Газета День Литературы # 88 (2004 12) - Газета День Литературы

Подземные духи! Откройте мне дверь

У мраков своих.

Клянусь, я умею быть вещим, как зверь,

И чутким, как стих!

Какие там смотрят глаза по углам

Из вечных темнот?

Откройте мне свой заповедный Пергам,

Любезный народ!

Конечно же, такая его поэзия была обречена на отверженность и со стороны власть имущих, и со стороны либерального диссидентства, и даже со стороны официального народничества. Ибо и туда, в канонические православные и патриотические уставы не укладывалась его вольная поэзия. Это поэзия русского народа, еще не оформленного ни в религиозные, ни в идеологические рамки, поэзия, которую и сам народ не всегда осмеливался принимать за свою. Потому и не рвался долго Николай Иванович Тряпкин в столицы, подальше от идеологических битв, и от собственного битья. Его келья была — в отверженности.

Меня били-колотили

И в столице, и в Тагиле.

А теперь меня забыли.

Что за прелесть! Как в раю!

Тропы гончие заглохли,

Раны старые засохли,

Долбуны мои подохли,

А я песенки пою…

Вот так и пел свои песенки и в студенческих общежитиях, и на писательских собраниях, и на поэтических фестивалях отверженный поэт Николай Тряпкин.

Его никак нельзя назвать крестьянским поэтом, хотя множество стихов вроде бы посвящено сельской тематике. Крестьянство — это его точка опоры, также как фермерство у Фолкнера или Роберта Фроста, да и у многих других ведущих поэтов западного мира, от Одена до лауреата Нобелевской премии, выходца из островов Вест-Индии Дерека Уолкотта, поэзия соотносится с праосновами своего народа, своей земли.

"Предшественники — это не только поэтические предки, но также часть истории собственной расы" — прямо говорил Уолкотт. В этом смысле Николай Тряпкин куда ближе своей поэзией к ведущим поэтам мировой цивилизации, не забывающим о своих корнях, чем наши прозападные беспочвенные поэты-шестидесятники. Его крестьянство — это та точка опоры, с которой он воздвиг свою поэтическую вселенную. В его крестьянских стихах нет сиюминутности:

Не алтари и не пророчества,

Не брага Звездного Ковша —

Меня хранит от одиночества

Моя крестьянская душа.

Вот таким глобальным человеком, таким глобальным поэтом и был при всей своей отверженности Николай Иванович Тряпкин, родившийся 19 декабря 1918 года в тверской деревне Саблино в семье крестьянина-столяра и закончивший свои дни в Москве зимой 1999 года. Всю жизнь живший в параллельной русской культуре, он и остался в ней вместе со своим народом.

Нет, я не вышел из народа.

О чернокостная порода!

Из твоего крутого рода

Я никуда не выходил…

Владимир БОНДАРЕНКО

КЛЮЧ БОГОВ

Помню, как впервые услышал Тряпкина. Он пел свои стихи, будто баллады. Водил дланью пред ликом, как бы отсылая стихи вдаль, — и они, подобно птицам, срывались с его румяных губ, уносились в пространство. Была московская комната, теснота, духота — а казалось, Тряпкин сидит на травяном холме, на ветряном высоком кургане, бренчит в гусли, и молодая степь волнуется от его кликов и рокотов.

Всегда удивлялся, восхищался, порой ужасался: что это за ключ, древний, гремучий, неиссякаемый, бьет в Тряпкине, как из-под камня, из-под ледникового гранита, из-под древней дубовой колоды, — ослепительный, чистейший, волшебный. К этому ключу на водопой приходят утомленные витязи, запаленные пахари, прохожие богомольцы, и лесное зверьё, и таинственные косматые чудища с забытыми именами. Этот ключ — не Тряпкина, а богов, поэт только поставлен у источника стражем и хранителем.

Тряпкин — как дудка, сквозь которую дует Русь.

