Ведьма с Лайм-стрит - Дэвид Джаэр

В эти нелегкие первые месяцы супружеской жизни Мина Крэндон в меру сил воодушевляла мужа. Друзья говорили, что она скрашивала его «вызванное навалившейся ответственностью одиночество». Доктор настолько эффективно справлялся с поставленными задачами, что его перевели главврачом в Военно-морской госпиталь Уордс-Айленд в Нью-Йорке – одну из самых крупных больниц в стране. К 1919 году обстоятельства сложились так, что эпидемия угасла и доктора Крэндона с почестями освободили от занимаемой должности. Ему было сорок шесть лет, и он был женат на женщине, которой не исполнилось и тридцати. По слухам, ситуация с унесшей тысячи жизней испанкой укрепила их брак, да и высокое положение супруга в обществе давало миссис Крэндон повод для гордости. Доктору принадлежал роскошный дом в районе Бикон-Хилл и две яхты. В Гарвардском университете он учился на двух факультетах – философском и медицинском, получил дипломы по этим специальностям, а впоследствии защитил диссертацию. Его профессиональная этика вызывала восхищение. В начале карьеры он после двенадцатичасовой смены в Бостонской городской больнице отправлялся домой и до утра читал книги великих мыслителей. В Гарварде он вел семинары по хирургии и на практических занятиях часто прибегал к демонстрации трупов. По какой-то причине ему нравилось рассказывать о такой особенности учебного процесса незнакомым людям на вечеринках. Миссис Крэндон же была веселой и дружелюбной – полной противоположностью своему славившемуся саркастичными высказываниями мужу. В бостонском обществе они часто становились поводом для пересудов, но все обожали их изумительные приемы в доме в Бикон-Хилл.

На этих приемах гости пили мартини под музыку фонографа – например, песню «Мир в ожидании рассвета»[10] – и судачили о подпольных барах в Бикон-Хилл, «сухом законе» и возможных рейдах полиции в их дома. По их мнению, вскоре их всех можно будет считать злостными нарушителями закона. Однажды после оживленного спора о «красной угрозе» – недавно полиция разогнала в Бостоне массовую рабочую демонстрацию – разговор зашел о призраках, и кто-то предложил провести сеанс «уиджа». Но Мина предпочитала танцы и шарады. Красавица-блондинка с фигуркой молоденькой девушки и сияющими голубыми глазами, Мина, тем не менее, отнюдь не была тщеславна, как вторая супруга доктора, или поверхностна. Она многое повидала в жизни. В первом браке она родила сына, и мальчик теперь жил с ними в Бикон-Хилл. Рой предупреждал своих друзей-атеистов из Гарварда, что Мина – христианка и посещает церковь, а еще играет на виолончели в оркестре конгрегационалистской церкви. Однажды доктор отправился туда посмотреть на ее выступление. Мина была в белом хлопковом платье, прическу боб-каре украшала лента в египетском стиле, придававшая ей вид то ли египетской жрицы, то ли феминистки на демонстрации. А сам доктор пришел в церковь в твидовом костюме. «Наверное, я единственный атеист в этой церкви», – подумалось ему тогда. Он сидел, смотрел, как жена играет с упоением джазистки, и думал о возрождении, обещанном ему священником на свадьбе. Где же рассвет?

Удивительно, но его мировоззрение изменилось под влиянием спиритуалистов. Сэр Оливер Лодж считал новой отраслью науки то, что доктор Крэндон всегда отвергал как отживший свое предрассудок, ведь речь шла о черной магии. «Мы встретились вновь, – рассказывал доктор. – И стали друзьями. Сэр Оливер предложил почитать кое-какие работы, и я чувствовал себя несколько глупо, но в то же время был заинтригован и приступил к чтению».

Вскоре доктор Крэндон понял, что спиритические сеансы основываются на научных методах изучения загробной жизни. Дарвин разгадал тайну происхождения человека, но что происходит с человеком после смерти? Ответ на этот вопрос мог совершить революцию в науке, и если Лодж был прав в отношении спиритуализма и теория эфира подтвердится, то биология и классическая физика станут столь же устаревшими, как косная религия.

Итак, в начале 1920-х годов перед доктором Крэндоном открылись новые горизонты, и это было связано не только с ростом спиритуализма, но и с его семейной жизнью. Один из наиболее выдающихся хирургов Бостона, доктор Крэндон специализировался в гинекологии и акушерстве. Он знал, что не сможет стать отцом, поскольку был бесплоден, поэтому Крэндоны решили усыновить сироту. Отец Роя, президент Этического общества Бостона, поддержал столь гуманное устремление сына, но по какой-то причине (можно предположить, что Рой считал, будто проблемы сиротства более актуальны в английской культуре) кандидата на усыновление Крэндоны искали в Лондоне. И нашли.

