Каменный мешок - Арнальд Индридасон

Элинборг связалась со старым знакомым с факультета геологии. Тот, доктор наук с парижским образованием, тут же охотно согласился помочь полиции и, бросив все, отправился за город, где и оказался ровно через полчаса после разговора по телефону. Лет около сорока, черноволосый, стройный, с очень низким голосом. Пока он ехал, полиция поставила над котлованом палатку, чтобы прохожие и соседи больше не заглядывали. Элинборг провела его под тент и показала нужную стену.

Внутри палатки горела огромная лампа дневного света, посетители отбрасывали на землю дрожащие мрачные тени. Геолог никуда не торопился — осмотрел грунт вокруг скелета, наковырял земли тут и там, растер в руках, сравнил грунт, взятый немного выше скелета и немного ниже, попытался прикинуть его плотность. Рассказал с гордостью, как его однажды уже приглашали помочь полиции с одним делом — нужно было произвести анализ земли на месте преступления, и его информация очень пригодилась, — а затем поведал Элинборг о том, что существует целое междисциплинарное направление на стыке криминалистики и геологии, этакая геокриминалистика.

Элинборг не очень понимала, о чем он, и когда ее терпению пришел конец, перебила:

— Сколько времени скелет провел в земле?

— Сложно сказать, — басовито ответил геолог и встал в позу лектора. — Но едва ли много.

— А «много» — это в геологии сколько? — спросила Элинборг. — Тысяча лет? Десять тысяч?

Геолог туманным взором посмотрел на нее и повторил:

— Сложно сказать.

— Нет, ну все-таки, сколько, хотя бы примерно? Если можно, в годах.

— Сложно сказать.

— В общем, сказать вам нечего?

Геолог снова посмотрел на Элинборг и улыбнулся:

— Простите, я задумался. Что вы хотели узнать?

— Сколько?

— Сколько чего?

— Сколько времени он тут пролежал, — простонала Элинборг.

— Я бы сказал, пятьдесят-семьдесят лет. Мне, конечно, нужно внимательнее изучить слои в грунте, но на первый взгляд цифры примерно такие. Посмотрите на плотность земли, вот здесь… Совершенно исключено, что это, скажем, первопоселенец, это точно не языческое захоронение.

— Это мы уже знаем, — сказала Элинборг, — сохранились остатки одежды…

— Вот посмотрите, видите эту зеленую линию?

Геолог указал пальцем на слой земли зеленоватого цвета, у самого дна котлована.

— Эта глина эпохи оледенения. А вот эти линии, видите, идут одна за другой с небольшими интервалами, — продолжил он, показывая на другие слои, повыше, — это вулканический пепел, от извержений. Самая верхняя датируется концом пятнадцатого века. Это самый толстый слой пепла в округе Рейкьявика с эпохи заселения. А это — пепел более древних извержений, от Геклы и от Катлы. Эти слои появились много тысяч лет назад. А вот, посмотрите сюда, вот эти камни, видите, — он показал на здоровенный булыжник у самого дна, — это рейкьявикский долерит, он залегает повсюду в столичной округе.

Геолог поднял глаза на Элинборг.

— По масштабам этих доисторических глубин, со времени, как закопали ваш скелет, прошла от силы одна миллионная секунды.

Археологи объявили отбой около половины десятого. Скарпхедин пообещал Эрленду вернуться на следующий день с раннего утра и продолжить. В верхнем слое почвы не нашли ничего интересного, да и в более глубоком слое грунта, какой успели снять, тоже нет. Эрленд спросил, нельзя ли работать быстрее; Скарпхедин в ответ посмотрел на него круглыми глазами и поинтересовался, уж не хочет ли он, мон шер, чтобы они в спешке случайно уничтожили важные улики. Ведь если торопиться, они обязательно что-нибудь уничтожат, ву компрене? В итоге все снова согласились, что добраться как можно скорее до скелета — не вопрос жизни и смерти.

Лампу в палатке погасили. Журналисты разъехались. В вечерних новостях только и говорилось, что о находке в Миллениуме. По телевизору показали, как Эрленд и его люди что-то делают в котловане, а также как Эрленд отгоняет прочь особо любопытную журналистку, надумавшую было взять у него интервью.

В округе царили спокойствие и тишина. Рабочие из недостроенных домов разошлись, шум дрелей и стук молотков растаял в воздухе. Местные жители отходили ко сну. Даже дети прекратили голосить. Сторожить находку остались двое полицейских в машине. Элинборг и Сигурд Оли уехали, криминалисты, помогавшие археологам, тоже. Эрленд успел переговорить с Тоти и с его матерью. Мальчишка жутко доволен — явно любит находиться в центре событий, сказал, такого клевого дня рождения у него еще не бывало. Мама же только закатывала глаза: мол, все время с ее сыном какие-то приключения, найти скелет на улице — типичная для Тоти история.

