Герой на все времена (ЛП) - Риди Сара

— Я не хочу быть принцессой, бабушка.

— Как насчет того, чтобы вы, дети, пошли в гостиную и посмотрели мультики, — говорит Энид. — Мы принесем пирог через несколько минут.

Бин соскальзывает с моих коленей, и она, Редж и Финик отправляются на диван. Дом небольшой, одноэтажный, в стиле кейп-код, построенный в 1950-х годах. В нем две спальни, кухня, гостиная и одна ванная комната. Ковер цвета авокадо, стены отделаны деревянными панелями, и каждая поверхность загромождена наборами военных моделей дедушки Кларка и фарфоровыми статуэтками бабушки Энид. Иногда я пытаюсь представить, что Джордж вырос здесь, но не могу. В этом хаосе не так много его самого. Его детская спальня давно превратилась в мастерскую дедушки Кларка по созданию миниатюрных моделей, а бабушка Энид отдала все вещи Джорджа на благотворительность. Здесь нет ничего от него.

Раньше мне было грустно, но теперь я привыкла к этому. Я выросла на западе и никогда не видела, чтобы дом выглядел как-то иначе.

Мы с Бин живем в гараже. Он был на два места. Дедушка Кларк переделал его в однокомнатную квартиру, когда Бин поставили диагноз, и я поняла, что моя зарплата не покрывает всех медицинских расходов Бин, а также расходов на жилье. Не говоря уже о еде, страховании машины, бензине, коммунальных услугах, одежде, телефонных счетах, список можно продолжать. У меня не было денег. Энид и Кларк проявили доброту и предложили нам жилье. Я никогда не смогу отблагодарить их должным образом. Без их поддержки... не знаю, как бы я выжила.

Хизер прочищает горло и поворачивается ко мне.

— Серьезно, Женевьева. Хочу предупредить тебя. Я знала Лиама Стоуна, еще когда мы работали вместе. — Она теребит свои светлые волосы между пальцами и улыбается. Ей нравится упоминать всех актеров, с которыми она сталкивалась. — Он и прежде был плохим яблоком, а теперь он гнилое яблоко.

— Скорее маринованное, — добавляет Джоэл и смеется.

Энид фыркает.

— Я бы хотела, чтобы ты не обнадеживала Беатрис. Ложная надежда приносит больше вреда, чем ее отсутствие.

Я снимаю полотняную салфетку со своих коленей и кладу ее на стол. Накрахмаленная ткань царапается о мои пальцы.

— Спасибо за заботу, — говорю я.

— Твердолобая, — бормочет Энид.

Хизер протягивает руку и поглаживает ее. Энид посылает ей теплую улыбку. Я жду, что Энид скажет Хизер, что «она дочь ее сердца», но она ничего не говорит. В городе ни для кого не секрет, что Хизер и Джордж встречались пять лет и расстались всего за несколько недель до моего появления. Энид много лет мечтала, чтобы Хизер стала ее невесткой. Они как две капли воды похожи. Но я не местная, поэтому не догадывалась. За то короткое время, что я его знала, Джордж никогда не упоминал, что у него есть подходящая невеста в южном Огайо. После смерти Джорджа Энид и Хизер сохранили такую же близость, как мать и дочь. Воскресные ужины, дни рождения, праздники... Несмотря на то, что Джордж и Хизер не поженились, она занимает важное место в жизни его родителей. Она — дочь сердца Энид. И теперь Джоэл — приемный зять Энид, а Финик и Редж — ее приемные внуки.

— Как поживает этот мальчик? — спрашивает Энид. Мы все знаем, что она говорит о Финике. Она всегда называет его «этот мальчик».

— Джоэл снова поймал его, когда он тайком гулял. Он уходит в полночь и возвращается домой только в четыре утра.

— Ужасно, — говорит Энид.

— Он шляется не с тем людьми, — говорит Джоэл. — В следующий раз, когда мне позвонят из полиции, я не буду вытаскивать его из неприятностей.

Энид цокает:

— Бедный мальчик. — Затем она снова поворачивается ко мне. — Тебе нужно держаться подальше от этого Лиама Стоуна. Он не принесет ничего, кроме страданий.

— Единственное, о чем он заботится, это о выпивке, — заявляет Хизер.

Кларк приносит пирог, и все забывают о разговоре. Это пекановый пирог с бурбоном, и алкоголь обжигает мне язык.

Что мне делать? Что же мне делать?

