Идиосинкразия - Владислав Март

штукатуркой, с просиженной кушеткой в пятнах неясной этиологии и смотрели друг на друга. Хирург Жирнов был пьян, кричал и размахивал своей сломанной ногой. Хирург Токарев был спокоен и цитировал подходящие к месту места из Стругацких. Это не его проблема, он отвечает за «живот», «грудь» и за реанимацию, ему легко шутить. В данном случае хирург Жирнов это проблема моя. Потому что у пациента сломана нога, а не торчит нож в животе. Хм, можно ли мне исправлять такие недоразумения? Хотя с образом жизни хирурга Жирнова это только вопрос времени. Последовало оформление документов, рентгеновское обследование, обезболивание, наложение скелетного вытяжения. Это такой древний метод лечения переломов, который мы применяли в прогрессивной областной больнице ввиду отсутствия возможности оперировать экстренную травму ночью. Ввиду того, что прогресс перешагнул нашу больничку пробегая по стране, не наступил в неё. Ввиду отсутствия мест в отделении травматологии, даже коридоры были заняты, я смог госпитализировать хирурга Жирнова только в торакальное отделение. Таким образом он отчасти стал проблемой хирурга Токарева поскольку за отделение торакальной хирургии, «грудь», отвечает он. И мы все снова встретились там. Хирург Жирнов решил, что конечность у него не так уж сломана и начал ходить на ней и буянить, кричать и материться, угрожать медсёстрам. Да и просто раздражать реальность. Он развинтил нехитрое скелетное вытяжение, снял семикилограммовый груз и неплохо стоял на своей ноге в состоянии алкогольной анестезии. Тогда хирург я и хирург Токарев пришли к хирургу Жирнову в палату и немного задумались что же с ним делать. Я пытался фиксировать хирурга Жирнова к железной кровати времен шестидесятых годов полученный нашей больницей в качестве гуманитарной помощи от расформированного немецкого госпиталя, что было безусловно большой удачей для нашей клиники. Половина палат преобразилась в лучшую сторону после введения в строй того, что припас для нас полевой госпиталь германских сухопутных войск. Хирург Токарев мне помогал, дойдя в своих цитатах до «Трудно быть богом». Книгу я знал буквально наизусть и стал творчески ассистировать коллеге в метании текста. Но в процессе фиксации хирург Жирнов начал сопротивляться и тогда я увидел интересный пример взаимоотношения врача и пациента который, к сожалению, после применял на практике. Может как я подхватил это? Хирург Токарев, будучи очень утомленный хирургом Жирновым, несмотря на присутствие хирурга меня, своими огромными кулаками бил пациента по всем органам и системам, что попадались ему. Этим он изрядно помог мне фиксировать хирурга Жирнова к железной кровати германского производства и решил наши проблемы до утра, до следующего дежурного. Сейчас понимаю, что за этой сценой смотрело еще трое пациентов госпитализированных в той палате, трое торакальных пациентов и это не беспокоило никого из трёх хирургов. Не исключено, что пациенты хотели нам помочь. И сейчас это меня не беспокоит. Хирург Жирнов после благополучно срастил свой перелом в стенах областной, был переведен в гнойную хирургию не по показаниям, а из жалости, чтобы перезимовать. Там начал подрабатывать дворником, пить и ушёл из стационара. А хирург Токарев умер от коронавируса в прошлую пандемию и мне очень жаль, что это произошло. И ещё он умер немного от непереносимости людей. Ведь он дышал рядом с ними, дышал этим воздухом полным вирусов.

Выдох.

Лекарство я отыскал нечаянно, случайно, как в детской сказке. Это произошло много лет назад после пары особенно крутых эпизодов болезни, когда приступы раскрыли меня и мои близкие и разные окружающие догадались, что я есть для людей. Когда чёрное пятно подмышкой переросло разумные пределы и голоса стали навязчивыми. Когда вороны перекусили, тем что… В общем, тогда, сухой и плоской осенью, я убежал в Петербург и надеялся, что долгие прогулки помогут вернутся в ритм общества, к рутине завтраков с омлетом в «Ду Норд», в разговоры о мусоропроводе. Тогда я действительно бессмысленно бродил по следам Гоголя и заходил в места, где раньше не бывал, отмечая, что уже сам переезд подействовал и я не замечаю гоминид, китайцев по большей части, я могу иногда слышать шум города и рассматривать воду в реке, я не теряю сознание и редко трясусь в приступе. И, однажды, день на третий, я совершил особенно большую прогулку, отметившись в самых разных местах, вернулся в апартмент-отель и запершись как от монстров я расслабился и услышал, как непереносимость выходит из меня и удаляется, растворяясь в стене бывшей коммуналки. В тот вечер я отчётливо связал улучшение своего состояния с магическим новым маршрутом по Питеру, с паломничеством к трём необъяснимо исцеляющим артефактам. Я стал применять этот рецепт, он спасал меня все последующие годы. Время пришло возвратиться и принять средство. Потому что если не это, то тогда будет прогресс заболевания. Это, поверьте, никому не нужно.

Выдох.

Начало всегда казалось странным. Как и сегодня, так и в первый раз. Перейти мост. Если без всякой эзотерики, то дело весьма простое. Калинкин мост с его четырьмя башенками открытый ветру на удивительно просторном месте Фонтанки. Именно он и никакой другой из типовых трёх-пролётных мостов. Цепи, гранит, иное расположение водной ряби каждый миг. Тогда, когда понял, что мост входит в рецепт я оказался здесь неслучайно. Бродил разыскивая гоголевские артефакты. Места, упомянутые скажем в «Носе» или «Записках сумасшедшего». Калинкин мост — место, где стал появляться призрак Акакия Акакиевича и нападать на прохожих отбирая шинели. Во времена Гоголя всё было здесь иначе, но Фонтанка и мост так или иначе присутствовали. Тогда, в те первые дни поиска спасения от своего недуга я перешёл мост неспешно, остановился у каждой башенки, долго смотрел на воду и делал фотографии. В дальнейшем, как я понял, этого пристрастия не требовалось. Необходимо просто его перейти. И сейчас, двигаясь к первой скрижали я почти бежал своим широким и спешным ходом. Мутная серость вечера ещё только наползла на город и было достаточно светло. Я вступил на гранит моста по правой стороне к центру, держась ближе к речному краю, поскольку от проезжавших машин летела мелкая мокрота масляных брызг. Навстречу мне удивительно громко и развязно шли четверо подростков. Самый мерзкий и опасный подтип людей. Шли парами, и первые двое старались занять всю широту тротуара и откровенно показывали на меня руками. Они прошли середину и вот почти поравнялись со мной заслоняя путь мимо башен. Пьяные, шумные и молодые, они были мне отвратительны. По какой-то дикой неизвестной мне причине они остановились и начали что-то спрашивать у меня. Но при том так часто вставляли