Универсальные лучи - Венеамин Гиршгорн

Новый оратор… Еще. Еще… Кажется — одной грудью дышит толпа, одной думает головой.

Наряд на автомобильный завод Крейса. Сам Крейс звонит. Спешно.

Черные авто с зловещим шелестом помчали сотню солдат.

Гордо плещутся красные флаги.

Гудит толпа. Синими волнами, серой пеной бурлит — синие блузы и грязные кепки.

— Мы не хотим больше работать для Крейса, — крикнул с трибуны рабочий и эхом, от цеха до цеха, разрывая тесную клетку каменного забора, рявкнуло:

— Мы не хотим больше работать.

У ворот свалка и крики.

Все — от трибуны к воротам, а там солдаты цепью, ощетинившись сталью штыков, шаг за шагом теснили рабочих.

А-а-а-а-а-а-а-а.

Солдаты — камень… Лица под кепи — из камня…

— Мерзавцы.

— Сколько вы получили от Крейса?

— Стреляйте. Ну. Стреляйте.

— Бросьте винтовки.

— Мы не хотим больше работать.

— Товарищи, в цехи…

И, отхлынув, побежали, стуча гвоздями тяжелых ботинок, по каменным плитам… А сзади сухо щелкали зубы затворов, да управляющий, растирая кровь из разбитого носа, поднявшись с земли, выплевывал с кровью:

— Стреляйте, стреляйте в мерзавцев.

Начальник (Манус — блестящая кепи, под кепи — блестящий пробор).

— Мистер, все будет прекрасно.

В цехах — стекла вдрызг.

Топот ног.

Солдаты к дверям.

Трах… трах…

Бей. Камнем. Камнем.

Трах… трах…

А а а-а-а-а.

Манус — Джо, швырявшего камни в солдат — рукой в перчатке (сажа на пальцах — мещанство) с размаху в лицо (на белых перчатках — вдруг красные пятна).

— Щенок, коммунист.

Джо волчонком — зубы в упругие ляжки Мануса…

Хрясь.

А-а-а-а-а-а-а

Трах-трах.

В цехах — растоптанный уголь и грязные красные лужи.

На авеню 5 — тихо. Крейс, маникюр кончая улыбнулся, когда прочитал:

— Всего лишь 17 убитых рабочих.

Глава 18

Неудачи всесильного доллара

Очередь Боба.

— А, это ты?

— Есть что-нибудь?

— Да. Собрание металлистов у Сквальтона, Знаешь, в порту (еще бы, до сих пор синева под глазом и больно). Смотри в оба. Запомни лица главных буянов, а потом…

— Ладно… Ладно.

В баре — дым как всегда, только все, кто пришли из разных кварталов, не пьют, а, сгрудившись тесно, одни к одному, с раскрытыми ртами, жадно стараясь каждое слово словить, разжевать и запомнить, слушали, не замечая, что душно, жарко и тесно.

Боб стоит на стуле. Вся зала внизу. Боб старательно изучает незнакомые лица.

— Тот кудлатый и черный наверно главарь. Все всё время к нему записочки пишут… Так…

Заметил у двери личность; определенна таинственная рыжая козлиная бородка, усы; из-под черной, надвинутой шляпы глаза — пытливо по зале; остановились на Бобе. Боб со стула… Расталкивая недовольных рабочих — к двери.

Незнакомец еще тут.

У Боба от старания глаза заболели, и шея заныла.

— Только больше внимания, внимания (не будь ротозеем — учила жена). Он вышел… И Боб осторожно шмыгнул за тяжелую дверь.

Вместо белого теплого пара — холодный туман такого же цвета.

Незнакомец у фонаря остановился; услыхав шаги, рванулся вперед. Боб прибавил шагу. Тот побежал.

— Нет, шалишь, не уйдешь.

Мимо мелькают фонари и дома.

Ветер бьет в лицо холодным дождем.

В конце переулка Боб кулаком в спину и вместе в грязь.

Незнакомец пыхтел, но Боб усердно (карьера, карьера, карьера) дубасил револьверной ручкой по мотавшейся шее…

Когда шея перестала болтаться, Боб носовой платок в рот незнакомцу (еще услышат другие), руки крепко связал и несколько раз пронзительно свистнул. В конце переулка ответили сразу.

Помогая сержанту втиснуть добычу в карету, Боб хвастал:

— Я сразу пронюхал. Видно, важная шишка.

И кровь (чужую) вытирая с лица, улыбался довольно.

В полицейском участке — тепло и светло.

Джонсон довольный (попался, голубчик) кулаком два раза ткнул под черную шляпу и бороденку рванул, и тут…

У Боба сердце метнулось куда-то, улыбка довольная так и застыла, Джонсон затрясся и бросился к двери.

Между солдат, избитый и рваный, с грязным платком в разинутом рту, стоял красный от гнева владелец несчетных миллионов, экспрессов и вилл.

Крейс.

