Аугенблик - Евгений Анатольевич Сотсков

успеем. Давай так: я вас с Тонькой по точкам раскину, потом по своим делам, потом вас всех соберу.

– Ага, – испугалась Тонечка Воробьева, – я быстро все сделаю, куда потом денусь? В офисе сидеть?

– Леша, – используя его легкую грубость как инструмент, слегка возмутился я, – не Тоньку, а Антонину, девушку интеллигентную во всех отношениях! Ладно, давай так: сначала отвезем документы – это не долго, я думаю, тебя минут десять не задержат, потом со мной в Центр связи. Там я не знаю, как получится. Но на меня особо не рассчитывай. Центр связи черт знает, в какой дыре, там заводы какие-то. Может статься, что я задержусь. Я от туда позвоню на твою мобилу.

Тонечка Воробьева сидела молча. Наверное, с видом, будто решается ее судьба – не знаю, не видел, но это предполагалось. И как-то я забыл про то, что эта поездка только для меня – приключение, что ей надо и о делах подумать.

Рациональный Лешка задумчиво произнес:

– М-да… Представляю, что будет, если я вернусь один.

Я понял, что стоит немного серьезнее отнестись к нашей поездке.

– Почему один? – отыгрывал я назад. – Просто может так получится, что мы выберемся куда-нибудь, где тебе проще нас забрать.

– Ну, давай так, – согласился Лешка. – В общем, посмотрим.

– Тоня, тебе самой как? – повернулся я к Тонечке Воробьевой. – Давай так?

Тонечка сидела в какой-то прострации, почему-то держа документы «вверх ногами».

– …Дам так… – отсутствующе протянула она. – …А? Что? Мальчики, да мне вообще все равно. Я на все согласная!

Последние слова Тонечка Воробьева произнесла театрально и напыщенно.

В этот момент Лешка завел двигатель, газанул пару раз, прислушиваясь к его, только ему понятной «музыке», мало замечая, что происходит вне поля его внимания.

* * *

Километров пятнадцать мы ехали неинтересно, болтая с Лешкой о том, что Исаев хочет «Газель» покупать, собирается строить гаражный бокс. Я сетовал на нерациональность некоторых решений начальника.

– Чего строить? Вон старые складские помещения просто так стоят. От говна и дохлых кошек очистим, ворота новые – и вот тебе, прекрасный гаражный бокс!

– Жень, с нами интеллигентная дама! – внезапно вернул мне мой же мяч, а может быть, просто проявил галантность Лешка.

– Да ладно, – как-то зло проговорила Тонечка со своего места.

– Извиняюсь, – противничал я, – от человеческих фекалий и трупов мелких не очень домашних животных.

С минуту мы молчали.

– Леш, я бы назад пересел, – раздраженно проговорил я, – не могу сидеть на месте Исаева. Такое ощущение, что он сзади сидит, и скрипит зубами по поводу того, что я его с переднего места прогнал.

– Это Антонина наша скрипит. Она любит на переднем сидеть!

– Черт возьми, – заревновал я, – ты так хорошо это знаешь!

Лешка ничего не ответил. Его внимание было занято сотрудниками ГАИ и их машиной известной расцветки, мимо которой мы проезжали.

– Чего, Тонь, – повернулся я, – пересядешь к Лешке?

– Боже упаси! Он там своей жопой сидел! – первым, что пришло в голову, подыграла мне интеллигентная во всех отношениях дама. – Я тоже здесь хочу…

Концовка последней фразы «…я здесь хочу…» в моей голове, помимо моей воли, интерпретировалась по-особому. Я очень ярко представил невозможную в реальной жизни сцену, в которой Лешка сосредоточенно крутил баранку, а я, в порыве необузданной страсти, сдирал со стонущей от нетерпения Тонечки Воробьевой ее одежду. Отравленное внезапным желанием сознание рисовало неестественные картины. Вот, всегда мешающие жить нормальным людям Гаишники, параллельно нашей «Волге» гонят на своих «Жигулях»; вот, один из них полосатым жезлом приказывает нам остановиться… не Лешке, приказывает, а нам с Тонечкой…

Я очнулся от резкого торможения. Лешка лихо припарковался на обочине.

