Дом близнецов - Анатолий Королев

И хозяин, вытащив до пояса из мешочка корень Клавиго-покойника, сладко, даже сладострастно расцеловал корневище в обе щеки…

– Только, дорогой князь, не вздумайте откусить, – полушутя вмешался Валентин.

– Князь? – удивился князь и вытаращил глаза. – Где вы видите князя. Я? Ха-ха-ха. Дорогой дон, я не князь. Я всего лишь его секретарь. Вы мне льстите. Князь будет долго смеяться.

Сыщик пережил шок. Надо же так опростоволоситься.

– Вот как! А где же князь?

– Князь там, – махнул рукой секретарь, – но между нами, – он перешел на шепот, – раз вы ошиблись, о, я вам очень сочувствую, вам его будет трудно узнать. Очень трудно.

Действительно, с досадой подумал Валентин, как этого пижона, вертляку и краснобая с манерами жиголо и с усиками комика он мог принять за хозяина секретного царства.

Тут секретарь извлек из кармашка халата свисток и призывно свистнул. На посвист из лабиринта растений поспешно выбрался человек в резиновых сапогах, в резиновом фартуке и секатором в руках.

– Это тоже не князь, – пошутил секретарь, – это садовник.

Садовник учтиво стащил с головы форменный берет с нашитым вензелем VfB и раскланялся. Он был явно обескуражен внезапным вторжением именитых гостей в столь поздний час, но старался не показать растерянности.

– Вот, возьмите подарок нашего друга… Каков экземпляр Палача.

И сквозь смех:

– Слушай, Цезарь, он принял меня за князя.

Садовник взял подарок Клавиго примерно так, как новый Папа берет в первый раз тиару понтифика, обнял тяжелой рукой землекопа корень и стал восхищенно причмокивать.

– Ай-яй-яй, но он, ей-ей, о-го-го, только-только кого-то прикончил.

– С чего вы взяли? – изумился наш Валентин-Клавиго.

– Видите эти глазки? Они закрылись, корень сыт, спит. И видит сны, быть может, – процитировал Цезарь строчку Шекспира.

Тут секретарь и садовник переглянулись; вопрос гостя им не понравился: как так, хозяин не знает собственной вещи?

– И еще он поврежден. Вот тут.

– Вижу, но не понимаю… – сказал секретарь.

– Эти царапины – следы ногтей человека, а тут ясный след от укуса.

– Дружище, это ваша работа? – сказал секретарь.

– Кажется, это собака соседа, – неуклюже солгал Валентин, – я забыл корешок на диване, а шарпей отыскал и, видимо, поработал зубами.

– Бедный пес. Он еще жив?

Настороженные вопросы кружили вокруг детектива, как караульные псы.

– Корень нужно обмыть, подлатать и срочно высаживать, – вмешался садовник.

– Ступай. Место посадки князь отметил крестом на плане.

– Итак, – повернулся секретарь к Валентину-Клавиго, увлекая к выходу, усаживая в электрокар и отправляясь к дому гостей. – Наша оранжерея с вашим корнем даст чудный урожай кайфа. Вы не пожалеете, профессор. Мандраж гарантирован.

– Мандраж? – изумился Валентин. – Я люблю держать голову в полном порядке.

– Вот как? – Секретарь споткнулся на ровном месте… – Разве вы не за этим приехали, дорогой Клавиго? Забыться? Расслабиться? Заболеть заумью?

– Я здоров!

– Сочувствую. Но не будем паниковать, профессор. Князь покончит с вашим рассудком в два счета. Дышите глубже, Клавиго. Тысяча мандрагор оранжереи наполняют сосновый воздух Хегевельда аурой раскрепощения. На каждом шагу ступени в иное. Вам гарантированы потери памяти. Плюс серьезные когнитивные нарушения. В Хегевельде мы все мандрагорцы. Эти корешки – наш идеал. Они слышат мысли друг друга. Всякая ложь тут исчезает. Обманы уходят водой в песок. Здесь нет места для смертных грехов. Все осталось снаружи. Тсс… у нас человек, как Бог, видит и слышит всё! Не цепляйтесь за рассудок, Клавиго. Родня мандрагоры – белладонна и белена. Та же картина тотального разрушения здравого смысла и прочей рутины позитивизма.

– Но я не собираюсь сходить с ума.

– Но не о том ли кричит ваш раритет? – все больше удивлялся взвинченный словами гостя молодой человек.

– Какой раритет? О чем вы? – пытался раскусить его вопросами Валентин.

Но секретарь словно не слышал. Остановив электрокар у вестибюля, он чуть ли не обнял гостя, нашептывая строки из «Песни Песней» Соломона:

О, царь,спелые мандрагоры уже расставили намшатры благовоний по склону горы,войди ж в сад, как жених,мои плоды круглы и превосходны,так берегла я их для тебя, возлюбленный мой…

Детектив пытался казаться человеком, понимающим, о чем идет речь, но каждое слово, говорило обратное: нет, он решительно не понимает намеков, он профан! Невежда! Чужак!

