Дороги - Яна Завацкая

— Нока, назад!

Лута неохотно подошла к хозяйке, рыча и пристально глядя вперед. И там, впереди, в небольшой подворотне раздался сухой громкий щелчок. Ильгет словно приросла к месту. Ведь это стреляют! Господи! Ильгет отпрянула в сторону - кто-то выскочил, как чертик из табакерки, она и разглядеть не успела, и щелчок снова раздался, на этот раз, ей показалось, совсем рядом, а этот кто-то, черный, большой, в руке сжимал, кажется, пистолет. И пистолет смотрел прямо на нее черным глазом дула. Забыв о том, как только что мечтала о смерти, Ильгет запаниковала, вжалась в стену, не зная, что делать, но уже ничего делать было не нужно. Из подворотни выскочил кто-то второй, и оказался между тем бандитом и Ильгет, и грянул третий уже выстрел, а затем случилось что-то вовсе несусветное. Будто воздух засветился впереди, и образовался как бы воздушный пузырь, и этот пузырь мгновенно втянул в себя стрелявшего бандита, и сразу же тот исчез - будто и не было. Лишь мелькнули в воздухе черные ошметки, и растворились без следа.

А тот, что выскочил вторым - остался лежать на асфальте. И Нока на полусогнутых тихо скользнула вдоль стены, к лежащему. Ильгет последовала за собакой.

Бандитская разборка. Прямо посреди улицы. Совсем уже обнаглели.

Только вот ей показалось, что этот второй как раз прикрыл от пули ее саму. Может быть, даже скорее всего, это вышло случайно. Да и зачем бы неизвестному бандиту стрелять в Ильгет?

Впрочем, какая разница? Ведь нельзя же просто так уйти теперь. Вроде бы, он жив.

Правой рукой лежащий плотно прижимал к себе оружие. Как и следовало ожидать - не обычное какое-нибудь огнестрельное. Даже наверняка не ярнийское. Теперь с этими "космическими консультантами" ничему не удивляешься. Оружие было похоже на короткоствольный автомат, но вместо дула - черный блестящий барабан. Парень лежал на спине, и на серой его куртке расплывалось темное пятно, чуть ниже грудины. Он был в сознании - Ильгет взглянула в лицо раненого и едва не вскрикнула от неожиданности. Потом, анализируя все это, она не могла понять своего ощущения - лицо парня было ей странным образом знакомо. Где она видела его, когда? Бог весть. Блестящий этот серый взгляд, крупные, чуть заостренные черты. И тут неизвестный бандит открыл рот и прохрипел - на губах выступила кровь.

— Ильгет…

Она дернулась, как от удара.

— Ильгет… помоги… в левом кармане…

Он, похоже, и рукой двинуть не мог. Ильгет, оставив размышления на потом, достала из левого нагрудного кармана парня плоскую металлическую вроде бы коробочку, раскрыла. Там было много разных непонятных мелких предметов.

— Там… синие капсулы. Дай одну.

Ильгет неуверенно достала капсулу. У парня наверняка поврежден желудок. Как он может глотать сейчас что-то? И чем это ему поможет? Но она поспешно просунула капсулу меж зубов раненого. Он сделал судорожное глотательное движение.

— Спасибо. Хорошо. Теперь иди. Домой. И не выходи из дома. Дня три. Иначе убьют. Пожалуйста…

Он говорил, тяжело дыша и делая большие паузы. Ильгет нагнулась к нему.

— Вы кто?

— Неважно. Тебе нельзя. Здесь долго быть. Иди скорее. И не выходи из дома.

— Но вас убьют?

— Нет. Я через пять минут буду… в норме… все будет хорошо… меня заберут. Иди скорее.

— Может быть, вызвать медиков?

— Нет. Не надо. Будет хуже. Меня заберут. Свои. Иди. Ильгет! - она уже поднялась, - Не рассказывай. Никому. О том, что случилось.

— А зеркало могла бы и вымыть.

Ильгет старательно терла вареные овощи для супа. Может, сделать еще десерт? Сливки, например, взбить?

Пита сказал глуховато.

— Ну, может быть, ей некогда…

Да, пожалуй, можно ягоды со сливками. Ильгет достала из холодильника ягодное ассорти, повернула кран холодной воды, стала промывать черные и красные свежие ягоды.

— Ну не знаю, - гремела свекровь. Она всегда так громко говорит, привычка, выработанная на Великих Стройках, - у меня трое было, да я еще работала целый день, однако такой грязи не разводила.

Да, подумала Ильгет, героическая женщина. Осколок Великой Эпохи. Куда уж нам…

Свекровь чаще всего избегала открытых конфликтов. Говорила об Ильгет за стеной, но так, чтобы невестка слышала. Впрочем, иногда и в глаза ей не стеснялась что-то высказать - Ильгет все равно отмалчивалась.

Уже привычно.

