Невероятная история индийца, который поехал из Индии в Европу за любовью - Пер Андерссон

Есть множество телесериалов и болливудских фильмов о постоянных очагах конфликтов в больших индийских семьях: напряженные отношения между свекровью и снохой. Когда несколько поколений собирались под одной крышей, конечно, это могло приводить к ссорам. Мужчины были главными за пределами этих четырех стен, а дома право голоса имели женщины. Руководила всем своей железной рукой свекровь, но невестка приносила в дом привычки, унаследованные от матери. Как нужно резать хлеб чапати[9], как готовить карри из турецкого гороха, собирать кукурузу и воспитывать детей? Пикею было три года, и он был слишком мал, чтобы заметить, что происходит, но старшие братья рассказали ему, что мать поссорилась со свекровью. Калабати только что родила своего четвертого ребенка, девочку, ее назвали Прамодини и ей было всего три месяца. Однако новый малыш не помешал бабушке перейти в атаку. «Твоя высокочтимая жена – ведьма», – сказала она Шридхару. А потом она обратилась к Калабати. «Ты не можешь больше здесь жить. Ты приносишь нам несчастье». Взгляд Калабати омрачился, но она промолчала. Чего бы она добилась своим протестом? Это было само собой разумеющимся, и, вне всякого сомнения, слово бабушки было решающим.

Мать Пикея жила в доме родителей мужа. Единственным, кто мог бы заступиться за жену, был Шридхар, но он проглотил свой гнев, обиду и стыд и никак не отреагировал. В семье повисло молчание. Шридхар уехал на работу в город, так ничего и не сказав. Калабати обиженно молчала неделю, выполняя свою привычную работу. Через неделю, когда Шридхар вернулся обратно, Калабати подошла к свекрови и объявила об их решении. Не проронив ни единой слезинки и не выказав своих чувств, она объявила, что возвращается в дом к своим родителями. «И я заберу обоих детей». Свекровь сопротивлялась. «Девочку ты можешь забрать, это, в конце концов, еще младенец, но мальчик останется со мной». Калабати согласилась и с этим.

Пикей помнит, как он плакал, когда мать с мрачным выражением лица собирала свои вещи. Он помнит, как стоял со скрещенными на груди руками на веранде, и его щеки были влажные от слез, когда она взяла сумку и с маленькой сестрой на руках вышла в дверь и спустилась по лестнице. Он знал, что она еще много раз оглянется и посмотрит на него, что он помашет ей, а она ему в ответ. Он как сейчас видит, как мать исчезла за зарослями сахарного тростника, и помнит, каким тихим и пустым внезапно стал мир. Мир, в котором не было больше матери и маленькой сестры.

«Твоя высокочтимая жена – ведьма».

Отец жил шесть дней в городе, а в доме были только бабушка и дедушка. Он плакал целыми днями, неделями, возможно, даже месяцами. Слезы текли и тогда, когда муссонные облака принесли на небо грозы, от которых светло-красные глиняные улицы становились пурпурными, а соломенные крыши начали пахнуть влагой и плесенью. Все превратилось в сплошной туман из дождя, слез и печали. Когда слезы прекратились, он онемел, замолчал. Он перестал разговаривать и смеяться, он даже не мог больше улыбаться. Он проводил дни с озлобленным выражением лица. Ни единого слова не вырывалось у него. Чаще всего он сидел один в своем уголке и смотрел в никуда. Потом он стал отказываться от еды. Когда бабушка что-то настойчиво предлагала ему, у него не было сил противиться, и приходилось есть, но рис и чечевичная каша потеряли для него всякий вкус.

В воскресенье на велосипеде приехал мужчина, доставивший послание от бабушки и дедушки Пикея по материнской линии. В нем они попросили передать, что Калабати чувствует себя не очень хорошо. Посыльный поведал, что она больше не может выполнять свою работу, а только сидит и плачет. Шридхар выслушал послание, не меняясь в лице. Затем он спокойно и молча проследовал в сад, где его мать работала на грядках, и отозвал ее в сторону за кукурузный куст. «Дальше так продолжаться не может!» – вскричал он и дал выход своему месяцами сдерживаемому гневу. Она молчала. «Ты на прямом пути к тому, чтобы свести мою жену с ума!» – продолжал он. Она все так же молчала. Что тут сказать? Она была слишком гордой, чтобы признать, что сделала что-то не так. И в глубине души была уверена в том, что всегда права. Она была стойкой и непреклонной и вела себя так, словно была воплощением разума и гармонии, в то время как остальной мир сходил с ума.