Покинул квартал и юноша-медик вместе со своим братишкой. С ним говорили Эрленд и Сигурд Оли. Студент рассказал, что наблюдал за малышкой некоторое время, прежде чем заметил у нее во рту какой-то посторонний предмет, а что это кость, понял, только когда та подползла совсем близко.

— А почему вы сразу решили, что это человеческая кость? — спросил Эрленд. — Ведь она могла быть от кого угодно, скажем, от овцы.

— В самом деле, разве не вероятнее, что это овечья кость? — подхватил Сигурд Оли.

Тоже мне, большой специалист по исландским животным, в жизни из столицы не выезжал.

— Нет, что вы, не могло быть никаких сомнений, — ответил студент-медик. — Я за пять лет медицинского не один день провел в морге, знаю, как что выглядит. Сразу все понял.

— Можете оценить, сколько времени скелет провел в земле?

Эрленд знал, что скоро ему перезвонит приглашенный Элинборг геолог и даст точный ответ на этот вопрос, а за ним — археологи и врач, но решил все равно спросить у студента.

— Я осмотрел скелет, как он выступает из стены, и, судя по тому, насколько далеко зашел процесс разложения, речь идет годах о семидесяти. Едва ли больше. Впрочем, я не эксперт-криминалист.

— Верно подмечено, — сказал Эрленд. — Археолог наш тоже не криминалист, но он назвал примерно ту же цифру.

Повернулся к Сигурду Оли:

— Надо нам поднять данные о пропавших без вести примерно в это время, скажем, от 1930 до 1940-х годов. Или даже немного ранее. Посмотрим, что удастся найти.

Эрленд остался у котлована — уж больно красивый закат сегодня, как хорошо оглядываться вокруг, смотреть на Мшистую гору, на Эсью, на дома на Килевом мысу,[11] на Коллиев фьорд. По Западному шоссе проносятся автомобили, объезжают Ульварову гору[12] по пути в Рейкьявик. Один такой автомобиль решил как раз завернуть в Миллениум. Из него выскочил человек, захлопнул дверь и бегом бросился к котловану. На вид столько же лет, сколько Эрленду, сиречь около пятидесяти, полноватый, одет в синюю куртку, на голове бейсболка. Посмотрел на Эрленда, потом на полицейскую машину, на палатку и на разорение, учиненное археологами, и выпалил:

— Вы из Долговой службы?

— Какой еще Долговой службы? — удивился следователь.

— Никакого покоя от вас нет, мздоимцы проклятые. Ордер у вас есть, а не то я…

— Это ваш участок? — спросил Эрленд.

— Кто вы такой? Что это еще за палатка? Что тут вообще происходит?

Незнакомец назвался Йоном. Эрленд изложил ему, что произошло. Оказалось, Йон и правда собственник участка, предприниматель-строитель, но дела у него идут не шибко, он почти банкрот и кредиторы держат его за жабры. Работы на участке уже давно не ведутся, но Йон регулярно его навещает, проверяет, не повреждены ли возведенные стены; да еще эти мальчишки из нового квартала, лазают где ни попадя, сущие дьяволята. Йон не смотрел вечерние новости, так что понятия не имел о находке и с большим интересом и некоторым недоверием выслушал рассказ Эрленда о действиях полиции и археологов.

— Я ничего об этом не знаю и гарантирую вам, рабочие, возводившие стены, тоже ничего не знают. Костей мы не видели. Это что, древнее захоронение?

— Пока еще непонятно, — ответил Эрленд, решив, что гостю лишняя информация ни к чему, и спросил, указав рукой на восток, на смородиновые кусты: — Вы знаете что-нибудь про землю к востоку отсюда?

— Только то, что потенциально это отличные участки для строительства, — сказал Йон. — Ни за что не поверил бы, скажи мне кто-нибудь, что на моем веку Рейкьявик дотянется до здешних краев.

— Да, столица вступила в период акселерации, — согласился Эрленд. — А скажите, кстати, дикая смородина в Исландии растет?

— Дикая смородина? Представления не имею. Вроде не должна, никогда об этом не слышал.

Еще немного поговорили о том о сем, затем Йон попрощался и укатил. Из его слов Эрленд понял, что Йон едва ли не со дня на день ожидает, что кредиторы отберут у него участок. Осталась последняя надежда, вдруг ему удастся получить еще один заем.

Ну что же, пора и мне домой, подумал Эрленд. Стало холодать, закатное солнце окрасило небо на западе, а с ним и море и горы в великолепный оранжевый цвет.