Служение - Инна Мальханова

А потом она просыпается и вокруг - снова пустота, одиночество, отчаяние. Несмотря на достаток, прекрасного мужа и спокойную, счастливую, размеренную жизнь, где всегда и всё идёт точно так, как и было намечено заранее...

Дениз как бы прожила две совершенно разные жизни: одну - нынешнюю, вполне реальную, счастливую и спокойную, которая была у неё до поездки в Швейцарию, которая продолжается и сейчас, и, судя по всему, продлится еще несколько десятилетий вплоть до её глубокой старости. И другую - короткую и яркую, промелькнувшую всего за два неполных дня, но насыщенную такими необыкновенными, просто невероятными событиями. И по ночам, в тревожных, тоскливых снах, только эта короткая нереальная жизнь и кажется ей единственно настоящей, её собственной, а не чьей-то чужой жизнью.

В эти годы счастливого замужества Дениз сполна изведала муки ностальгии, о которой когда-то лишь читала в книгах. Этот городок и эта незнакомка в шаре были с ней всегда - где бы она ни находилась и что бы она ни делала. Как какой-то другой, параллельный мир, который никто не видит, кроме неё. Или как хроническия болезнь, какое-то уродство, которое сопровождает человека до самой его могилы. А, вернее говоря, это она всегда была с ними, всегда была там. Стоило ей закрыть глаза - и она опять видела эту площадь, эти улочки, этот шар с девушкой внутри... Она ложилась спать с единственной мечтой - снова, хотя бы во сне, побывать там. Она теперь знала, что её место было именно среди этих людей, в том городке, а совсем не здесь, не в этой жизни, которой она живет в Веллингтоне. Ей надо было тогда соглашаться на предложение мэра остаться в городке, отказавшись, она совершила роковую ошибку, но теперь поздно говорить об этом.

Ей было очень тяжело, хотя окружающие ничего не замечали и искренне считали ее спокойной, жизнерадостной и вполне счастливой. Шли годы, но легче не становилось. Кто бы мог подумать, что те два дня так изменят её жизнь! Но если бы вдруг и нашлась такая сила, которая могла бы лишить Дениз этих воспоминаний, она ни за что не отказалась бы от них! Она чувствовала себя старухой, которая всё живёт и живёт такую долгую-долгую, чью-то чужую жизнь и эта тягостная, чужая жизнь всё никак не кончается.

В те годы у неё в памяти постоянно вертелись какие-то стихи, которые, как ей казалось, были написаны прямо про неё:

И земля не моя,

И страна на моя,

Я - никто и нигде и ничья.

И эпоха и планета не мои,

Но вы тоже - никто и ничьи.

Я страшно устала,

ужасно устала -

Так долго жила

и так много видала.

Как жаль, нет привала

на нашем пути,

Где можно присесть,

если тяжко идти.

Где можно забыть,

простить, отдохнуть.

Но счастье, что смертью

кончается путь...

Счастливая, размеренная, сытая жизнь в прекрасной, может быть даже, самой красивой стране мира - Новой Зеландии - становилась всё тягостней и тягостней. Надо было что-то делать, ведь дальше так жить просто невозможно. И Дениз решила снова поехать в Швейцарию. Она прекрасно знала, что гонится за призраком, что такое случается лишь один раз в жизни, но у неё было ещё черное яйцо. Она несла ответственность за него. Надо хотя бы попробовать вернуть его на прежнее место. Оно должно жить там, в подвале, в лаборатории Жана Вассена. Она чувствовала, что здесь, в Веллингтоне, яйцу тоже очень плохо и оно страдает от ностальгии не меньше, чем она сама.

Летом 1968 года все швейцарские газеты несколько дней писали о том, что на пути между Альтдорфом и Беллинцоной вместе со своей машиной бесследно исчезла новозеландская туристка - молодая женщина из Веллингтона. Поиски не дали ничего. Самое странное, что в этот период в горах не было ни оползней, ни несчастных случаев на дорогах, ни ливней, ни обвалов...

Альфред ехал на машине по следам Дениз. Он примерно представлял себе маршрут её путешествия. Может быть, ему удастся то, чего не смогли сделать ни полиция, ни отряды спасателей. Может быть, интуиция и любовь подскажут ему, где искать хоть какие-то следы пропавшей жены. На автотрассе Альтдорф - Беллинцона он увидел какой-то не указанный на карте левый поворот. Поворот вёл круто вверх, в горы, а над ним висел знак "проезд запрещён". Что-то подсказало Альфреду, что Дениз проехала именно здесь. Что-то настойчиво звало его вперёд. Он свернул налево и поехал по крутой дороге, которая постепенно всё сужалась, асфальт сменился щебёнкой и вскоре дорога вообще упёрлась в пропасть.

