Rassolniki - Максим Васюнов

Кузнец тут же бросился с ним на эту пролетарскую скульптуру и начал долбить по ней изо всех своих сил. Почему-то он был уверен, что чем сильнее бить – тем дальше от платформы будет утекать горящая сталь и едкий дым. Так оно и выходило.

Он бил по раскалённому железу, и он то прогибалось под кувалдой, то морщинилось, то стекало ему под ноги.

Удар. И шум, способный оставить без стёкол полгорода, несётся навстречу ночным тучам. Удар. Из-под молота посыпались искры, как драгоценные камни из-под серебряного копытца. Удар. Серп и молот, в очередной раз погнувшись, будто сморщились, зашипели, скинув с себя очередные литры жидкой стали. Человек бился с гигантской эпохой не до первой, а до последней крови. В этой схватке железа и человека должен был победить только один. Скульптура продолжала трещать и трескаться, теперь уже стонала она, а не Александр. А он вдруг услышал свой хохот. Бесноватый, мерзкий, от которого даже спящего Рублева бросило в дрожь…

Ещё удар. Совсем скрючившейся кусок железа треснул у основания и грузно повалился на запыхавшегося, глотающего губами горячий воздух, кузнеца. Александр быстро выпрямился, широко взмахнул над своей головой молотом и обрушил его на остаток статуи. То, что осталось от гигантских серпа и молота, теннисным мячом ударилось о край пьедестала и отлетело в кипящий воск металлургических свечей.

Закат потух вместе с факелами печей. Теперь на широком и высоком бетоне стоял один только Александр. А вокруг дул свежий прохладный ветер. Налетала ночь и становилось совсем холодно. Рублёв попытался нащупать одеяло, но тщетно. Всё говорило о том, что этот сон заканчивался, а другого уже не будет. С добрым утром!

Проснулся Александр ровно в полдень, вдохнув из окна морозный воздух. Город засыпало за ночь первым снегом. Стало хорошо, как в детстве, как будто умылся этим снегом. Однако надо было решать текущие дела. Александр достал из чемодана ноутбук и вышел в Интернет. Рублёву во что бы то ни стало захотелось найти жестоко разрушенный им во сне памятник. Он почему-то был уверен в его существовании. Но Интернет не выручил. Все поисковые системы ничего похожего не выдавали.

Неизвестно, сколько бы ещё он просидел за ноутбуком в поисках декораций сегодняшнего сна, если бы не позвонил Ведов.

– Позавтракал? – почему-то первым делом спросил тот.

– Нет ещё, – ответил Рублёв.

– Тогда собирайся, я за тобой через пять минут заеду, – тоном старого друга предупредил Ведов, – и фотоаппарат возьми, у нас сегодня показательные выступления намечаются!

Ведов привёз товарища в кафе на краю металлургического района. Здесь заканчивались все трамвайные линии, а жилых домов почти не было. Напротив кафе, через дорогу, располагался рынок, огороженный длинным прогнившим деревянным забором.

– Ну и местечко! Ты решил меня провести по главным достопримечательностям города? – с издёвкой в голосе спросил Александр товарища.

Ведов взглянул на него из-под своих бровей, которых, кстати, было почти не видно, взглянул хитро, как будто он всё знал и сейчас раздумывал – рассказать всё сразу или потом. Решил, что сразу.

– Это место у нас зовётся гоповским рассадником, здесь чаёвничают только правильные пацаны, у них это – элитный кабак. Здесь же торгуют наркотой и девками.

– А мы тут причём? – всё ещё ничего не понимал Рублёв.

– А мы посидим, покушаем, а потом посмотрим. Посмотрим, как этот пятизвёздочный гоповской ресторан будут рушить RASSOLNIKI. Ты же из-за них сюда приехал!

А это означало, что у Рублева будет эксклюзив. Он не стал спрашивать у Ведова, откуда у того информация о налёте. Он и без него знал ответ, а вот Ведов явно ждал этого вопроса и даже смутился, когда Рублёв похлопал его по плечу со словами: «Показывай, как едят пацаны!».

Пацаны ели роскошно: дорогие посуда и мебель, стены, отделанные мрамором, с фотографиями старого города, вежливые официантки в юбках до колена, как старшеклассницы на экзаменах. Всё впечатление от кафе портили сами пацаны. Почти все бритые, с дурацкой ухмылкой «всезнающих мудрецов» и тупым взглядом, отчего ухмылка и делалась дурацкой. А так же манера разговаривать громко, раздирая глотки, разговаривать матом, причём небогатым. Боже! Рублеву категорически не понравились ребята за соседними столиками. Он даже разозлился на Ведова, захотел рассказать ему, что все знает о нем, но тут вспомнил про предстоящий налёт и промолчал, отложив разоблачение друга на потом.

