Ключи от королевства (СИ) - Жюльетт Сапфо

и копотью. По мнению Ирис, дедом его звали зря. То, что седина посеребрила виски и бороду, — пустяки; зато глаза у него были молодые и ясные, как горное озеро. Сильные умелые руки Хэйла и его постоянная суетливость также мало напоминали о старости.

С тех пор, как Ирис заточили в подвале, а хлеб и воду ей приносила немая монашенка, Хэйл был тем человеком, который старался, как мог, облегчить страдания девушки. Каждый раз, когда он приходил, чтобы забрать её ночной горшок, у него для Ирис был припасён какой-нибудь гостинец: то мочёное яблоко из зимних монастырских припасов, то варёное яйцо, то горстка кедровых орехов. Хэйл менял повязку на голове девушки и приговаривал — жалел сиротку:

— Не горюй, детка! Видел я прошлой ночью сон — обедали мы с тобой у самого князя Гримберта: я пил брагу медовую, значит, веселиться буду, а ты ела булки пышные, белые, сладкие, маком присыпанные, стало быть, счастье тебя ждёт…

Ирис еле улыбалась бледными губами:

— Счастье, говоришь? Не такое ли, как у бродячих циркачей в дырявом балагане?

— Не говори так, детка, не надо Судьбу неблагодарным словом гневить. И не тоскуй. Вот уж личико у тебя осунулось, глазки потускнели. От кручины это, детка, не горюй…

— Да как же тут не кручиниться, Хэйл? — вздыхала Ирис. — Страшно мне… Что если задавит меня эта темница?

— Время-то летит, детка, — успокаивал её Хэйл. — Был день, когда тебя сюда упрятали, наступит день, когда ты отсюда выйдешь… Поверь мне — рана затянется, обида забудется…

Рана, конечно, заживёт, думала Ирис, но забудутся ли боль и обида?

Она попробовала перевернуться на другой бок, и тут же резко перехватило дыхание: будто кто-то невидимый в темноте с силой ударил её под ребро. В глазах у девушки появились слёзы. На душе стало ещё тяжелее, когда она подумала о Тайгете: что теперь будет с ним, бедным несчастным существом, её единственным другом? Погибнет от голода или от волчьих зубов? Неужели они оба обречены на смерть: он — там, в холодном заснеженном лесу, а она — здесь, в сыром тёмном подвале ненавистного монастыря?

Уже целых пять лет жила Ирис в Приюте Разбитых Судеб, но всё ещё не могла привыкнуть к чёрной одежде, к суровому уставу, к жизни, где не было слышно ни беззаботного смеха, ни доброго слова, ни весёлых песен. Предприимчивая настоятельница устроила при монастыре мастерские: свечную, вышивальную и даже деревообделочную — несколько послушниц и монахинь низшего ранга вырезывали деревянные безделушки и посуду. Все эти изделия монастырь продавал на тысячи серебряных скеатов, но за свою работу послушницы имели лишь скромную еду да крошечную келью. В весеннюю и летнюю пору девушки трудились в монастырском саду и на огороде: с урожая сами кормились да ещё овощи и фрукты отправляли в город на продажу. Настоятельница выделила из казны тысячу скеатов и распорядилась на эти деньги приобрести новый колокол: более крупный, более громкий, — и гордилась тем, что звон у него был торжественный, внушительный, соборный. Колокола-то звонили, а вот послушницы, сидя в в трапезной, стучали зубами от холода: брёвна, «милостиво» выделенные настоятельницей из монастырских запасов, сгорали в камине очень быстро…

Матушка настоятельница была одинаково строга ко всем обитетельницам монастыря, но Ирис она давно недолюбливала, подозревая в юной послушнице «скрытую строптивость и склонность к бунтарству». «В тихом омуте злые духи водятся», — говорила она и грозила девушке погибелью, если та не исправится. В таких случаях Ирис смотрела молча прямо в глаза настоятельнице глубоким недетским взором, подтверждая её догадки о своей склонности к бунтарству.

Нет, не убил монастырь большую человеческую радость и любовь к свободе, которые Ирис унаследовала от своих предков. Отца она не знала: ей рассказывали, что он погиб в сражении с врагом как истинный фриз. Мать умерла, когда Ирис было одиннадцать лет: девочка попала в монастырь в том возрасте, когда у детей уже складываются такие привычки и наклонности, с которыми трудно бороться. Послушницы, которые должны были заменить ей семью, говорили, что сестра Ирис добра, очень добра, но со странностями: она всегда поступала не так, как другие. К примеру, когда другие в свободное время шили или вязали, при этом перемывая кости тем, кто их не слышал, Ирис убегала за стены монастыря — к далёким холмам или в лес; когда другие не могли дождаться конца занятий, Ирис задавала наставнице какие-то вопросы, за что заслужила прозвище «любознайка». Что правда, то правда: Ирис с детства была любознательной и мечтательной девочкой.

Когда Ирис впервые оказалась в стенах монастыря, ей показалось, что комнат в нём — бессчётное множество. Поначалу она боялась заблудиться в многочисленных узких коридорах, не запомнить, какая из нескольких десятков дверей ведёт в её келью. В её представлении монастырь походил на древний родовой замок, какими их строили в соседнем с Фризией Ареморском королевстве. Хотя девочка, выросшая среди северян, носивших одежду, сшитую из шкур диких животных, никогда не видела рыцарей, тем не менее временами ей казалось, что вот-вот в безмолвной тишине коридора прозвучат тяжёлые шаги и зазвенят металлические шпоры. А потом появится человек, закованный в панцирь и латы, такой же, как тот, о котором рассказывала наставница Берта.

Старица Берта, несмотря на видимую угрюмость, которой требовал от монахинь монастырский устав, обладала по-своему насмешливым нравом. Она давала своим ученицам самые нежные прозвища: «мой цветочек», «весенний ручеёк», «миленькая пташечка», но при этом за провинность могла любую из них больно ущипнуть за ухо. Когда Берта рассказывала на уроках об устройстве мира, Ирис не замечала её уродства — горба на спине и большого, лягушачьего рта. Девушка смотрела на наставницу широко открытыми глазами и вся дрожала от восторга. Ох, как же ей нравились эти речи о мудрости королей и о суровой добродетели воинов! Иногда Берта разрешала ей рассматривать рисунки в большой толстой книге с потрёпанными страницами. Эти картинки были такие причудливые — крылатые зверьки с орлиными головами и разинутыми клювами, змея с тремя раскрытыми пастями, ящер с вырывающимся из ноздрей пламенем. «Есть же на свете такие существа, — думала Ирис, разглядывая красочные картинки, — иначе их не стали бы рисовать. И где только они обитают? В каких землях, в каких глубоких пещерах, в каких дремучих лесах?»

Как оказалось позже, чудные существа жили совсем рядом. По крайней мере, одно из них. Однажды, в середине зимы, гуляя среди заснеженных холмов, Ирис сделала короткий привал и развела костёр, чтобы согреть озябшие руки. Возвращаться под мрачные своды монастыря, где послушницы