Юлия - Андрей Бурак

Раду послушно открывает все двери и окна.

— Март ын касэ пуричь афарэ!.. Март ын касэ пуричь афарэ!.. [1] — причитает Тасия по старинному обычаю.

Все сели за стол. У всех на груди красуется по мэрцишору.

— Застал сына Штефана дома? — спросила Юлия Раду.

— Очень уж спешил…

— У отца-то мог бы и подольше погостить! Всему учился, да ничему не научился — встряла Тасия.

— Нынче молодые на месте не сидят, — сказала Юлия.

— Говорят, он в городе важными делами заправляет, — продолжил разговор Раду.

— А не познакомить ли Веруцу с ним?! — воскликнула Тасия, хитровато улыбнувшись.

— Нет-нет! — запротестовала Юлия. — Он чуть ли не каждый раз приезжает с другой женщиной. Нам такие не нужны.

— В свое время и я своего не упустила. Ты, Юленька, тоже!.. Помнишь? — не унималась Тасия.

— Было, да быльем поросло, — отмахнулась Юлия.

— Ох, Веруца, и боевая же Юлия по молодости была! Ох, боевая! — настаивала Тасия.

— Да полно тебе, — запротестовала Юлия.

— Ну-ка, ну-ка расскажите! — заинтересовалась Вера.

— Я все возьму да затею какую-нибудь игру перед домом, чтобы Юлия могла видеть Раду, — звонко засмеялась Тасия. — Прятался он от нас… Потом поговорить захотелось ей… наговориться. И этого ей было мало. Раду из армии, значит, вернулся, а его девушка ждала. Была у него, Вито-рой звали. Да только Юлия прямо как ветер налетела. Витору, как пылинку, сдунула. Мой братец и моргнуть не успел, как под венцом очутился! Юлия, так почему же нам этого парня, сына Штефана, не заманить… для Веруцы?

— Тасия! — Юлия уже начала сердиться.

— Молчу, молчу!.. — хихикнула Тасия.

— Я же сказала: такие нам не нужны, — категорически отрезала Юлия.

— Почему? — вступился Раду. — Сын дяди Штефана парень с головой!

— Вы показывали ему чертежи башни? — спросила его Вера.

— Какие там чертежи! Я ему больше на словах да на пальцах.

— Замысел-то он понял? — настаивала Вера.

— Да не очень… Как вам объяснить. Дома сейчас в городе строятся с плоскими крышами. А ведь красиво же, когда над домом возвышается высоко-высоко башня. Вроде как поднимает дом, что ли?

— А мы оттуда будем наблюдать восходы и закаты! — сказала с радостью Вера.

— Верно! Из нашей башни будет видно далеко.

Увидев, что ее муж вновь заговорил о башне, Юлия с радостью предложила:

— А давай-ка на этой неделе в Кишинев съездим! Купим все, чего тебе не хватает для башни.

Раду ответил не сразу. Его лоб покрылся легкой испариной. Он вытер лицо платком и почти с испугом спросил:

— На этой неделе?

— Конечно! Поехали! — подбодрила Юлия своего мужа.

— Нет, — сказал Раду погрустнев.

Он посмотрел на часы и встал.

— Ну ладно, вы посидите, а мне по делам надо. В правление. Юлия, дай мне какую-нибудь рубашку посвежее.

Вера вынесла из другой комнаты две рубашки. Подошла к Юлии. Вместе они выбрали одну из них, и Вера подала ее Раду. Юлия вынула из шкафа прекрасную белую шаль с бахромой. Увидев ее развернутой, Тасия и Вера замерли.

— Раду… По случаю Мэрцишора я решила подарить эту шаль нашей Вере. — И Юлия накинула шаль Вере на плечи.

— Да она же кашемировая! Турецкая!.. — ахнула Тасия.

— Это подарок бабушки. В этой шали я вышла на первую хору, помнишь, Раду?

Раду, переодеваясь, не откликнулся.

— А можно мне надеть ее сегодня па дежурство? — спросила Вера, оглядывая себя в зеркало.

— Раду, проводи Веру до больницы! Ты же знаешь, женщина смотрится в полный рост только тогда, когда рядом с ней мужчина.

— Я же на мотоцикле! — запротестовал Раду.

— Тем более! Прокати ее, — попросила Юлия.

В гостиной стояли переодетые Раду и Вера. Раду выглядел несколько смущенным. Юлия смотрела на Веру зачарованно, а Тасия беспокойно переводила взгляд с одного на другого. Раду вежливо пропустил Веру к выходу.

По дороге мчался мотоцикл. Вера крепко прижалась к Раду, закрыла глаза… Раду незаметно сбавил скорость, выбирая ровную дорогу. Затем и вовсе остановил мотоцикл. Так и сидели они некоторое время молча. Шагах в двухстах от них, на обочине рядом с лесочком, Раду увидел нежный, только что распустившийся подснежник. Он сиял перчатку и осторожно прикоснулся к руке Веры. На мгновение дрожащая рука девушки сжала руку Раду.

