Rassolniki - Максим Васюнов

Рублёв отпил кагор, облизнулся и долго придумывал, что бы такое спросить, чтобы опять не отвечать батюшке.

– Скажите, а почему вы все уверены, что такие люди появились благодаря, скажем так, советской власти? – Александру показалось, что его вопрос прозвучал невнятно, решил срочно уточнить, – то есть, почему вы уверены, что топота – это порождение красной России? Что, до этого не было гопоты?

Иоанн снова улыбнулся, и этого вопроса он тоже наверняка ждал.

– Ну, во-первых, бездуховных не было – даже воры и убийцы верили в Бога, во-вторых, не было ТАК много гопоты. Так что да, я убеждён – массовый характер этого беззакония и бескультурья, с плодами которого мы сейчас и боремся, это именно порождение Революции 1917 года. Тогда к власти пришла именно топота. Бандиты, понимаешь? И они всем правили почти век, – батюшка погладил свою бороду, глубоко вдохнул, снова погладил бороду, – Саш, пойми, для RASSOLNIK’ов топота как выкидыш СССР – это всего лишь теория. И у неё много слабых мест. К тому же в первые красные десятилетия порядочных людей было гораздо больше, многие ещё верили в традиции, носили кресты, боготворили землю, на которой жили, но, в конце концов, их просто обманули, аппарат хорошо это умел делать.

Рублев слушал, и всё чаще отпивал кагор, может быть, головная боль быстрее улетучится…

Отец Иоанн продолжал монотонно рассказывать:

– Смотри, Саш, именно порядочные люди выиграли войну с Гитлером, но потом что с ними сделали эти подонки, преступники, многие из которых во время войны прятались в окопах и в кабинетах? У этих нелюдей была возможность отсидеться, – к сороковым годам те маргиналы, что пришли во власть в 1917 году, стали большими шишками и могли о себе и своих близких позаботиться. А нормальные мужики, крестьяне, работяги, штрафники, те, у кого хоть что-то святое осталось, шли в атаки. И даже хорошо, что они шли, ведь, повторюсь, в них хоть что-то святое осталось. Большинство из них легли либо на войне, либо после. Как думаешь, Саша, если бы ещё один Гитлер появился где-нибудь в шестидесятые или в семидесятые, СССР бы выиграл войну?

Александр увидел, как оплавившись, потухла одна из свечей у иконы Николая Чудотворца, вторая тоже была на подходе. И это наблюдение, наконец, отвлекло его от священника, ему захотелось встать и спуститься к этой оставшейся свече и спрятать огонёк в ладошках, чтобы тот не затухал как можно дольше.

Иоанн, опять не дождавшись ответа, чуть повысил голос:

– Не выиграли бы, потому что гоповская власть к тому времени деградировала окончательно! И люди уже не верили ни в страну, ни в идеалы, которые проповедовали её лидеры, люди уже ни во что не верили. И в Бога по инерции не верили тоже. Только в наживу верили: все стремились что-нибудь урвать. Потерялось уважение друг к другу и вообще к человеку. И даже цвет нации, те же победители начали терять надежду на лучшее. Многие спивались, многие вешались, многие уехали тогда из страны, но подавляющее большинство приняли правила игры умирающего общества. Люди при Хрущёве, особенно при Брежневе – историю-то помнишь, потеряли остатки святости, забыли, что есть Бог, есть вера.

– Но ведь рухнула та система, и веру вернули. Люди вернулись в церковь – те же, кто в советское время жил. В Москве всегда храмы пенсионерами заполнены, – зачем-то попытался возразить Рублёв, наверное, просто надоело молчать.

– Александр, я тебя умоляю, – и это «умоляю» из уст священника звучало совсем не пошло, – да эти пенсионеры и ветераны, не все, но половина точно, ведут себя в церкви хуже, чем топота в ночном клубе! Орут, друг по другу ходят, воду святую и ту пятилитровыми бутылками выносят. О какой вере говорим!? Такие никогда не знали, что такое вера и умрут в неведении, без Бога. Ты думаешь, они грехи свои замаливают здесь? Или грехи советского государства? Да никогда.

– Может быть, их тоже начать наказывать? – Александр как будто начал издеваться.

– Да нет, в данном случае мы должны подавать пример терпимости, должны их прощать, должны разъяснять, в чём их грехи. Мы же не мстители!

– А почему бы и других не прощать, не подавать хороший пример, не учить?

Александру показалось, что он завёл священника в тупик, но судя по тому, как широко улыбнулся отец Иоанн, растянув губы чуть ли не до своих тонких бровей, в тупик завели его самого.

– Вот этим мы и собираемся заниматься плотно в самое ближайшее время. Мы намерены, Саша, пойти во власть и, победив, начать более гуманными методами перевоспитывать Россию.

– Пойти во власть? То есть революция? – испугался Александр.