Рой всегда хотел сына: если его имени суждено исчезнуть, то о каком бессмертии может идти речь? Но, к его глубокому разочарованию, лондонский сирота не сумел приспособиться к жизни в новом доме в Бикон-Хилл. И усыновленный мальчик, и сын Мины называли патриарха семейства «доктор Крэндон», а не «папа». Впрочем, что бы ни происходило в доме Крэндонов, это было личным делом их семьи.

Но кое-что об этих мальчиках нам все же известно: летом 1921 года о них писали бостонские газеты. Дети играли на пляже Поинт-Ширли на плоту, трос порвался, и плот подхватило течением. Мальчиков несло на глубину, но их спасли двое пловцов. В газетах писали, что пострадавшими были «два маленьких мальчика, шести и восьми лет от роду». В статьях упоминалось имя младшего – Джон, сын миссис Крэндон. Имя старшего, сироты из Англии, остается неизвестным. Его самого спасли от погибели, но имя его сгинуло в эфире.

Часть II. Река сомнений

Преисподняя существует на земле – это мир обмана, мир преступников, мир, где высшей ценностью считается умение обходить законы страны. Вы, живущие в своем безмятежном респектабельном мирке, ничего не знаете о гражданах того, иного мира… Вам почти ничего не известно об их жизни.

Сэр Артур Конан Дойл и Гарри Гудини, Лондон, 1920

Юность

В первую очередь иллюзионист отправлялся на кладбище. Возвращаясь в Нью-Йорк после киносъемок или гастролей, он непременно посещал могилу Сесилии Вайс в Квинсе. В зените славы он как-то упомянул в интервью в одном киножурнале, что его самое заветное желание – доказать самому себе, что он достоин вырастившей его матери. Великий мастер побега, способный избавиться от любых пут, он так и не смог разорвать связь с матерью. Даже в разгар зарубежных гастролей он всегда возвращался домой в день рождения Сесилии, пока та была жива. В мгновение душевного смятения он опускал голову матери на плечо – как в детстве, когда она успокаивала его. Ему всегда хотелось быть центром ее мира, но во времена его детства это едва ли было возможно. За ее внимание боролось еще шестеро детей и муж-неудачник, которого она обожала. Третий сын, Эрик, надеялся совершить что-то необычайное, чтобы полностью завладеть вниманием матери. Совершая свой знаменитый трюк с прыжком с моста, он представлял, что мать смотрит на него.

До обретения всемирной славы он работал фокусником в заведениях с сомнительной репутацией, был лекарем-шарлатаном в бродячем цирке, даже притворялся медиумом. Но он всегда умел отличать добро от зла и в этом следовал примеру своего отца, раввина Меера Шамуэля Вайса. Отец Эрика всегда придерживался законов Талмуда. Его авторитет в глазах сына укрепил диплом юриста в Будапештском университете. Вечерами он часто рассказывал сыновьям и дочери поучительные притчи. Но, невзирая на образованность, в вопросах мирского Меер Вайс оказался неудачником. В его жизни не было волшебства, кроме разве что его молодой и любящей второй жены Сесилии. Все его попытки добиться успеха были лишены упорства – того упорства, которым прославится его третий сын.

В 1878 году, через четыре года после рождения Эрика, Мееру Шамуэлю предложили должность раввина в небольшом городке Эпплтон в Висконсине, и он перевез семью из Венгрии в эти неизведанные земли. Иллюзионист вспоминал, как родители сидели под соснами в эпплтонском парке, пили кофе, о чем-то говорили, – семейная идиллия в краткий период стабильности. Нельзя сказать, что семье Вайсов легко жилось в Эпплтоне: на должности раввина Меер Шамуэль получал всего семьсот пятьдесят долларов в год, и при всей бережливости этого едва хватало, чтобы сводить концы с концами. Но, учитывая последующие события, Эрик идеализировал ранние годы, вспоминая поездки на кабриолете, катания на санках зимой и плавание на пароходе по реке Фокс. Эрик вспоминал, как приходил в восторг, когда под городом ставил шапито бродячий цирк Барнума и Адама Форпо. Тайком пробираясь внутрь, мальчик видел огнеглотателей, жонглеров и фокусников, носивших такие звучные псевдонимы, как Несравненный мистериарх трех континентов или Восхитительнейший волшебник Вселенной, и утверждавших, что они родом из таких загадочных мест, как Венеция, Персия и Индостан. Ни один бродячий фокусник никогда не признавался в заурядном происхождении, но пройдет время, и Эрик не станет скрывать свое прошлое, открыто заявляя, что он сын раввина, выросший в небольшом городке и воспитывавшийся на традиционных ценностях. Тем не менее некогда его вдохновили кровавые зрелища – например, трюк английского иллюзиониста доктора Линна: фокусник расчленял ассистентов хирургической пилой, а затем «благодаря волшебству» восстанавливал целостность их тел.