Вера сошла с мотоцикла и пошла вперед по дороге. Раду тоже сошел с мотоцикла, сорвал подснежник и крикнул ей вслед:

— Подснежник! Первый!.. Живой Мэрцишор!

Но Вера, не оглянувшись, сняла с головы шаль, ускорила шаг, все дальше и дальше уходя от Раду.

За неубранным столом все еще сидели Юлия и Тасия.

— Слушай, гляжу я на вашу Веру… — сказала Тасия, сверля Юлию глазами.

— Да, мой Раду просто ожил. Ласковый стал, внимательный. Дома бывает чаще. Ты слышала? О башне снова заговорил!

— Слышать-то слышала…

— Чует мое сердце, достроит.

— Может, и в самом деле достроит, только…

— А то я уж и надежду потеряла! Сколько лет живем в недостроенном доме! Я теперь что ни куплю, ему все нравится! А давно ли было, спрошу — ответит, а сам и рта не раскроет. Уйдет рано, придет затемно! А теперь, заметила?

— Ой, заметила я, заметила!

— Рубашки стал менять чуть ли не каждый день. Сам просит. Раньше-то силой снимала с него.

— Ой, Юлия, ой, родимая! Брат он мне. Беда может нагрянуть.

— Какая беда? Книги стал читать, а ты говоришь…

— Не слепая же я! Не глухая.

— Да он раньше телевизор не включал. Когда еще свекор был жив, земля ему пухом, придут с работы, посидят в темноте — даже свет не зажигали — и все думают о чем-то своем, а потом сразу спать.

— Вот-вот. Сама говоришь, что он изменился. У тебя на глазах с ней уходит!

— Да ведь она нам как дочь! Что же ему не пойти с ней куда-нибудь?

— Люди-то видят их вместе!

— А почему Раду должен прятаться?

— Люди-то, знаешь, что говорят?

— Что? Что понравится она ему?

— Наконец-то дошло!

— Дура ты! Мелешь чепуху! Да ты знаешь, как я воевала-то с ним?! Как хотела, чтобы хоть кого-нибудь в дом взяли!

— Позор может выйти! Во всем нашем роду такого не бывало. Никогда! Знаешь, как сейчас некоторые, прости меня господи!

— Уж я-то знаю своего Раду. Из своего дома он никогда никуда не уедет. Никуда!

С улицы послышался треск мотоцикла.

— Вот и он! Раду… — сконфуженно, но с достоинством сказала Тасия.

Вера среди взрослых и школьников, около гор фруктов, овощей и винограда. Бригада сортирует, упаковывает и перевозит урожай. Все заняты делом и одновременно шутят, смеются и поют. И Вера, истинная горожанка, впервые в жизни видит красоту плодоносящей земли, ее щедрость.

Раду руководит работой, появляясь и исчезая снова, иногда он ищет взглядом Веру, а Вера его…

Полянка неподалеку от дома. Вечер. Слышен флуер пастуха. Вера сидит па траве. По дорожке идет Раду. Заметив ее, замедляет шаг, подходит.

— Ужин на столе. Сегодня я готовила, — Вера старается говорить непринужденно.

— Что же ты приготовила? Картошку в мундире и селедку? — в тон ей спрашивает Раду.

— Да…

— Уф! Заморишь ты меня. Опять голодным лягу, — продолжал Раду шутливо.

— Мне очень жаль. Вы никак не привыкнете.

— А где Юлия?

— Она задерживается в больнице, там тяжелые роды.

— А ты почему не идешь домой?

Вера молча смотрела на него. Ей так много хотелось ему сегодня сказать!

Молчание затягивалось, надо было прервать его.

— Вы с ноля? — спросила она первое, что пришло в голову.

— А потом заходил на кладбище. — Раду был рад продолжить разговор.

Вера с удивлением смотрела на него.

— Был у отца. Потом расскажу, — с трудом ответил он па ее немой вопрос.

Они шли к дому.

— Ты сегодня грустная, — заметил Раду.

— Я так хотела поговорить с вами! — неожиданно для себя сказала Вера. — Прошел почти год, а вы… вы ничего не знаете про меня.

— Юлия рассказывала.

— Вы с Юлией почти ничего обо мне не знаете. И никогда пн о чем не спрашиваете, — продолжала Вера. — У меня тоже была семья…

— Семья?!

— Да. Была…

— И хороший был парень?

— Это было сразу после школы. Тогда мне казалось, что полюбила его, он был единственным. А потом… потом, когда я ждала ребенка, он каждый день говорил мне, что сначала должен закончить институт, поступить в аспирантуру, защитить диссертацию. Может быть, я должна была радоваться тому, что он стремился к чему-то большому в жизни, но я хотела иметь ребенка. А он — нет. И понемногу уговорил меня, заставил пойти в больницу… избавиться от ребенка.

— От ребенка?! Как это можно заставить? — воскликнул Раду.

— Сейчас многие так живут, — продолжала Вера. — И когда это случилось… Господи, меня опустошили, лишили души! Я ненавидела всех! Ненавидела за эту боль, за то, что чьи-то руки вырвали мое дитя.