Пастыри - Петер Себерг

в одном ресторане и живущих попеременно друг с другом, чтоб проверить, могут ли они кого-то выносить больше нескольких часов кряду. Он ведь такой. Эти мужчины слишком много курят и пьют, по пять дней не бреются, ходят в синих рубашках в белую полоску, вздуваются от пива. Но хорошо, что не он один такой.

Вероятно, ему следовало бы выказывать больше интереса своему сыну, Марку, который учится в университете, побывал на Кубе и нынче всеми силами готовит революцию. Это симпатично. Домой он почти не пишет, оно и понятно. Маргарита не мать ему и не очень мирится с его выходками. Больше интереса сыну — безупречное намерение, но, начни он это намерение осуществлять, он тотчас споткнулся бы о непреложность фактов: Марку его интерес не нужен нисколько, и он потребовал бы от отца, чтоб тот к нему не совался. Далее, ему было бы разъяснено, что он слишком уж погряз в обезьяннике и снова стать честным человеком может лишь в исключительной ситуации, пожертвовав собой ради правого дела или хоть выказав такую готовность (что все же вероятнее). Лео прежде не раз подумывал, не поехать ли ему в слаборазвитую страну, не помочь ли тамошним аборигенам своими знаниями. Но по мере развития этих стран все очевидней открывалось, что страны эти превосходно обойдутся и без его докучливого человеколюбия.

Он почти набросал в уме собственную характеристику. Человек чувствующий, но не деятельный. Скромный, деликатный, предупредительный — все в известных рамках, принимающий к сердцу страдания ближнего, но не гибкий, в каждом шаге ограниченный данностью.

Он принял без оговорок, что всякий разделяет извечные предрассудки круга, определенного ему рождением, и это никогда его не обескураживало, не заслоняло перспективы. Но ничто не может его высвободить от главного в его судьбе: он имеет твердое место и твердый заработок и вряд ли может без них обойтись. Зависимость эта, не такая уж страшная, обуславливает его отношение к более общим вопросам. Лучше всего ему будет при условии, если сохранится status quo. Такова первая посылка. И о ком же еще, кроме себя, думает он с такой самоочевидностью, ратуя за этот самый status quo? Почти ни о ком. Такова вторая посылка. Мир — это он сам, его работа, прогрессивная, прекрасная, но все же не более чем лавочка, где он служит.

Дорога близилась к концу, а он так и не разрешил нравственной дилеммы, и ему все меньше хотелось ее разрешать.

Было еще темно, ничего не видно, и дорога уже безудержно льнула к клумбам и мосткам, тянулась к отдыху. У первого же мотеля желание глотнуть кофе и побыть среди людей прервало его упрямое возвращение, он повернул навстречу большой черной луже и остановился подле ресторана.

Глава 2

ЧУЖАЯ РУКА

Лео Грей поставил машину у ресторана при мотеле, проехав около 120 километров от Таубена, где он рано поутру простился с любимой женщиной. В дороге он пережил нравственный кризис и готов уже считать бессмысленной собственную жизнь — точка зрения, которую мы не примем. Мы возразим, что покуда Лео Грей хоть немного нужен самому себе, он нужен и нам. Более того, если даже он и самому себе окажется не нужен, кое-кто из нас, возможно, еще будет им дорожить.

Ему пришлось пройти летнюю веранду, чтобы попасть в ресторанный зал, увешанный, как канадская хижина, оленьими рогами и шкурами, и мишенями для стрельбы из лука и метания стрел. Утром это выглядело странно.

Несмотря на безбожную рань, в зале уже собрались первые едоки: четверо шоферов зевали в уголке над булочками; дама, недавно прошедшая зенит своих лет, очевидно, дожидалась, пока проснется супруг, несколько щеголеватых газетчиков обсуждали дела за стандартным завтраком — глазунья, жареный бекон, копченая колбаса, сыр, повидло, масло, тосты и кофе. Запах одного из компонентов тотчас соблазнил Лео.

У официанта было не слишком много хлопот.

— Счастье — надежнейшая защита против угрызений совести, — горько процитировал Лео старого автора, к которому так часто за долгие пенсионные годы прибегал его отец. Он подобрал со стула мятую вчерашнюю газету и в ожидании еды стал наудачу листать.

Покуда он поглощал ее содержимое, ему захотелось позвонить домой, проверить, дома ли Маргарита. Позвонить надо было непременно; и еще захотелось позвонить Эрне, которая, конечно, пока не встала, во всяком случае не успела выйти из гостиницы. Тут надо было решиться, и почти все говорило против звонка. Никогда прежде он Эрне не звонил; цепи, связывавшие их безусловной преданностью, были, возможно, слишком тонки, чтобы выдержать лишний груз; он сам не знал, чего он ждет от этого разговора, ему лишь смутно представлялось, что надо вернуться, надо позавтракать вместе с Эрной, и они поговорят, и она поможет ему, хотя никогда он с нею так не говорил и никогда не просил о помощи. Она, пожалуй, удивится тому, что он просто-напросто нуждается в поддержке, как удивился бы портной Белинский, если б Лео ни с того ни с сего к нему пришел за добрым советом и ободрением. Лишь после настоящей катастрофы могут поменяться ролями те, кто призван помогать, и те, кто принимает помощь, хотя, рассматривая мир с общей точки зрения, нельзя уверенно определить, кто — беспомощный, а кто — помощник.

Он вошел в телефонную будку и трижды набрал свой номер, но никто не снял трубку. Звонок, однако, был не вовсе напрасен: он напомнил ему о незастланной постели, грязных тарелках и просыпанной овсянке, которую Роза разнесла по комнатам.

Все это он прикинул в уме, стуча монеткой по стеклу, а затем позвонил в гостиницу и спросил, отвечают ли в таком-то номере.

Она тотчас подошла, отозвалась чуть растерянно.

Ему пришлось откашляться, он как будто впервые с ней разговаривал.

— Эрна, это Лео…

— О господи… Лео? Ты? Чудесно, просто великолепно, что ты позвонил. А я все лежала и думала о тебе. Должна тебе сказать, без тебя тут ничего хорошего.

Он снова откашлялся.

— Эрна, мне тоже было паршиво.

— Что-то случилось, Лео? Ты где?

— В ста двадцати километрах по шоссе, завтракаю.

— Ничего себе. Представляешь, если б ты сидел сейчас тут.

— Я вот как раз об этом подумал.

— О чем?

— Что это было бы куда разумней.

— Ты с ума сошел.

— Полтора часа езды. Ты занята? Сейчас только полвосьмого.

— Лео, этим не кончится, вот я чего боюсь.

— Эрна, я всегда знал, что чему быть, того не миновать.

Она помолчала, потом тихонько ответила:

— Ты идиот, Лео.

— Не надо было звонить, я