ударами проколол оба своих бедра. Вскочил на корточки, скомандовал:

— Подними чурку!.. Пять шагов… Вон туда — кинь!

Копалыч кинул. Устрашенные мышцы послушались — Лузга стремительно выпрямился, косо взлетел в воздух и коснулся чурки рукой, сбил ее в полете. Встал. На штанинах были пятна крови.

— Кровь, Лузга, — удивленно сказал Копалыч.

— Меня зовут Сергей. Запомни на всякий случай: Сергей Петрович Басаргин.

— Очень приятно, — пробубнил Копалыч. — Николай Павлович. Старобогатов. А адрес у тебя есть?

— Теперь нет. Родители умерли в блокаду. Все.

— Ты ленинградец? — изумился Копалыч.

Басаргин смотрел на пристань. Там, возле двери кладовки, стоял Витя.

Дверь была в щелях. Витя приник к одной, всматриваясь. Но здесь была теневая сторона пристани, солнце в кладовку не попадало.

Река с тихим урчанием терлась о корпус дебаркадера. Из комнаты Фадеича неясно доходили голоса, да изредка звякала посуда на камбузе. Среди всех этих легких звуков показался Вите за дверью шорох. Прижав лицо к двери, он сильно втянул носом воздух кладовой. Ухмыляясь, нежно почмокал губами, касаясь ими щели. Потрогал замок. Достал наган, всунул ствол в дужку замка. Но тот был слишком массивен — можно погнуть ствол.

В комнате Фадеича играли в карты. Фадеич скорбно торчал у окна, морщась от междометий и сорных слов. Барон лежал в сапогах на кровати и с интересом листал «Огонек». Зотов пробрался к окну, сказал Фадеичу негромко, но не таясь от бандитов:

— На хрен ты нарываешься? Делай, как велят. Останемся живы.

— Будто ты не с ними.

— Я такой же пленный! Из-за чего жизнь терять?