Не отгадать, каким волшебством в наше железное, электрическое время дотянулся древний вьюн. Видно, цепляется он за таких, как Тряпкин, перекидывается из столетия в столетие, из красоты в красоту, и вот мы диву даемся, внимая Тряпкину, чье чело увенчано этим вьюном, его цветами и листьями.

Век бы ему петь то удало-плясовые, то разбойные, то плачи-причиты, то величальные. Но вдруг жизнь прожита, и беда в России. Родина, разоренная, оскверненная, без заступника, без царя и вождя, терпит страшный позор. И старый поэт берется за древнее свое ремесло, скликает на рать разбежавшееся воинство, будит хмельного князя, корит, гремит, устрашает, молит, тонко и голосисто взывает. На бой, на последнюю схватку за Отечество.

Николай Иванович, друг наш дорогой и седой, стихи твои превосходны, доспех твой блистающий, вьюн на твоем челе весь в красных цветках. И мы, твои слушатели, как воины Христовы, откликаемся на твой клич, идем под твои хоругви.

Александр ПРОХАНОВ

ЗАВЕТНОЕ ОКОШКО МИРОЗДАНИЯ

В какое время мы живем! Всюду толпа. На улицах — толпа, в квартирах у телевизоров — тоже толпа, хоть разъединенная, но загипнотизированная одним и тем же. Но пушкинская ремарка всё равно остается в силе: народ безмолвствует. Видимо, это надо понимать так, что он не участвует в политических страстях. Он живет отдельно от толпы. Он поет, он смеется или плачет и всегда заявляет о себе, говоря устами своих певцов.

Один из таких певцов — Николай Тряпкин.

Толпа безлика, у народа есть лик. Этот народный лик проступает в творчестве Николая Тряпкина.

Бывают поэты, которые привлекают внимание "лица необщим выраженьем" Но тут другое. Тут лик.

А сам поэт обладает магической силой, одним росчерком пера он способен удерживать все времена:

Свищут над нами столетья и годы, —

Разве промчались они?

Николай Тряпкин близок к фольклору и этнографической среде, но близок как летящая птица. Он не вязнет, а парит. Оттого в его стихах всегда возникает ощущение ликующего полета... Бытовые подробности отзываются певучим эхом. Они дышат, как живые. Поэт владеет своим материалом таинственно, не прилагая видимых усилий, как Емеля из сказки, у которого и печь сама ходит, и топор сам рубит. Но это уже не быт, а национальная стихия.

В линии Кольцов — Есенин, поэтов народного лада, Тряпкин — последний русский поэт. Трудно и даже невозможно в будущем ожидать появления поэта подобной народной стихии. Слишком замутнен и исковеркан русский язык и сильно подорваны генетические корни народа. Но если такое случится — произойдет поистине чудо. Будем на это надеяться, а я уверен в одном: в XXI веке значение самобытного слова Николая Тряпкина будет только возрастать.

Юрий КУЗНЕЦОВ

НИКОЛАЙ ПАНТОКРАТОР

Сколько помню свою жизнь литературную, столько и всегда, вот уже несколько десятилетий, не устаю восхищаться, изумляться, радоваться стихам Николая Тряпкина. Впрочем, говорю не совсем точно: и ужасаюсь, когда читаю его стихи, и мистическим чувством переживаю откровения, брезжущие в них. Поистине, как великий автор "Слова о полку...", Николай Тряпкин богатырски поигрывает и распоряжается всеми пластами нашей истории, как хозяин обходит все ее вежи и рубежи,— словом, живет во всех временах последнего русского тысячелетия.

И снятся мне травы,

давно прожитые,

И наши предтечи,

совсем молодые,

А время поет.

И рвутся над нами

забытые страсти.

И гром раздирает

вселенские снасти,

И колокол бьет...

Не умом и даже не сердцем, а всей кожей, по которой проходит дрожь, отзывается мое существо на его пророческое слово.

Черная, заполярная,