Я слышу, как Бин смеется. Сегодня хороший день, она встала и двигается, смеется и общается. Но не каждый день бывает хорошим, а скоро может не быть вообще никаких дней.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Ни одного.

Я тыкаю в пирог, и бурбон снова поднимается вверх.

Что сказал Лиам Стоун? Не возвращайся, если не принесешь «Лагавулин»?

— «Лагавулин» — это ликер? — спрашиваю я.

Джоэл ахает.

— Это отличный виски. В пирог его не добавляют.

Все возвращаются к своему разговору, но меня осеняет идея. Я обдумываю ее, потом решаю, что да, это может сработать. Я пойду обратно. На этот раз одна. И дам Лиаму Стоуну именно то, о чем он просил.

Глава 4

Лиам

Вопросы мучили меня всю долгую бессонную ночь. Что я собираюсь делать? Куда двигаться дальше? Что делать после того, как ты достиг дна?

Когда трос оборвался, и я упал, то пережил самый худший ужас в своей жизни. Мой разум настолько сковал страх, что тело отключилось. Я не мог кричать, не мог бороться, ничего не мог сделать, кроме как ожидать, что мои кости разобьются, когда ударюсь о бетон. И они разбились. Я до сих пор слышу в своем сознании тот самый хруст, когда моя спина сломалась, а бедренная кость рассыпалась, как шарик мела, врезавшийся в асфальт и разлетевшийся в пыль.

Потребовалось много времени, чтобы вырваться из того места, где я лежал на бетоне, и существовали только мое дыхание и боль. Но я сделал это. Сделал то, чего все ожидали. Прошел операции, физиотерапию, принимал обезболивающие лекарства, и все остальное. И снова стал Лиамом Стоуном, только с искусственным бедром и собранным по кусочкам позвоночником. Единственное, чего я не ожидал, так это того, что произойдет, когда меня снова пристегнут к ремням и подвесят в воздухе.

Случился ад.

И на меня снова нахлынули воспоминания, я падал и не мог ничего сделать, кроме как...

Ну, спросите у мира, есть много видео, где я «теряю голову» на съемочной площадке.

Это случилось два года назад.

Но вчера впервые кто-то сказал «все кончено».

Хотя, я знал. Иначе зачем бы прятался в сельской глуши на Среднем Западе и жил отшельником? Я должен посмотреть фактам в лицо. Меня попросили быть клоуном, черт возьми. Клоуном. И знаменитостью, продвигающей лекарство от геморроя.

Когда наступила ночь, стало темно и одиноко. Я прибрался в трейлере, выбросил дюжину пивных бутылок, вымел многомесячную грязь, выстирал простыни, принял душ, побрился, нашел чистую одежду. И все это время я думал и думал.

После двенадцати часов бессонницы я решил, что единственное место, куда могу подняться, — это вверх. Мне хватило двух лет, чтобы опуститься до нынешнего дна. Посмотрите на меня, ради всего святого. Но теперь, когда я здесь, то смогу оттолкнуться от дна и использовать импульс, чтобы подняться еще выше, чем раньше. В этом преимущество падения на дно: если оно тебя не убьет, ты сможешь подняться обратно. Так я и сделаю.

Я собираюсь привести себя в форму, привести себя в порядок, победить свой страх, сделать что-то героическое, что-то великое, что заставит мир снова полюбить меня. Потому что, если этого не сделаю, я проведу остаток жизни, занимаясь прыжками на вечеринках по случаю дня рождения и рекламой подгузников для взрослых. А такое будущее страшнее, чем снова столкнуться с ремнями и проволокой.

Устроившись в гамаке на улице в тени, я закрываю глаза. Теперь, когда принял решение, я готов поспать. Кажется, что я только закрыл глаза, когда холодная жидкость брызгает мне на лицо.

— Вставай, — раздается резкий голос. — Вставай. Неужели у тебя не осталось гордости? Вставай.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Я задыхаюсь и подпрыгиваю вверх. Машу руками и пытаюсь поймать себя, но гамак крутится, и я падаю в грязь.

— О боже, — говорит женщина.

Трясу головой и стряхиваю капли жидкости с лица. Я стою на четвереньках в грязи. Делаю глубокий вдох. Пахнет виски. Я вытираю лицо. Грубая грязь смешивается с липким алкоголем и прилипает к моей коже. Моя футболка промокла насквозь, а с волос капает жидкость. Я снова отряхиваюсь, а потом слышу: