Идиосинкразия - Владислав Март

в тот Петербург. Я купил спинной билет и движусь на огромной скорости в Наоборотбург. Я еду на лечение. У меня рецепт. Я терплю без анестезии потому знаю, боль чудесным образом скоро пройдёт. Поехали. Помчали. И хотелось бы мне увидеть всю мою жизнь до этого момента как в кино, но ничего не происходит. Плёнка, что должна была прокрутиться перед глазами, от рождения до посадки, не поспевала за «Сапсаном». Не шутка, 550 км/час. Я увидел лишь малый эпизод, трейлер фильма-жизни. Увидел, как началась эта непереносимость. Как я с большой головой на тоненьких ножках во весь рост прохожу под кухонным столом. С той наоборотной стороны по углам стола какие-то крючки-краны. Стол раскладывается с их помощью или разбирается на части, или эти крючки-краны ответственны за удержание ног стола, я пока не знаю, не могу посчитать эти четыре штуки, но жутко хочу поцарапаться о них большой-пребольшой головой. Голова не лезет в угол стола, не получается, она круглая, координация подводит и я нечаянно выхожу из-под купола в кухню. В этот огромный девятиметровый мир с паром и дымом, ветром из форточки и сокровищами разбросанными по всему полу. Люди ходят толпой, большие люди с ногами. Их руки опускаются ниже колен, они на ходу несут стулья, котов, кастрюли, страшные чёрные газеты с убитыми мухами. Я отступаю назад. Отчего-то не помещаюсь обратно под стол, расту тонким червём и оказываюсь со столом в руках. Я несу его в другую комнату чтобы разложить на нём настольную игру для гостей, расставить чай. Поворачиваю стол чтобы тот пролез в дверь, палец случайно нащупывает тот самый кран-ключ в углу с той-другой стороны стола, что-то металлическое, так и не открытое мной и не поцарапавшее меня. Ключ в мир под столом. Опускаю его в центре комнаты, отхожу, ещё отхожу, полшага назад, попадаю в глубокое кресло. Спиной. Лёгкий гул. Огромное окно. Должно быть я всё же ударился головой в детстве. Иначе какая этиология, с чего началась непереносимость? Поезд несёт меня против хода показывая через стекло солнце и убегающие заборы. В момент, когда спиной садишься в кресло понимаешь, как непрочно связана голова с телом, как эти несколько килограмм, от которых зависит направление движения поезда отстранены от тушки с кишечным микробиомом. Какая ненадёжная связь — шейная ниточка — всё решает. Остановись поезд на огромной скорости резковраз, оторвёт этот набалдашник, запустит бильярдным шаром по вагону, не удержит, не спасёт шея. Покатится голова по проходу и в расширении, где скапливаются люди чтобы выйти за одну минуту в Чудово, выбьет голова страйк. Так что не надо останавливаться неожиданно. Неожиданности всякого рода вредны голове. Спина вживается, врастает в сидение. Спиной мы чувствуем безопасность, уверенность живёт в спине. «Конечная станция пфыр-кыг-тыр-бург, поезд прибудет мыр-дыр-бер ноль пять, на линии ммур-дварц, дрыц у проводника…». Слова механические заученные как молитва ломаются. Может это импортный поезд уже требует ремонта, а санкции не позволяют. Может скорость так велика, что звуки неправильно входят в уши, ударяются не об ту перепонку. Но скорее всего голова, едущая назад не хочет воспринимать текст. Она уже не переносит не только самих людей, но и их производные: текст, мелкую моторику, шарканье ногами, кислоту кофейного облака. «Сапсан» разогнался, машинист замолк, время морщить висок о стекло, ждать событий. Я пытаюсь выдохнуть навоз на стекло и он оставляет запотевание в форме человеческой селезёнки. Откуда я знаю её форму? Да, есть и такая стадия, не лихорадкой единой. Только бы не дошло до этого, как в тот раз. Сработай, рецепт!

Выдох.

С чего всё началось? С рождения? Я помню день, когда друг поцарапал меня уголком октябряцкой звёздочки, до крови, до гнева и до конца нашей дружбы. Тогда ли я глубоко вдохнул от удивления и злобы? Тогда ли мне занесли инфекцию в кровь? Мы тоже были в поезде в тот день. Кругом, воняло не кофе и не айфонами, а грязными занавесками и носками выставленных в общий проход взрослых ног. Поезд тогда замедлился и произошла остановка. Я надеялся найти подорожник чтобы заклеить слюнями рану от звёздочки, но мы остановились будто в подземном переходе, так по крайней мере показалось вначале. Травы нигде не было. Выходим полуплотной когортой, по двое, все одного роста. Как подобрали пассажиров по росту? На вокзале стоял ростомер? Парами, как ноги, спускаемся в полутьму, в которой тут же начинаем различать огоньки. Это блёстки, искорки в глубине тёмного. Это камень. Весь коридор из блестящего чёрного камня, мрамора или гранита извращённо чёрного цвета. Серебряные отблески идут из него, особая порода. Должно быть из таких состоят кометы или советские боевые космические корабли. Почему советские? Почему боевые? Я здесь уже был? Пары поворачивают под прямым углом влево и на них сверху смотрит лампа. Огни гранита-мрамора отражают и бросают лучи в глаза, в пол, под ноги-пары. Мы поворачиваем вокруг возвышения кубической формы. Там лежит мёртвый человек. Ему всё равно. Он не видит чуда какой красивый камень и наши одноростные ряды. Пассажиры молча проходят вокруг человека наверху, вокруг его хрустального гроба, стараются заглянуть за ворот рубашки, за край рукава. Что-то ещё разглядеть кроме бледности кистей и лица. Небольшой такой человек. Никто не может увидеть больше соседа, рост не даёт захватить больше эмоций, украсть больше видения, чем соседское. Пары уходят из-под лампы, мёртвый мужчина остаётся за спиной. Проход сужается. Бенгальские огоньки камня снова самое интересное, что стоит видеть. Дорожка вокруг гроба на камне приводит в вагон. На место. Спиной вперёд. Путь продолжается. Отъезжая читаю название станции — «Ленин». Старинное египетское здание вокзала без кассы. Поодаль одинокий дачник с полным чем-то ведром и пустым рюкзаком в набедренной повязке что-то доказывает милиционеру без ведра и рюкзака. Дачник тычет пальцем в поезд, лямка рюкзака сползает с плеча. Милиционер вместо направления палец-поезд направляет свой взгляд в чем-то полное ведро. Там впечатления от мавзолея? Вторым рядом за станцией живут колонны с огромными скарабеями и загон для буйволов. Всё размазывает скорость и теперь только деревья и капли на стекле. Конденсат моего дыхания. Может быть тогда я вдохнул с чёрного гранита конденсат мёртвого человека?

Выдох.

Когда глаза привыкают и снова появляется фокус, я различаю воронов. Давно знал, что они меня сопровождают. Но чтобы специально рассаживаться вдоль маршрута «Сапсана», это уже слишком. Сюда слетелись все мои вороны. Все следившие за мной в последнее время. Чёрные, что аж синие, с