Ильгет затарахтела миксером, взбивая сливки. Что-то там они еще говорили за стеной. Ну почему она пришла именно сейчас? Как невовремя… Надо рассказать кому-нибудь о случившемся! Ну хоть кому-то… До сих пор ведь руки дрожат. И чего испугалась, дуреха? Ну застрелили бы. Ведь сама же просила Господа - пусть меня убьют. А это хорошая смерть, раз - и все.

Просто страшно. Инстинкт. От него не денешься никуда. И потом, даже не это интересно - ну попала в центр бандитской разборки, с каждым может случиться. Интересно другое.

ОТКУДА ОН МОГ ЗНАТЬ МОЕ ИМЯ?

И кто он вообще такой? Сейчас, вспоминая лицо того человека, Ильгет с удивлением отдала себе отчет - а он ведь очень красив. Она не привыкла так думать о мужчинах, вообще замечать мужскую красоту. Более того, ей даже и не нравились мужчины, которых принято считать красавцами. Этот бандит - не такой. У него нездешнее лицо. Не лонгинское. Он может быть орвитом или может быть с Северного материка… а впрочем, кто его знает. И очень красивое лицо. Глаза особенно. Серые. Вот у Питы тоже серые глаза, но совсем не такие. Другое выражение. И где она могла видеть этого типа? Он кажется очень, очень знакомым. Но с другой стороны, такое дежа вю у нее уже не первый раз - случалось, она видела людей, которые казались знакомыми с первого взгляда.

Причем этот не просто кажется знакомым - а как-то хорошо, приятно знакомым. Будто это друг старый или родственник. Будто ему можно доверять во всем. Чертова интуиция… ее нужно слушать и поступать наоборот. И все же интересно бывает анализировать вот такие ощущения.

Очень сильные. Настолько сильные, что Ильгет уже и не знала, что кажется ей более странным - это чувство давнего знакомства или тот действительный факт, что незнакомец назвал ее имя.

Она сняла суп с плиты, разложила ягоды по вазочкам и шлепнула поверх каждой белую плюху из взбитых сливок. Три вазочки. Вдруг свекровь тоже останется на обед… Теперь вот надо идти вынимать белье из машины. Проходить мимо Питы и его мамочки. Гадость какая. А что делать? Ильгет глубоко вздохнула, сжала зубы и вышла из кухни. Свекровь смерила ее неприязненным взглядом.

— Пойду стирку выну, - сказала Ильгет в пространство. Из коридора она услышала ворчание Питиной мамы.

— Еще стиральную машину купили. Так бы руками стирала, как в наше время.

Пита, как водится, помалкивал. Ругаться с мамой - себе дороже. Почему? - Ильгет толкнула дверь, - неужели человеку приятно ворчать просто беспрерывно?

Нет, почему свекровь Ильгет не любит - вполне понятно. Ильгет обманом, по ее мнению, втиснулась в их семью. Окрутила сына. Голодранка, дочь матери-одиночки, а пользуется благами, которые свекровь заработала своими руками. Теперь еще и бездельничает - ведь не объяснишь, что работы действительно, реально нет никакой. Все это при Ильгет довольно часто озвучивалось. Кроме того, Ильгет отлично понимала, что слишком уж разные они люди - она и свекровь. Она - и вся семья Питы. И если честно, даже она и сам Пита. Хотя тут при хорошем раскладе могло бы получаться взаимодополнение. Но это при хорошем.

То есть все понятно. Непонятно другое - ну плоха Ильгет - но неужели ж приятно человеку просто беспрерывно выплескивать свой негатив? Безостановочно, постоянно тонуть в мысленном ворчании, в ненависти и отвращении? Ведь надоесть же должно.

Ильгет прижала к себе тазик, толкнула подвальную дверь. Облегчение от исповеди прошло полностью. Сердце снова ныло, и внутри все было привычно сжато в болезненный тугой комок. Все это неправильно. Нельзя так реагировать. Кстати, свекровь права в данном случае - у Ильгет и в самом деле бардак. Она не очень-то хорошая хозяйка. И зеркало правда давно не мыто. Могла бы и получше следить за домом. Да, но… мне просто больно, больно, больно… и это не проходит никогда. Неожиданно брызнули слезы. Ильгет открыла стиральную машинку, присела и стала вываливать белье в тазик. Господи, да сколько же можно… Почему так плохо-то все? Сзади скрипнула дверь. Ильгет поспешно вытерла слезы ладонью. Поднялась. Подошла к сушилке.

— Здравствуйте, - она постаралась произнести это как можно бодрее.

— А, шени Эйтлин! - соседка с третьего, бабушка лет под семьдесят, однако бодрая, с крашеными блондинистыми волосами, всегда в косметике - всегда, даже здесь, в стиралке! - А я как раз с вами поговорить хотела! Вы свое белье так развешиваете, что места никакого не остается! Надо же и о других немного думать!

Ильгет, онемев, смотрела на соседку.

— Но я…

— Детей у вас нет, неужели надо обязательно каждый день стирать и занимать все веревки?