Крысиная башня - Наталья Лебедева

С заполнением заявки Мельник провозился больше часа — он тщательно выбирал слова, стараясь выглядеть убедительно. Едва он закончил, зазвонил телефон. Мельника вызывали в полицию.

— Хотел уточнить кое-что в ваших показаниях, — сказал капитан Медведев, когда Мельник занял место на расшатанном стуле возле его стола. — При каких обстоятельствах студент Бойко завел с вами разговор, в ходе которого признался в совершенном преступлении?

Мельник смотрел вниз, на обшарпанный пол кабинета, на свои руки, сцепленные в замок на коленях. Ему не нужно было читать мысли капитана, чтобы понять: Медведев считает Мельника виновным.

— Это было на следующий день после убийства. Мы столкнулись на трамвайной остановке, когда оба возвращались из университета после занятий.

— Ваш дом в другой стороне, разве нет?

— Разве я сказал, что ехал домой?

— Допустим, не домой. И что же, он просто так подошел и сказал: «Вячеслав Станиславович, я хочу вам что-то рассказать?»

— Примерно так. Дословно я не помню. Кажется, он начал мямлить что-то невнятное, и я не сразу понял, что у него ко мне серьезный разговор.

— Угу. Так. И что же, вы стали говорить прямо на остановке?

— Нет. Зачем? Там было много людей. Мы отошли в сторону. Знаете, там есть небольшая аллея со скамейками, она ведет к университету. Вот там мы и сели.

— Вас кто-нибудь видел? Вдвоем? Как вы сидели на этой скамейке?

— Нет, никто.

— Что же, никто из студентов после окончания занятий не шел от университета к остановке?

— Может быть, они шли по соседней дорожке. А может быть, все успели пройти. Я ведь вышел из корпуса не сразу после звонка.

Капитан хмыкнул, встал из-за стола, подошел к окну; помолчал, глядя за забранное решеткой стекло. В кабинете было душно и пыльно. Мельник видел, что тут недавно делали ремонт, но обилие бумаг и пренебрежение работающих здесь мужчин к чистоте быстро воссоздали привычную хмурую, серую, обстановку. В кабинете никто не курил, и все же могло показаться, что в воздухе висит готовый рассеяться сигаретный дымок.

— Часто Бойко это делал?

— Убивал? Я не знаю.

— Обращался к вам за советом. Хотя бы просто делил-ОЯ ЧСМ» ТО личным.

Мельник промолчал.

— Так часто или нет?

— Он сделал это первый раз. Раньше мы никогда не разговаривали.

— И как вы объясните тот факт, что он пришел со своим признанием именно к вам?

Капитан повернулся к окну спиной, Мельник поднял голову, и их взгляды встретились. Игра шла по-крупному, Мельник прекрасно это понимал.

— Мне трудно судить, я не психолог, — ответил он. — Возможно, я просто показался ему достойным доверия. Я не знаю.

— Он объяснил вам, почему рассказывает об убийстве?

— Нет, не объяснил.

— И не просил оставить все в тайне?

— Нет, не просил.

— И поэтому вы пошли в полицию?

— Я пошел в полицию, потому что думал, что Бойко может убить кого-то еще. Он выглядел совсем больным.

— Мы спросили его, почему он пошел к вам.

— И?

— Он сказал, что не ходил.

— А что он сказал?

Коренастый капитан проигнорировал вопрос.

— Вы были знакомы с жертвой? — спросил он.

— Не знаю, — ответил Мельник. — Бойко не сказал мне, кто она, а я не стал спрашивать.

— Вы очень расстроитесь, если я скажу, что вы знали ее?

— Смерть человека меня всегда очень расстраивает, вне зависимости от того, знал я его или нет.

— Но вот что интересно: оказывается, что вы жертву знали, а Бойко — нет.

Капитан замолчал, и Мельник вдруг отчетливо увидел лицо девушки и понял, что действительно знает ее.

Капитан думал о ней, мысль была четкая и ясная — лицо с фотографии и имя. Мельник вздрогнул, Медведев впился взглядом в его лицо.

— Знаешь, кто она. Знаешь, — прошептал он утвердительно.

Мельнику нечего было возразить. Теперь он и в самом деле знал.

Два года назад она училась на первом курсе филфака, и Мельник читал в ее группе лекции по античной, а потом по средневековой литературе. Она кое-как сдала первую сессию, а ко второй даже не приступила — была отчислена. Девушка хотела восстанавливаться, ходила в деканат, встречалась с преподавателями и в том числе подходила к Мельнику, чтобы договориться о пересдаче.

— Это неправда, — Мельник почувствовал, как в нем вскипает злость, и сосредоточился на том, чтобы подавить ее. — Бойко тоже мог ее знать. Они учились на одном факультете.

— Значит, знаешь, кто она, — заметил капитан, и в голосе его звучало мстительное удовлетворение. — Только что не знал, а теперь вдруг узнал.

Мельник молчал, смотрел на носки своих ботинок, держал руки сцепленными в замок. Он не мог придумать ответа и чувствовал, что злость совсем близко. «Я не знаю, что будет с тобой, если я разозлюсь», — мысленно говорил он капитану. А тот продолжал:

— У меня многое не сходится, товарищ Мельник. Как же ты узнал о совершенном преступлении?

— Мне рассказал Бойко.

— Этому нет подтверждений.

— Но нет и опровержений. Мое слово против слова убийцы.

— Как ты узнал, кто жертва, если по твоему же собственному признанию Бойко тебе этого не говорил?

Мельник поднял голову и посмотрел капитану Медведеву в глаза. Он был зол, этот капитан. У него было два отличных сына. Один только что женился, другой встречался с девушкой, и выбор обоих сыновей капитану нравился. Медведев думал о тех, кто опасен для таких славных девочек. И он был уверен, что растерянный и подавленный мальчишка Бойко такое зверство совершить не мог, а стоял за этим самоуверенный взрослый извращенец, задумавший за что-то отомстить бывшей студентке или просто реализовать свои больные фантазии. Медведев думал, что Мельник заметил не очень здорового студента, надавил на него, заставил убить, а потом подставил, боясь, что студент сдаст его первым.

Мельник оказался в ловушке. Он понял, что так просто из полиции не выйдет. У него было два пути: подавить злость, забыть о Саше, не вмешиваться и попасть в СИЗО или повлиять на капитана Медведева.

— Молчишь? — ухмыльнулся тот. — Сказать тебе нечего? Тогда ответь мне вот на что: где ты был вечером семнадцатого мая?

— Дома.

— Кто может это подтвердить?

— Никто. Я живу один.

— Твоя женщина?

— У меня нет женщины.

— Родственники?

— Нет. Мама умерла недавно, а отец живет с другой семьей.

Мельник говорил, уже не заботясь о том, что говорит. Он принял решение и теперь думал, что именно так, наверное, чувствуют себя молодые хирурги, перед тем как впервые в жизни сделать надрез на живом теле. Он сконцентрировался, сосредоточился, перестал слушать капитана и вспомнил тот единственный раз, когда заставил человека делать то, что хотелось ему.