Глава 19

Дик-Прыгун не так глуп, как кажется

Лакированный авто, шоффер-негр (подлая рожа и толстые губы), Дик у стены притаился, глаза округленные, — блюдце.

Крейс выезжает… Что, если к Ройту. Дик, будь на-чеку.

Слился со стеной.

Дверь настежь и в блестящем цилиндре, в щегольских узконосых ботинках, в коротеньких брючках — Крейс в авто лакированный — важно.

— Авеню, 10.

И негр-шоффер рукоятку изящную тронул, руль в руки. Ход тихий сначала, быстрей и быстрей, но Дик (Дик не глуп, это только так кажется) быстрым комочком, бесшумно и ловко сзади прицепился…

Удачно.

— Что, если к Ройту. Джо будет ужасно доволен, и тогда уж наверно Ройт на свободе…

Авто лакированный — птицей стремительно.

— О, чорт. Как круто свернул негр паршивый. Чуть-чуть не слетел я на землю (Дик мысленно негра по шее палкой увесистой).

На перекрестке полисмэн зорким взглядом Дика приметил.

— Эй, черная морда, сгони-ка мальчишку… Эй, чорт…

— Куда там. Так он тебя и услышал, кукла в мундире… Полицейский-ищейка.

Ход быстрый все тише и тише.

Стоп.

Крейс: Чарли, дождись, — и нырнул в шикарный подъезд. На двери дощечка — на меди черным — Иосиф Кац.

Раз дождись — значит скоро.

— Кац… Кац… А… В баре — толстый буфетчик сказал недовольному чем-то клиенту: — «Ступайте вы к Кацу — женщины лучше и пища; но дороже, гораздо дороже. Ха-ха…».

Ночь — черный флаг — над Нью-Йорком нависла. Звезд нет. И зачем звезды? Разве тысяча свеч электрической лампы темнее?

Дик заснул на широкой скамейке в нише соседнего дома. Негр-шоффер на сиденьи удобном.

Вдруг — дверь с дощечкой «Иосиф Кац» настежь.

Крейс в цилиндре блестящем, в щегольских узконосых ботинках, в коротеньких брючках.

Подвыпивший Крейс — воспаленные веки, отвислые губы, нос ярко-красный на белом лице. Дика словно толкнуло.

Уф, Крейс уезжает… Однако, как поздно, рано — вернее.

Крейс шоффера щелчком:

— Домой.

Дик с досадой: Эх, уезжает… Ничего не узнал.

Крейс, с подножки авто, пьяным рыком.

— Гип-гип, мальчуган. Батайль лопнул… Лопнул Батайль. Я заработал на этом 13 миллиардов… Мальчуган. Мальчуган, крикни: «Да здравствует Крейс». Крикни. В этой горсти наверное добрая сотня долларов… Крикни: «Да здравствует Крейс». И все будет твое. Ну!

Дик (Дик не глуп, это только так кажется), — деньги шайке отнюдь не в излишек, — звонко:

— Да здравствует Крейс (и отплюнул в сторонку тихонько).

На панели — доллары, доллары, доллары.

Глава 20

То, что дороже долларов

— Оль-ля-ля. Джаз-банд. Хип-хип.

Шайка «Хромого Джо» удивленно на влетевшего Дика.

— Крейс решил тоже пожертвовать деньги на поиски Ройта. Вот считайте.

Жестом широким (как будто с детства не улица, а клубы Монако) деньги на стол, и сразу четыре лохматых головки над ними сомкнулись.

— Один. Два. Три…

— Но… прекрасно…

— Дик молодец.

(Дик грудь колесом и презрительно на «Красного Кэба» — самый младший и слабый.)

— Шесть. Семь. Во… Во…

— Джо, что случилось?

— Записка.

— Записка?

Джо медленно, медленно (как важный хирург извлекает осколки из раны) из кучи цветных ассигнаций — скомканный шарик.

Если бы с черного неба полилась на Нью-Йорк раскаленная лава, если бы к чорту полетели дома, небоскребы, авто с оглушительным взрывом и шумом, все равно раскрасневшийся Джо реставрировал бы важно бумажный клочок.

-- Ройт —--- молчит —- и-- ка-- пои--

о- не помогает —----

— Теперь мы знаем, где находится Ройт. Вилла 12 — управляющий Смит (по столу бьет кулаком и доллары — испуганно — на пол).

— Эй, Джо, осторожней, доллары.

— К чорту доллары. Вот эта записка нам дороже всяких долларов.

У Крейса острый припадок геморроя. После веселой и памятной ночи (пустые бутылки, панталоны Луизы-певички… теплота полувялых грудей).

Колоссальная боль…

Лакей на цыпочках — мимо Крейсовой спальни.

Только телефону нет дела до Крейсовских шишек.

Тррр-рр-рр…

— Алло… Это я, Крейс… Никуда не поеду… Нет… Не могу… Теряю шестнадцать… К чорту… Мне здоровье дороже долларов…

Шесть человек.

Для них нет Америки — ошалелой и шумной. Весь мир заменяет им родину в паспортной книжке.