Невезуха - Хмелевская Иоанна

— И ничего с этим не поделаешь? — забеспокоилась Элеонора.

— Я же говорил, что сигнализацию «авенсиса» можно только об угол расколошматить.

Сорок минут пролетели незаметно. Когда клиент мафиозного Лукаша объявился у его машины, мы тепло и по-дружески распрощались.

Я выключила двигатель и заперла подлую «тойоту», надеясь, что, может, она спокойно постоит до утра. Мы с Элеонорой так промерзли, что нам срочно требовалось что-нибудь горячее.

— Слушай, а это кто? — спросила Элеонора уже в кухне. — Неплохой экземпляр.

— Таксист из бывшей мафии, — вздохнула я. — Как-то раз мне не хватило денег и я не могла ему заплатить.

— И что?

— Ничего. Появился Доминик и расплатился.

— А за каким чертом ты ехала на мафии?

Пьяная была или как?

Мне пришлось описать сцену, которая со всеми подробностями застряла у меня в памяти.

Элеонора сочувственно хохотала.

— Хоть какая-то польза от Доминика, — сказала она. — А кто теперь к тебе приезжает?

— Все. Целых пять штук, Боже, смилуйся надо мной, грешной! Бабушка, дядя с тетей и тетя с дядей, то есть не так, подожди, дядя с тетей — это точно, а вторая пара — это мой крестный, брат другой тетки, с женой. Может, она мне тоже тетка, не знаю, я в этом родстве запуталась.

— Господи Иисусе! И все они поместятся у тебя в детских комнатах?

— Кому-то расставлю диван в гостиной.

И отдам свою ванную. Сама буду мыться в уборной.

— В унитазе?

— Нет, там есть умывальник и душ. Просто тесновато.

— Да уж, радости у тебя будет — на все сто...

— Даже больше, чем ты думаешь. Мне ещё нужно забронировать им гостиницы по всей стране. Потому что они намерены осмотреть Краков, Ченстохов, Гданьск... Ну, Ченстохов по дороге...

Я уж не говорю о всяких там Груйцах и Люблинах, это можно обежать за один день.

Элеонора с ужасом смотрела на меня.

— А каким чудом ты сможешь засунуть шесть человек в одну машину? Или они без тебя поедут?

— Если бы! Они не умеют водить с обычной коробкой передач. Но одна пара вроде бы пойдет по индивидуальному маршруту, у них есть какие-то свои идеи, так что остается четыре человека, считая меня. Хотя, возможно, они будут рокироваться. А гостиницы нужно им бронировать чуть ли не как для королевы английской или, к примеру, Майкла Джексона. Пару лет тому назад он снял для себя весь «Мариотт» вместе с автостоянкой.

— И ты уверена, что они все это оплатят?

— Очень надеюсь. Хотя меня мучает мысль, что в Австралии тоже платили бы они, то есть хозяева, а не я, гость. Они бы мне не позволили ни гроша потратить.

— В таком случае поезжай в Австралию, — решительно посоветовала Элеонора. — Ты одна, а их пятеро, а это большая разница.

— Боюсь, что все будет зависеть от того, какое впечатление я на них произведу, — в который уже раз вздохнула я, допивая остатки кофе. — Они все ещё рассчитывают на то, что я окажусь человеком ответственным и серьезным, так что это последняя проверка.

— Ну, тогда ничего не поделаешь, берись за отели. Гданьск, если хочешь, я могу тебе устроить, я там кое-кого знаю...

* * *

— Я специально дожидалась Стасичка, чтобы иметь нейтрального свидетеля! — скандалила я на следующий день, кладя на стол свой задаток наличными. — Вот дура, сама не знаешь, что творишь!

Элеонора упорствовала:

— Идиотка, пять человек на неё сваливаются, а деньгами кидается. Оставь себе на гостиницы! У нас тут рыба дешевая, твои дети с голода не помрут!

— Ослица, на гостиницы мне и так не хватит! Кроме того, я же их к тебе привезу, все семейство! Не знаю, едят ли они в своей Австралии рыбу?

— Акул, — сухо подсказал Стасичек.

— А у нас бесплатная камбала...

— Акула скорее их сожрет, чем они ее!

Два дня — ладно, но ведь не полтора же месяца! Мои дети растут!

— Ну и что? Без этих дурацких денег они скукожатся, что ли?