– Зачем? Зачем революция, когда есть выборы? Выборы – это гораздо дешевле и быстрее, чем революция, ты сам это понимаешь, – и, потрепав бороду, добавил, – эх, Александр, запомни, что я тебе скажу сейчас: Россию сегодня может спасти только одно – достойные люди у власти. Причем, если сегодня достойные станут главами сельпо, то завтра – мэрами городов, а послезавтра – губернаторами, а совсем скоро кресла и под ними воспламенятся, – на словах «под ними» батюшка ткнул пальцем вниз…

«К чему он клонит, зачем вся эта запутанная лекция с какими-то неадекватными аргументами и идеями? – терзал свою больную голову Рублёв, – неужели его и правду зомбировали или действительно просто пытались объяснить свою теорию?»

Всё, что он хотел услышать – он услышал, да и терпеть дребезжание, постукивание, вздутие – всё, что творилось в его голове, уже было невмоготу.

– Ладно, – Александр подскочил с табурета, – мне пора. Спасибо за увлекательный рассказ.

– Да, конечно, Саш, иди. Что-то я заговорил тебя совсем, прости, – как старый друг залепетал священник.

Когда спустились, обратил внимание, что и вторая свеча у Николы догорела. Больше нечего зажигать звездам.

– Бог вам в помощь! – пробасил на прощание уходящим отец Иоанн.

Дверь Храма скрипнула на прощание, друзья вышли на улицу. Не говоря не слова, дошагали до машины. Рублев заметил, что Ведов был сейчас не менее задумчив, чем он.

Так и ехали молча. В какой-то момент им обоим показалось, что они стали чужими, даже не смотрели друг на друга, как таксист и пассажир. Первым не выдержал водитель.

– Кстати, он не ответил на твой вопрос о себе. Сам Иоанн потомок дворян, этот храм строили его предки. Его пра-какой-то дед служил здесь священников в 19 веке. Потомственный батюшка! А потом с 1917 года здесь свиней держали. Так что Иоанна понять можно.

– Я понял его, у каждого своя правда. Помнишь, нам так в университете на лекциях по журналистской этике говорили?

– Кстати о журналистике. Ты же помнишь, как нам говорили, что настоящий журналист должен изнутри свою тему изучить, влезть в шкуру своих героев и все такое? – спросил Ведов и зачем-то остановил машину.

– Ну?

– Тебе повезло. Я поговорил с нашими, никто не против, чтобы ты с нами в какой-нибудь акции поучаствовал. Только без съёмки.

– Супер, только бить морду я никому не буду, – сразу предупредил Рублёв.

– Твои проблемы. Но тебе придется быть вместе со всеми, не со стороны наблюдать, ты же понял, да? – уточнил Ведов и, разглядев в глазах Рублёва нерешительность, добавил, – ну тебе же нужно «мясо»? Ты же не по рассказам очевидцев писать будешь?

Ведов знал, чем зацепить коллегу.

– Вот ты сука, старик! Ладно, конечно я «за», какой разговор, это же моя работа!

– Отлично! Давай прямо завтра и поработаем! – Ведов снова завел свой драндулет, – завтра как раз в твоём районе акция будет, все собираются около восьми за гастрономом. Гастроном напротив твоего дома, с такой красной вывеской, помнишь?

– Конечно, он до сих пор не изменился, кажется.

– Ну вот, завтра там и встретимся!

– Слушай, Сань, а ты меня зачем сегодня к батюшке-то привез? На него вообще можно ссылаться в материале? – Рублёв этот вопрос хотел сразу задать, как от храма отъехали.

– Нет, я тебя прошу, об этом разговоре писать не надо.

– Так зачем тогда все это? – удивился Александр.

– Слушай, давай завтра, а? Я тебя прошу, все завтра, хорошо? – интонации Ведова были такими, как будто он сутки простоял у станка и уже физически не мог общаться.

– Хорошо, договорились! – Рублёв решил не давить на Александра. Тем более, тот и так во многом шел ему на встречу.

Впечатления от встречи с батюшкой, неполученные ответы, ожидания завтрашнего дня не дали Рублеву уснуть в эту ночь. Мысли, как взбесившиеся мыши под плинтусами, носились в его голове.

И только утром как-то не по-человечески хорошо сделалось! Как будто из горной реки вышел на щедрое солнце. Как будто погрузился в ванную с любимым парным молоком. Как будто куда-то запропастившиеся ангелы – хранители сна и беззаботной жизни – вернулись и теперь укрывают его выстиранными в нежности простынями – спи спокойно, бедный Сашенька, до самого вечера спи, а лучше до самого конца.

VII

К восьми за гастрономом собралось человек тридцать. Точно Александр посчитать не успел. Его внимание привлёк огромный человек в красной шапке, человек-противоречие, как определил его для себя Рублёв. На вид это был – здоровенный детина, но если посмотреть в его глаза – ребёнок. В них всё ещё не погас интерес к миру. «Детина» смотрел на всех собравшихся с таким любопытством, как будто только что вышел из леса, где провёл двадцать лет. Его большие карие глаза обследовали и Рублёва, остановившись на его глазах. И тут Рублёв узнал в любопытной дылде старого друга, который когда-то ныл под окнами, уговаривая его – домоседа, пойти погулять.