– Пересаживайся быстрее, движение плотное, совсем времени нет, – торопил Лешка.

Я быстро перескочил к Тонечке Воробьевой, предвкушая более комфортные условия поездки. Впрочем, Тонечка Воробьева дипломатично положила папку с документами на середину сидения, обозначив виртуальную границу между нами.

Лешка резко тронулся, профессионально, сразу перестроился в левый ряд.

Какое-то время мы ехали молча. В зеркале заднего вида я несколько раз поймал его любопытный взгляд. Мы с Тонечкой Воробьевой почему-то сидели так, как будто находились в школьном классе, на первой парте, под неусыпном взглядом строгой учительницы.

Я начинал скучать. Чувствовалось, что и Тонечка скучала.

– Чего везешь в Центральный? – нейтрально спросил я?

– А, накопилось. Давно надо было.

– Дай посмотреть, если несекретно, – глянув Тонечке в глаза, безразличным тоном произнес я, протягивая руку над папкой к Тонечкиной коленке так, чтобы Лешка ничего не смог увидеть в свое подглядывательное зеркало.

Тонечка выпрямилась, как выпрямилась бы примерная ученица в классе, сидящая на первой парте, понимая, что строгая учительница посмотрела именно на нее, выбирая, кого вызвать к доске.

Несмотря на летнюю жару и неизбежную духоту в салоне, на ощупь Тонечкина коленка оказалась неестественно холодной. Инстинктивно Тонечка Воробьева сжала коленки, заключив мою руку в такой желанный плен. Я бросал взгляд на зеркало заднего вида, определяя, куда смотрит Лешка.

Пользуясь тем, что у Тонечки Воробьевой не было возможности сопротивляться, чтобы не выдать меня (и себя заодно), я наслаждался ее беспомощностью. Тонечка густо покраснела, низко склонилась над бумагами в папке. Своей ладошкой она попыталась стащить мою руку с коленки, изо всех сил впиваясь ноготком в мою кожу. Эта боль, причиняемая прелестным существом, мне понравилась. Почти без труда моя ладонь медленно завоевывала пространство межу Тоничкиных коленок.

– Тонь, – спросил, ничего не подозревающий Лешка, – Михалыч, вроде, опять корпоратив собирает. Ты не знаешь когда?

– Нет, – односложно хриплым голосом ответила Тонечка, на мгновение, ослабив силу сжатия коленок.

Я тут же воспользовался этим и весьма продвинулся вперед в своем намерении. Тонечка Воробьева так знакомо сжала губки, еще больше склонившись к спасительной папке.

– Так, что тут у нас такое интересное? – спросил я папку, нащупывая полоску Тонечкиных трусиков, и гоняя ее влево, вправо…

– Н-не-н-надо! – жалостным, и выдающим меня с головой голосом очень тихо проговорила Тонечка.

Лешка серьезно глянул из зеркала.

– Действительно, не надо, – испугал он меня.

Моя рука застыла, Тонечкин ноготок впился мне в кожу еще больнее.

– Не надо, – повторил Лешка. – Исаев не любит, когда его документы смотрят.

– Да ладно, – придав своему голосу нотки обиды, сказал я, очень медленно выдвигая свою руку из такого притягательного плена Тонечкиных коленок. И резко переменил тему.

– Лешь, смотри, баннер какой нелепый! – показав свободный рукой влево, воскликнул я.

Мы проезжали мимо огромного рекламного баннера, закрывающего безобразие какой-то стройки. На баннере была изображена сексапильная голубоглазая блондинка, со струящимися по плечам волнистыми волосами. На блондинке была форма капитана милиции. Нелепая крошечная форменная пилотка,