Этого Альфред ожидал меньше всего. Он вышел из машины и огляделся: ни следов обвала, ни продолжения дороги где-нибудь впереди. Дорога, ведущая в никуда. Справа круто громоздился горный склон, слева находилась небольша котловина, поросшая лесом. Вокруг ни огонька, ни признаков жилья. В долинах клубился белый туман...

Альфред подошёл к самому краю пропасти. И вдруг он увидел у себя под ногами любимую игрушку Дениз - круглый тёмный камень, который всегда лежал на подоконнике их спальни. Альфред сразу узнал его. Он наклонился, поднял камень и начал его рассматривать. Это был точно он - тот самый камень, но только теперь совсем лёгкий, как пустая яичная скорлупа, абсолютно чёрный и совершенно холодный.

Альфред размахнулся, зашвырнул игрушку как можно дальше в пропасть, сел в машину, с трудом развернулся на узкой горной дороге и поехал обратно - к автотрассе Альтдорф - Беллинцона. Он понял, что больше не увидит Дениз никогда...

Глава 3.

Ян Палах

Смерти меньше всего боятся те люди, чья жизнь имеет наибольшую ценность.

Иммануил Кант (1724-1804 гг.) немецкий философ

Времена не выбирают,

В них живут и умирают...

После того, как кончилась советская власть и советские люди на одной шестой части земной суши наконец-то прекратили строить этот мифический, недосягаемый коммунизм (в котором на самом деле должны и даже обязаны были жить уже начиная с 1980 года), их перестали сажать за политические анекдоты. Понятно, что, несмотря на опасность, в те времена анекдоты всё равно рассказывали, например, такой:

Поспорили как-то народы мира о том, какой из них самый смелый, самый мужественный. Говорит американец: Ну как же, у нас национальный герой и образец для подражания Джеймс Бонд - самый смелый человек мира! Говорит француз: Ну что вы! Мы все знаем, что каждая седьмая женщина больна и тем не менее, не перестаём любить наших женщин! И тогда вступает русский: Да что вы! И это вы называете смелостью?! Вот мы, например, прекрасно знаем, что у нас каждый третий - стукач, а ведь всё равно рассказываем анекдоты.

Из тех же самых времён, когда, помимо строительства коммунизма, ещё и активно боролись с происками американского империализма, доказывая всему миру преимущества социалистического образа жизни, можно вспомнить также и другой анекдот:

Поспорили как-то американец и русский, кто из них живёт лучше. Американец говорит:

- Вот я живу в доме, где у меня две спальни, гостиная, кабинет, кухня, детская комната и будуар для жены, всего семь помещений. А у вас сколько комнат в доме?

Русский гордо отвечает: у меня дома тоже точно такое же количество помещений, только между ними стен нету!

Тогда американец продолжает:

- А вот я на работу на мерседесе езжу, а вы на чём?

Русский не растерялся и отвечает ещё более гордо:

- Подумаешь! У вас всего-то одна машина, а у меня - целых две. На работу я на автобусе езжу, а вот за границу - так аж на танке!

Современная молодёжь вряд ли его поймёт, вряд ли даже поверит, что в те времена советские люди не могли просто так взять да и позвонить из дома за границу, так как международная линия была навеки заблокирована, не могли взять да и поехать за границу по своему собственному желанию, как это делают сейчас даже школьники. Пределом мечтаний было тогда попасть хотя бы в близкую Болгарию или Польшу, хоть краешком глаза увидеть такой недоступный зарубежный мир. Вот почему самым престижным институтом всегда был именно московский МГИМО - ведь его выпускники имели шанс попасть даже в далёкие, почти что мифические Японию или США. Когда же одного такого "патриота" как-то спросили, почему это он при всей своей "любви" к СССР, всю жизнь проводит в США и своих детей учит только там, то он, не моргнув глазом, ответил: "Потому что я на самом переднем крае борюсь против американского империализма!". Если кадровым дипломатам, после нескольких лет службы на родине, всё-таки удавалось вырваться впервые на работу за границу, то на мидовском жаргоне это называлось "отлепиться от стенки".