Пообедав, друзья сели в «запорожец» Ведова и отъехали от кафе. Но недалеко. Припарковались на обочине так, чтобы хорошо просматривался вход в заведение.

– Ждём-с! – выпалил по-гоповски громко Ведов.

Рублев открыл боковое стекло и стал прислушиваться. Когда город покрывает первый снег, горожане сбавляют ход. Начинают осторожно ступать на белый покров, слушая при этом, как снег хрустит под подошвами. Первый снег звучит по-особенному. Как будто ребёнок кусает сочное яблоко. Хрруп – такая мягкая нежная нота, хруп-хруп – музыка! И никаких слов прохожих, никаких гудков машин. Нет, они, конечно, никуда не деваются, но если слушать только музыку снега, то все другие звуки исчезают. Александр еще с детства знал об этом, но как же давно он не слышал эту музыку! Ведь у каждого первого снега, будь то московский снег, парижский или любой другой, свой ритм. В мегаполисе этот ритм динамичный, в маленьких городах – более плавный.

Однако снежная мелодия вокруг него была очень ритмичной, громкой, и совсем неблагозвучной. А скорее вместо музыки стал слышаться тотальный хруст. Оглядевшись, Рублёв понял, в чём дело. Десятки парней стекались к кафе с разных сторон, они шли быстро и уверенно, но не в такт. Откуда они взялись – было непонятно, как будто из воздуха. Толпа окружила гоповский ресторан. И тут началось.

Посыпались стёкла. Сразу и все. Толпа, а к этому моменту собралось уже человек пятьдесят парней, заревела, скандируя: «Го-по-та, со-са-ть!», «Го-по-та, со-са-ть!».

Через пару секунд все пятьдесят человек ринулись в кафе и вскоре вернулись обратно: они тащили за уши, за воротники, за ноги посетителей кафе. Некоторые пытались отбиваться, махали руками, как крыльями, но не все. У Рублева создалось такое ощущение, что гопники смирились с побоями. Резкие смачные удары, заглушая хруст снега, прилетали пацанам с разных сторон: в лицо, в голову, в пах, по ногам и рукам. Пацаны ревели, клялись порвать всех на куски, но сопротивлялись вяло.

– Вот, бычары, – ухмылялся Ведов, имея ввиду, конечно, не RASSOLNIK’ов. Рублёв в это время выбежал из запорожца на улицу и щёлкал фотоаппаратом.

RASSOLNIKI были в ударе. Их жертвы давно уже распластались на земле. Но нападавшие не успокаивались: кто-то прыгал по этим головам, кто-то шумел внутри кафе, разбивая всё, что попадалось на пути. Из окна летела посуда, вазы с цветами и даже небольшие аквариумы.

– Рыбок за что?! – недовольно пробубнил Ведов и пару раз ударил по клаксону, как бы предупреждая, что он за всем наблюдает и обязательно накажет провинившихся.

Рублёв, который тоже вошёл во вкус и только успевал тискать свою зеркалку, на мгновение застыл, не понимая, что изменилось, почему снова снег захрустел не по нотам? Это толпа RASSOLNIK’ов отчего-то решила поменять объект атаки и направилась в сторону рынка, оставив захлёбываться кровью корчившихся от боли и унижения пацанов.

Ведов, казалось, был не готов к такому повороту, он даже вышел из машины, перебежал дорогу, но в сторону рынка за своим отрядом не пошёл, вернулся, сказав Александру, а, может быть, даже больше себе: «Кстати, на рынке хачи уже давно продают только палёную водку и героин, так что пускай тоже страха хлебнут!».

Рублёв на рынок не пошёл, что успел зацепить – то снял. Пробитая голова шашлычника. Опрокинутые палатка и стеллаж с очками. Всё остальное скрыл забор. Но, судя по тому, какой крик стоял за забором, ничего хорошего там не происходило. Улица между разбитым кафе и рынком тоже вдруг завопила, стоящие неподалёку машины, словно по команде, разразились дребезжащей сигнализацией, бабки, торгующие семечками и вязаными носками, запричитали, прохожие – те, кто помоложе – завизжали, мужики засвистели. «Странные люди, – подумал Рублёв, – когда мутузили парней на их глазах, они молчали, сейчас, когда ничего не видят – орут».

Где-то за два квартала от побоища воздух прорезала сирена. К ней присоединились ещё две. И вот уже из-за угла вырулило несколько полицейских машин.

– Херня! Не успеют, – успокоил себя вслух Ведов, – у чурок уже все разгромили, парни, как метеоры, хули!

Рублёв понял, что сейчас Ведов забыл про него, но не это его удивило, а та интонация, те выражения, которыми заговаривал его друг. От уравновешенного интеллигентного человека не осталось и следа. Сейчас он был похож скорее на тех, кого только что положили RASSOLNIKI. Невероятное перевоплощение, как в студенческом театре, где они оба когда-то играли.