Укротитель монстров - Дуглас Брайан

Эан понял, что спорить с ним бесполезно. Он молча уставился на Талорка и мысленно поклялся себе, что не скажет ему больше ни слова.

Казалось, Талорк понял это, потому что опустил палку и заговорил примирительным тоном:

– Послушай, что я тебе скажу. Наверное, до сих пор тебе хорошо удавалось скрывать свое уродство, поэтому никто о нем и не знал. А если люди узнают, кто ты такой на самом деле, – начнется травля, и кто знает, останешься ли ты вообще в живых! Люди бывают чрезвычайно жестоки. Особенно к тем, кто сильно отличается от них.

Эан лихорадочно соображал: «Откуда этот чужак мог узнать о том, что случилось со мной двести лет назад? Неужели он тоже побывал в оазисе? Нет, это невозможно, все, кто там находился, мертвы, так или иначе… Все, кроме Конана и Олдвина. Ну и меня. Нет, здесь что-то другое, что-то, о чем я еще ничего не знаю. Нужно молчать. Может быть, он сам проговорится. Слушая вопросы, можно разрешить многие недоумения… Я должен запомнить все, о чем он спрашивает. Таким образом он невольно выдаст – что он знает и чего не знает».

– У меня была любимица, – продолжал Талорк доверительным тоном. – Женщина-птица. Я обожал ее. Она немного разговаривала на человеческом языке. Немного. Ее язык не был приспособлен для беглой речи, но она старалась. И еще она пела. Она была прекрасна. Но в последнее время она дурно себя чувствовала. Митра свидетель, я заботился о ней! Ты не должен думать, будто я не забочусь о своих любимцах, нет. Каждая из этих тварей, – Талорк показал на клетки широким жестом, – имеет все необходимое.

– Кроме свободы, – хриплым голосом выговорил Эан, забыв на миг о своем твердом решении не разговаривать с тюремщиком.

– Свобода! – презрительно воскликнул Талорк. – Кому она нужна? Только не им, не этим уродливым существам! Да окажись они на свободе – их в первый же день заклевали их так называемые «нормальные» собратья. Вон там, – он кивнул головой на клетку, откуда доносилось поскуливанье, – сидит песьеголовый мальчик. Думаешь, его жизнь на свободе была бы длинной? Да толпа разорвала бы его на куски, сочтя опасным чудовищем. Между тем он – мирное и доброе создание. Только ему требуется особый уход. А ты? Нет, свобода тебе не нужна. Тебе нужен хороший пригляд, сытная пища… Разве ты в состоянии заботиться о себе? Скажи, ты умеешь зарабатывать деньги? На что ты способен?

Эан прикусил губу. Он знал, что кое в чем Талорк совершенно прав. Эан всегда был никчемным. У него не получалось зарабатывать. Он не смог поправить дела своей семьи, когда взялся за это. Наоборот, Эан все окончательно погубил. И теперь он решительно ни на что не годится. Он не воин, не ученый, не лекарь, у него нет средств к существованию. Его даже в ученики не возьмут – ни одному ремесленнику не нужен такой переросток, которого поздно чему-то обучать.

Талорк правильно истолковал молчание своего пленника.

– Вот видишь! – с торжеством произнес он. – Ты уже начинаешь признавать мою правоту. Тебе не нужна свобода. Тебе нужен кто-то, кто заботился бы о тебе. Я буду о тебе заботиться. Я умею это делать. Для начала скажи, как тебя называть.

Эан не ответил. Ему не хотелось, чтобы этот человек обращался к нему по имени.

– Ты обладаешь разумной речью, – сказал Талорк. – Стало быть, обладаешь и именем. Не хочешь мне сказать? Я придумаю тебе другое. И ты будешь отзываться на него, иначе отведаешь палки!

– Меня зовут Эан, – сказал пленник. – Не смей давать мне другое имя.

– Я всегда говорил, что палка решает три четверти проблем, – заявил Талорк.

– А отвращение – все остальные, – пробормотал Эан. – И в данном случае речь шла именно об этих «остальных».

– У тебя довольно сложный склад ума, – заметил Талорк. – Это произведет впечатление.

Эан звякнул цепями.

– Сними с меня это, – попросил он.

– Я надеялся, что ты этого захочешь, – произнес Талорк. – Хорошо, я избавлю тебя от цепей, но ты останешься в клетке.

– Я не хочу сидеть в клетке. Я не дикое животное, чтобы…

– Тише, тише, – остановил его Талорк. – Ты ведь мечтаешь о том, чтобы железо не впивалось в твою кожу, не так ли? Но я сделаю это для тебя при одном условии. Ты не будешь хотеть слишком многого. Ты останешься в клетке.

– Нет, – сказал Эан.

– Да! – рассердился Талорк. – Я не желаю, чтобы ты сбежал. А ты сбежишь и погибнешь.

– Для чего я тебе нужен? – спросил Эан.

– Ты еще не понял? – удивился Талорк. – Кажется, я так подробно все тебе рассказал… Моя любимица, женщина-птица, умерла. Не больше нет!

– Мне жаль ее, – проговорил Эан. – Хоть я ее и никогда не видел. Но мне жаль это существо, которое было красивым и провело свою жизнь в неволе.

– Ни я, ни тем более она не нуждаемся в твоей жалости! – резко ответил Талорк. – Но ее больше нет, а мне нужно давать представление. Это просто счастье, что я нашел тебя.

– Я все еще не понимаю…

– Ты не понимаешь? Но ведь ты – один из самых эффектных уродцев, каких я только встречал на своем веку!

– Я? Уродец? – Эан похолодел. Он быстро ощупал свое лицо, свое тело. Нет, все осталось по-прежнему: он все еще был стройным молодым человеком, с самым обычным сложением, с нормальным человеческим лицом. – О чем ты говоришь?

– О твоем уродстве! – воскликнул Талорк, досадуя на упрямство пленника. – Как ты это делаешь? Покажи мне!

– Что я делаю? – пролепетал Эан.

– ЭТО! – закричал Талорк, хватаясь за палку. – Мне что, избить тебя, чтобы до тебя, наконец, дошло?

– Ты можешь избить меня, – сказал Эан. Теперь, когда он убедился в том, что обратной метаморфозы в песчаное чудовище не произошло, он снова обрел уверенность в себе. – Но это не прибавит мне понимания.

В конце концов Талорк отступился от пленника. Эан остался взаперти – в клетке и в цепях. И к тому же голодный.

– Ничего не понимаю, – говорил растерянно Олдвин, пока они с Конаном бродили по городу. – Мне казалось, я полностью контролировал свои мысли и поведение, но сейчас, пытаясь восстановить в памяти события вчерашнего вечера, я сознаю, что половина из случившегося, если не больше, от меня ускользает.

Все это звучало для Конана одновременно и мудрено, и забавно. Киммериец помалкивал, только оглядывался по сторонам.

– Если он заночевал у женщины, то, возможно, мы не увидим его еще пару дней, – сказал Конан. – Мне случалось исчезать и на больший срок. А у Эана вообще долгое время не было нормальных подружек, так что он вполне мог потерять голову.

– Нет, нет, – повторял Олдвин, – случилось что-то нехорошее.

К середине дня у них уже были деньги для того, чтобы приобрести лошадей. Олдвин не спросил Конана, каким образом тот раздобыл увесистый кошель, набитый серебром. Киммериец тоже не вдавался в подробности. В суете большой ярмарки нередки подобные странные случаи, когда деньги незаметно меняют хозяев и переходят из рук в руки непонятным путем.