Двойник - Вадим Живов

После этого всякие отношения между Германом и Борщевским прекратились и возобновились лишь через несколько лет после окончания МГУ. Отец Шурика стал заместителем министра в Министерстве внешней торговли, а сам Шурик возглавлял малое предприятие, созданное при министерстве. Герману был нужен выход на валюту, на этом они ненадолго сошлись, а потом снова потеряли друг друга из виду. Много позже, когда Герман уже жил в Канаде, произошла какая-то темная история с Борщевским-старшим: он с женой улетел на отдых в Грецию и не вернулся. Из Афин сообщили, что господин Борщевский с супругой вылетел в Нью-Йорк. Московская прокуратура возбудила против него уголовное дело по обвинению в хищении валюты в особо крупных размерах, потребовала его выдачи. Посольство США официально уведомило МИД России, что следов пребывания Борщевского и его жены на территории США не обнаружено. Так и осталось непонятным, что же произошло: то ли чета Борщевских где-то благоденствует, то ли действительно сгинула в джунглях Нью-Йорка.

Без мощных связей отца малое предприятие Шурика захирело. Он попытался одним ударом выправить положение: дал крупный кредит под очень большие проценты. Фирма оказалась подставной, Шурика развели на бабки по полной программе. Родительскую квартиру в высотке на площади Восстания пришлось отдать за долги. Он мыкался по съемным квартирам, перебивался случайными заработками.

О том, что Шурик Борщевский бедствует, Кате рассказал кто-то из бывших однокурсников, а она рассказала Герману. Попросила: «Помоги ему, тебе же нужны юристы. Он хороший парень, просто ему не повезло». Герман пообещал. Про себя подумал: если Шурик не сел на иглу. Герману действительно были нужны опытные работники в штат московского филиала компании «Терра». Опыт у Шурика был. Что ценно — в части юридического сопровождения внешнеторговых сделок. Просьба Кати вызвала у Германа легкую ревность, но одновременно ему понравилась ее отзывчивость на чужую беду. Шурик давно уже стал частью их общего прошлого, эпизодом на пути его счастливого сближения с Катей. Так он и вспоминался, безотносительно к тому, что на самом деле произошло.

Слухи о том, что Борщевский бедствует, не вполне соответствовали действительности. Его пригрела в своем особняке в Архангельском торговка из новых русских, бабища огромных размеров и бешеной энергии, по возрасту годившаяся ему в матери. Ни о каких наркотиках не могло быть и речи, она даже не налила ему второй рюмки коньяка, выставленного по случаю встречи ее зайчика с университетским товарищем, очень приличным молодым человеком, подъехавшим к их дому на черном «мерседесе-600» с водителем. От «зайчика» Шурик дергался, как препарированная лягушка от тока. Предложенная Германом работа с зарплатой в тысячу долларов в месяц давала ему возможность избавиться от его толстомясой «заиньки», но и при этом он согласился так, словно бы делал Герману одолжение.

Как все самовлюбленные люди, не ведающие сомнений в собственной непогрешимости, он обладал удивительной способностью оборачивать себе на пользу любую, самую проигрышную ситуацию. Такие люди, даже опустившись на самое дно жизни, умудряются представить свое падение как особенную немилость судьбы, отмечающей своим перстом лишь избранных. И что Германа всегда поражало и вызывало неприятное ему самому, как бы завистливое раздражение, так это то, что они и всем окружающим умели внушить почтительное уважение к их избранности.

С этого началось их сотрудничество, которое позже привело к тому, что Борщевский стал правой рукой Германа и исполнительным директором московского филиала «Терры». Отношения между ними установились деловые, внешне дружеские, но Герман прекрасно знал, что если придет беда, на кого угодно он сможет положиться, но только не на Борщевского. Потому что памятную фразу Шурика «Этого я тебе никогда не забуду» следовало понимать как «Этого я тебе никогда не прощу».

А вот на Ивана Кузнецова Герман всегда мог рассчитывать. Потому что Иван был другом.

Был.

III

«Иван Кузнецов».

«Найти».

Коренастый, с бычьей шеей, с налитыми свирепой силой плечами и руками. Добродушный, но мгновенно взрывающийся при малейшем намеке на несправедливость. В жизни Германа Иван Кузнецов впервые мелькнул на первом курсе МГУ. Он не проучился и года. По пьянке подрался с милицией, его отчислили и тут же забрали в армию. Он сам напросился в Афган и два года отслужил в 66-й десантно-штурмовой бригаде ВДВ, дислоцированной под Кандагаром. Вернулся с наголо обритой головой, с косым шрамом на лбу, с медалью «За отвагу» и орденом Красной Звезды. Восстановился в МГУ, на экзамены приходил в камуфляже, пугая преподавателей шрамом, смущая наградами. Меньше четверки он никогда не получал, так как прямо говорил, что на тройку не согласен, потому что останется без стипендии.

