Особенное лето - Наталья Моисеева

тот замолчал, виляя хвостом. Мальчик потрепал его за уши и пошел дальше. Он подобрался к воротам, перелез через них, чтобы не скрипеть лишний раз и не привлекать внимание пса, и оказался на дороге.

Он пошел к дому гера Йенсена, который стоял совсем рядом. Но грязь успела прилипнуть к обуви и забрызгать голые щиколотки. В доме соседа горел свет. Мальчик подошел к его ограде и резко присел за пышный кустарник, когда старик выглянул в окно в пижаме и ночной шапочке. Гер Йенсен зашторил окна и погасил свет. Должно быть, он отправился в спальню.

Оливер протянул руку и откинул крючок. Калитка открылась, ни разу не скрипнув. Мальчик зашел во двор и подкрался к деревьям, растущим вдоль забора. Он заглянул за самое крупное из них и вновь увидел печенье. Гер Йенсен опять положил три круглых печенья в белое блюдце. Одно для Урд, второе для Верданди и третье для Скульд. Они принимают его подношения и продляют жизнь, не требуя листьев никакого несуществующего дерева. А это значит, что…

– Ах, ты негодяй! – послышалось за спиной.

Мальчик обернулся и увидел разъяренного приближающегося старика в ночной шапочке и пижаме с тростью в руках, – а ну, вон отсюда! – рычал старик.

Оливер хотел что-то сказать в свое оправдание, но решил, что лучше покинуть этот дом. Тем более что он проник сюда без спроса, словно ночной воришка. Мальчик рванул к калитке, выбежал на дорогу. Он обернулся, старик уже не кричал и не шел за ним, размахивая тростью. Он затерялся среди деревьев. Наверное, проверял, на месте ли печенье. Оливер отдышался и потрусил домой, чавкая грязью под ногами.

В комнату он вернулся тоже через окно, подставив деревянную лестницу из сарая. Он снял грязные кеды, спустился вниз и достал три печенья из коробочки в кухонном шкафу. Дедушки с бабушкой не было видно. Это означало, что они уже спят и не заметили его отсутствия. Хотя гер Йенсен наверняка утром доложит им о вечернем приключении их внука.

Оливер вернулся в комнату и слез через окно на улицу. Там он положил печенье под ясень, аккурат где появлялись норны. Они снова придут и заметят подношение. И тогда продлят жизнь любимого дедушки.

Воодушевленный мальчик вернулся в дом тем же путем, переоделся в сухие и чистые вещи и лег в постель. Наконец-то, можно отдохнуть. Он был взволнован, но рад. Они обманули его, но он нашел другой способ.

Оливер с нетерпением ждал утра. Он ничуть не боялся ябедничества гера Йенсена. Чтобы бабушка и дедушка ничего не заподозрили, он позавтракал вместе с ними, дождался, когда дед уйдет стелить солому ослику, а бабушка примется мыть посуду. И сам поспешил к дереву, где крутился Чар.

– Эй, – крикнул мальчик, – подбегая к месту, где оставил подношение для норн.

Он посмотрел на землю. Два печенья лежали нетронутыми, третье дожевывал довольный пес. Они не приходили этой ночью, с досадой понял Оливер.

– Ешь, – грустно произнес он, когда собака взглянула на него.

А, быть может, они просто не приняли его угощение?

Оливер опустил голову и пошел помогать дедушке с соломой. Ему было грустно и обидно. Он так старался и, казалось, нашел решение, но, увы, это не так. И все-таки ему больше хотелось верить в то, что норны просто не приходили и не видели печенье.

Дедушка все чаще кашлял, но продолжал работать и быть активным. Оливер видел, что ему тяжело, но не стал говорить об этом, а просто делал больше работы, чтобы дедушке досталось меньше.

Весь день Оливер думал над тем, почему же норны не пришли прошлой ночь? Может, их напугал дождь, и они придут сегодня? А что если нет? Что если причина в чем-то другом? Он должен пойти к ним. Сегодня. До полуночи. У него нет того, что они просили, но зато есть печенье.

Когда стемнело, Оливер тихо прокрался на кухню, достал печенье и положил в карман. Незаметно он вышел на улицу и отправился в рощу. Луна уже взошла. Убывающая, отметил Оливер. Он какое-то время еще смотрел в небо, думая, стоит ли вообще верить этим норнам и надо ли идти к ним, но все же решил, что так тому и быть. Он обернулся, посмотрел на дом, увидел, как в соседнем доме погас свет, и отправился к трем сестрам, живущим в охотничьем домике.

Яркий свет опять пробивался из окон, но мальчик не обращал на него внимания. Он постучал в дверь и толкнул ее. Зашел в дом и не обнаружил норн. Оливер бросил взгляд на стол. Печенье. Свежее. Имбирное. То, которое кладет у забора каждый раз перед сном гер Йенсен.

Мальчик знал, где сестры. Конечно же, они плетут свои нити в подвале. И он был прав. Самая старая из сестер – Урд – крутила колесо своей прялки. Верданди накручивала нить на веретено. А Скульд…

Ее острый нож блестел угрозой и пугал. Она взяла нить дедушки, поднесла к ней клинок.

– Нет! – крикнул мальчик, – стойте! – он спустился с лестницы.

– Иггдрасиль, Иггдрасиль, Иггдрасиль, – поочередно прошипели сестры. Волосы их были спутаны, лица больше напоминали лица сумасшедших, но Оливера они не пугали.

– Ты принес то, что обещал? – жадно прошептала Урд, сутулясь и подходя ближе.

– Принес? Принес? – повторили норны вслед за сестрой.

Мальчик сглотнул.

– Я… Вы обманули меня, – выпалил он, – нет никакого дерева!

– Он не принес, – прошипела Скульд и вновь занесла клинок над нитью деда.

– Я принес! – остановил ее мальчик.

Сестры уставились на него, широко раскрыв глаза.

– Принес… это, – Оливер достал печенье из кармана и протянул вперед.

Лица норн скривились. Старуха Урд подошла к нему и принюхалась к печенью. Она обошла мальчика, посмотрела в его глаза и сообщила:

– Он не справился.

Скульд резко отрезала кончик нити.

– Но почему? – взмолился мальчик, – вы принимаете печенье гера Йенсена и не укорачиваете его жизнь. Почему вы не принимаете моего подношения?

– Его время еще не пришло, – прошелестела Верданди.

– Он дает нам печенье и думает, что так продлит себе жизнь, – засмеялась Скульд,и смех ее был не смехом, а свистом ветра, режущим слух, – но ее нельзя продлить.

– Но вы же сказали…

– Должно быть равновесие, – продолжила молодая норна.

– Я пожалела тебя, а ты не справился, – проговорила Урд, садясь за прялку.

– Но его нет! – разозлился Оливер, – этого дерева не существует! Вы – обманщицы!

Сестры зашипели все вместе еще громче, чем когда-либо. Отложив свои дела, они поднялись и встали рядом друг с другом, а потом закружились в танце,