Когда отец Пикея неделю спустя вернулся с работы, он сообщил, что купил участок земли недалеко от почтамта в Атмолике. «Там, – сказал он, – мы будем жить вместе в нашем новом доме». – «Кто будет там жить?» – «Мы. Только мы». – «Мы будем жить в доме, где больше никого не будет?» – спросил Пикей, который еще не слышал о тех, кто жил бы в доме без бабушки и дедушки. «Да. Это будет наш дом. Только наш», – ответил Шридхар.

Дождь промыл зеленые стебли сахарного тростника добела и превратил красную землю во дворе в вязкое месиво, по которому тяжело было идти коровам и людям. Велосипедные шины оставляли в земле глубокие следы, делая ее похожей на хаотичное поле битвы. Тучи поплыли по небу, и все погрузилось в темноту. Тучи заставляли жителей деревни думать, что уже больше времени, чем было на самом деле.

Отец поднял Пикея на телегу, которую везли два быка с лоснящимися шкурами. Над телегой возвышалась крыша из плетеного бамбука, а сзади стояла пара глиняных кувшинов с молоком от коровы бабушки и дедушки. Кучер кнутом хлестнул быков, и упряжка заскрипела по деревне. Отец и бабушка с дедушкой шли за повозкой и разговаривали, а Пикей сидел рядышком с матерью, на коленях которой лежала младшая сестра. Он не слышал, что говорил отец бабушке и дедушке, но надеялся, что он им объяснит, почему они не могут больше жить с ними и что они уезжают, чтобы мама могла вновь обрести радость. Через несколько минут повозка остановилась возле дерева ведьм и храма Шивы на краю деревни. Пикей посмотрел назад и увидел, как отец встал на колени перед бабушкой, приложился лбом к земле и дотронулся кончиками пальцев до ее ног. Пошел дождь, он намочил седые бабушкины волосы и желтое сари. По ее щекам тек дождь, а не слезы.

Повозка загромыхала дальше по узкой дороге среди полей. Пикей вновь обернулся на деревню, становившуюся все меньше. Спустя некоторое время он уже не мог различить ни дома, ни храм, ни кукурузные поля – над полями расстелился туман, поглотивший все. Бабушка осталась дрожащим желтым пятном на сером фоне. Потом и она растворилась в непогоде и сумерках. Он положил голову на бедро матери. Она прикрыла его голое тело тонкой, мягкой хлопчатобумажной тканью. Повозка продолжала двигаться по дороге, ведущей лесными полянами, мимо наполненных водой рисовых полей и по узким деревянным мостикам над бурными ручьями и реками. Тучи сделали вечер черным, как смола. Он всматривался в темноту, ничего не видя, но жадно ловя каждый звук. То были скрипящие колеса повозки и хорошо знакомые звуки леса: кваканье лягушек, стрекот сверчков и лай лис. Он чувствовал тепло мягкого бедра матери, ритм ее спокойного дыхания.

По ее щекам тек дождь, а не слезы.

Повозка достигла цели, он проснулся – мать гладила его по лбу. Его словно парализовало от усталости, и кучеру пришлось помочь вылезти мальчику из повозки. Пикей долго вглядывался в темноту, но ничего не мог разглядеть. Где его новый дом? Когда отец зажег масляную лампу, очертания нового дома проступили из темноты. Тогда он увидел, что щекотало ему ноги: он стоял на высокой зеленой траве. «Как это называется?» – спросил он. «Липтинга Сахи, – ответила его мать. – Он находится неподалеку от Атмолика, рядом с папиной работой и школой, куда ходят твои братья». Отец исчез в темноте, чтобы взять немного еды на кухне школы-интерната, и вернулся с полными жестяными банками. Потом они сидели на земле в новой хижине и ели свою первую еду в новой деревне, вдалеке от дедушки и бабушки. Внезапно существование озарилось новым светом, подумал Пикей и стал наблюдать за насекомыми, которые слетались, потрескивая, на белый свет лампы. Он с удивлением обнаружил, что у чечевичной каши появилась новая острота. Мир снова заиграл красками и приобрел вкус.

Печаль последних недель ощущалась до тех пор, пока их старый дом не остался далеко от них. Теперь, думал он, ничто не разлучит его с мамой.

Дом, в который они переехали, сбежав от бабушки, находился отдельно от других домов. Хижины соседей, стоявшие немного поодаль, смотрелись так, будто примыкали друг к другу. Пикей слышал доносившиеся оттуда детский смех и крики.

– Они принадлежат к нашему народу, – сказала мать, погладив его по голове.

– К нашему народу? – спросил он.

– Они происходят из той же касты, что и мы.

Это был первый раз, когда он услышал слово «каста». Однако он понял это так, что дети ничего не имели против того, чтобы поиграть с ним, раз они относятся к одной касте.

– Каста? – переспросил он.

– Да, они относятся к касте пан, как твой отец.

– А ты, мама? – спросил Пикей.