При внешнем простодушии малый он был очень себе на уме. В Афгане наладил свой бизнес. Начал с того, что давал пострелять из автомата афганским мальчишкам, у которых при виде «калашникова» горели глаза. Один выстрел — десять афгани. Это было куда прибыльнее, чем сливать соляру или продавать колеса и запчасти от «Камазов» — этим промышляли прапоры и сержанты. На скопленные афгани Иван купил дубленки и отправил в Москву, оттуда знакомый летчик военно-транспортной авиации привез дешевую советскую электротехнику — кипятильники и утюги, в Кабуле они шли нарасхват. Так и пошло. Этот торговый мост продолжал функционировать и после демобилизации Кузнецова. Так что жалкая студенческая стипендия была для него вопросом принципа, даже малости он не хотел отдавать этому «гребаному государству, за которое кровь проливал».

После возращения Кузнецова в Москву Герман виделся с ним от случая к случаю, сближение их произошло через несколько лет, когда Герман работал в УБХСС ГУВД Москвы и одновременно, не афишируя этого среди сослуживцев, возглавлял многопрофильный кооператив «Континент». В нем были четыре хозрасчетных участка по мойке окон в магазинах и учреждениях, бригада альпинистов, обслуживающая высотные здания, четыре ремонтно-строительных подразделения, конструкторское бюро по проектированию спортивных тренажеров, пользующихся очень большим спросом, их делали в арендованных цехах на московских заводах и на металлургическом комбинате «Азовсталь» в Жданове. Было налажено производство вагонки, облицовочной рейки, дверных и оконных блоков. Дело стремительно разрасталось. Рынок сметал все подряд, он казался бездонным.

В кооперативе Германа работало тридцать штатных сотрудников и около пятисот человек по трудовым соглашениям. К 1989 году на счету «Континента» было два миллиона рублей, свою часть прибыли Герман складывал в раскладную тахту, в ящик для белья, он уже закрывался с трудом.

Эти два безналичных миллиона в банке и особенно вид набитого деньгами ящика все чаще вызывали у Германа смутное беспокойство. Он быстро и как-то незаметно пережил ощущение собственного богатства. Восьмиметровую комнату в коммуналке на Ленинском проспекте, их первое в семейной жизни с Катей собственное жилье, обменяли с доплатой на двухкомнатную квартиру у черта на куличках, в Свиблове, потом с очень большой доплатой на трехкомнатную в хорошем доме на Фрунзенской набережной. Купили машину — «Жигули»-«семерку» цвета кофе с молоком. Достали югославскую мебель. Купили японский телевизор с видеомагнитофоном, норковую шубку и дубленку Кате. Герман мог купить все, что хотел, поэтому не хотел ничего. Из всего, что составляло мечту советского человека: квартира, машина, дача, не было только дачи. Катя была равнодушна к природе, а из памяти Германа еще не изгладились прелести дачной жизни, когда он с утра до вечера кормил прожорливых цыплят, рубал им головы и ощипывал хилые тушки.

Деньги перестали быть для него средством для жизни, обрели какое-то новое качество. Было что-то неправильное в том, что они лежат без употребления. Они как бы таяли на глазах из-за набирающей скорость инфляции. Разумнее всего было купить на них доллары, но еще действовала 88-я статья Уголовного кодекса «Нарушение правил о валютных операциях», по ней можно было схлопотать до восьми и даже до пятнадцати лет с конфискацией имущества. За валютчиками присматривали, в их среду были внедрены осведомители КГБ и милицейская агентура. В два счета засветишься и попадешь в шестерни правоохранительной системы. Между тем уже начали появляться первые совместные предприятия с западными фирмами, имевшие лицензии на валютные операции, но что это такое и как к ним подступиться, никто толком не знал.

Однажды осенью, в разгар горбачевской перестройки, Герману позвонил случайный знакомый, некий Владик, предложил встретиться: есть серьезные люди, которые могут продать американскую валюту за российские «деревянные» по безналичному расчету. Этот Владик — Герман вспомнил его не без труда — долговязый белобрысый парень лет двадцати двух, был мелким фарцовщиком, вертелся в Центре международной торговли, навязывая знакомство западным бизнесменам, которые зачастили в Москву. Его связь с серьезными людьми вызывала очень большие сомнения. Да и само предложение выглядело совершеннейшей дичью, ни одному здравомыслящему человеку и в голову не могло прийти, что можно законным образом за рубли купить валюту. Что не разрешено, то запрещено. Принцип этот казался незыблемым, как сама советская власть.