Стасичек, о диво, при виде денег как-то не слишком расцвел. Вроде бы вокруг него даже начала зарождаться атмосфера, которую я намеревалась деньгами задавить в зародыше. Я забеспокоилась. Элеонора, видимо, тоже, так как неожиданно прекратила свои протесты и мрачно замолчала, уставившись на банкноты.

Явно сломив в своей душе какое-то таинственное сопротивление, Стасичек в конце концов выдавил из себя мужественное решение.

Значит, так — задаток задатком, но мои дети могут к ним приехать и оставаться у них при условии, что не будут выть. Он сформулировал это как-то иначе, но смысл был именно такой, аналогия с автомашиной сидела в нем, как заноза.

Вот скотина, не нашла другого времени, чтобы завыть, как только вчера вечером.

Я торжественно поклялась, что мои дети даже голоса не подадут, будут объясняться жестами. Элеонора, сообразив, в чем дело, оживилась и уведомила мужа, что у детей своей машины нет, я их привезу, оставлю и немедленно уеду в воющем транспорте. Я с энтузиазмом одобрила этот план, тут же подсунув идею, что, возможно, в связи с воем следует увеличить задаток. Элеонора на меня рявкнула, но Стасичек отнесся к идее благодушно. Я добавила сотню, и атмосфера наконец-то сдохла.

На следующий день, став беднее на сто злотых, я отправилась домой.

* * *

Когда я была ещё в дороге, по всей вероятности недалеко от Нидзице, некая Михалина Колек переступила порог дома своего обожаемого благодетеля. Он же — её потенциальный спутник жизни, ибо Михалина все ещё не теряла надежды, что её упорное обожание произведет на благодетеля нужное впечатление и рано или поздно он на ней женится. Согласно туманным представлениям Михалины, столь сильные чувства заразны, как тиф или чесотка, а уж свои вирусы и бактерии она буквально распыляла в воздухе. Вместе с запахом дезодоранта «Вечерняя Москва».

Благодетель жил далеко, поэтому Михалина бывала у него всего два раза в неделю, зато оставалась по меньшей мере на сутки, а то и на двое. Благодаря своему упорству она добилась, что её стали привлекать для различных работ: помыть окна, вытереть пыль, пропылесосить, постирать, погладить, а иногда и пуговицу пришить.

По собственной инициативе, постепенно расширяя сферу деятельности, Михалина удостоилась почетного права чистить картошку и закупать деликатесы, которые бывали встречены по-разному, но в основном весьма скептически. Помимо прочего, Михалине разрешалось подавать кофе и легкие коктейли. А вершиной блаженства для неё была возможность посмотреть телевизор в одной комнате с благодетелем — и какая разница, что там мелькает на экране.

Более ощутимого счастья ей дано не было, хотя, пользуясь ночевками в предназначенной для неё комнате, Михалина всячески старалась показаться в соблазнительном неглиже, ещё интенсивней воняя прелестными ароматами. Однако неглиже не производило ни малейшего впечатления, возможно потому, что состояло из шелкового халата до пят, ядовито-зеленого цвета с крупными розовыми, синими и фиолетовыми цветами. Учитывая габариты Михалины, в неглиже она весьма живо напоминала кое-как обустроенный газон или, скажем, большую клумбу в саду дальтоника, особого желания поваляться на травке при этом не возникало. Зеленый шелк дополняли ядрено-желтые сандалеты, каблуки которых были подбиты войлоком, чтобы не тревожить благодетеля топотом, из сандалий торчали ярко-пурпурные ногти.

Под халат Михалина поддевала розовую ночнушку, от души сдобренную кружевами, но с таким же успехом вместо ночнушки мог оказаться и строительный комбинезон, ибо обилие складок на халате исключало какую-либо возможность узреть, что за милые секреты он скрывает. Словом, Михалина не обладала душой изощренной куртизанки.

Вступила она в обожаемые покои ближе к вечеру: приехать пораньше не удалось. Двери Михалина нашла запертыми, открыла их собственным ключом — самым бесценным своим сокровищем, свидетельством безграничного доверия благодетеля, и прямиком заторопилась на кухню, чтобы поскорее распаковать привезенную снедь. Она закупила разнообразные лакомства, и благодетель мог поднять хай, а так она скоренько все приготовит, пока он не видит. Михалине вовсе не хотелось, чтобы благодетель совал ей деньги за деликатесы, ведь не ради же денег взялась она за эту работу, да она готова сама за неё доплачивать!