И вдруг, наперекор себе, не любя рифмоплетов, зашептал в ответ стихи Брюсова, о наличии коих в собственной памяти и не подозревал:

– Над гробами зарытых возле виселиц черных…– Мертвый соками тления, – подхватил секретарь, – мандрагору питает…

А закончили вместе, солидарно и страстно:

– И она расцветает в травах диких и сорныхОгоньками тумана из самой преисподней!

Валентин опешил от выходки собственной памяти.

Никогда раньше не вспоминал он никаких стихов, да и не читал их никогда толком, разве что в школе, когда зубрил Пушкина.

– Ага, действует, – сказал секретарь, – это воздух свободы, дух начала столетия.

И снова вперил недоверчивый взгляд в пришельца.

Валентин отвечал бесхитростным взором.

Но холодок недоверия уже просочился.

Несколько раз правая рука секретаря задумчиво описывала зигзаг в воздухе перед лицом Валентина-Клавиго, словно сравнивая пришельца с лекалом, находя какие-то несоответствия в поведении, в одежде, фиксируя жесты, гримасы и черты инородного тела.

Он медлил, не желая расстаться, и сторожил рукой гостя.

– Простите, дружище Клавиго, не случилось ли тут какой-нибудь путаницы? Иначе мне достанется на орехи от князя… Вы действительно дон Клавиго, ватиканский профессор в отставке, архивариус из Турина, садовник из Гареццио, с которым мы списывались на протяжении последних трех лет?

– Послушайте, – взял тон досады наш злоумышленник, найдя выход накопленному раздражению от маскарада и прочих фрустраций, – разве что-то не так?

– Но где обещанное?

– Я держу это в банковской ячейке, возникли кое-какие проблемы.

– Но вы же подписали все бумаги и получили аванс? И клялись доставить единственный экземпляр нам лично.

– Позволь обсудить этот вопрос не с тобой, а с князем…

На «ты»!

– Да, конечно, это не входит в мои полномочия, я лишь секретарь его сиятельства фон Борриса, но, приятель, можно я перейду тоже на «ты?»

Валентин кивнул. Надо не строить из себя обижанца, а вытянуть как можно больше сведений, чтобы правильно сориентироваться.

– Имей в виду, приятель, эта территория сравнима только со святым местом. Я не шучу. И говорю об этом не для красного словца. Знаешь признаки святого места?

– Выкладывай.

– Выкладываю. Святое место должно быть уникальным, огороженным и освященным. В принципе оно не закрыто для посещений. Однако доступ к нему регулируется особыми правилами и может быть ограничен для определенных лиц и в определенное время.

– Кому же нельзя? Не темни, друг.

– «Не темни», отлично сказано… Сюда ограничен доступ для профанов. Понятно говорю, не темно?

– Понятно.

– Так вот, ты внутри первого круга святого места. Первый – внешний. Второй – внутренний. Третий круг – святая святых. Место тайны. Место пребывания имени. За святостью этих кругов наблюдают смотрители места, когены и собаки, слуги священного гнева. Если ты не тот, за кого себя выдаешь, тебя ждут серьезные неприятности. Во-первых, отсюда без разрешения никто не уходит. 27 псов разорвут любого, как только услышат «фас». Никакие электрошокеры и пушки не сработают. Во-вторых, святотатцы тут горят синим пламенем мандрагоры. И это не метафора друг. Даже случайно попавшую лягушку мы узнаем среди наших лягух и отдаем чужака повару на фрикасе. Короче, парень, самое лучшее – быть тем, кто ты есть. Тогда, может быть, все обойдется, и гость вернется в точку старта за внешний круг, в мотель «Старина Шоколад».

Он взял зловещую паузу.

– Впрочем, может быть, я несу чепуху. Дон Клавиго! Ватиканский профессор! Архивариус из Турина! Садовник из Гареццио! Твоя рекомендация – корень Палач. Украсть такой чужаку невозможно, он мигом узнает в лицо злоумышленника и крикнет: «Погибни!» А от крика мандрагоры каждый замышляющий зло простофиля немедля каменеет. Испражнения страха заливают белизну зада. Мозг гаснет. Голос уходит в мошонку. А горло вора затягивает петля, чтобы висельник, дергаясь пауком, брызнул спермой оргазма, на почву под виселицей и окропил росток мандрагоры. Я не темно выражаюсь?

– Темно, но понятно.

В эту минуту навстречу электрокару из холла быстро вышел ночной портье. Его руку оттягивал стальной чемоданчик, на спине сияла катушка с намотанным проводом, который тянулся аж от самой стойки. Минутой позже Валентин понял, что перед ним была полевая телефонная линия образца первой мировой войны. Поспешно поставив коробку на землю, портье раскрыл защелки, отломил крышку и вытащил из зажимов массивную телефонную трубку из черного эбонита. Трубка гудела басистым шмелем в ухе цветка.