Между прошлым и будущим - Наталья Шнейдер

Tired with all these, for restful death I cry

As, to behold desert a beggar born,

And needy nothing trimm'd in jollity,

And purest faith unhappily forsworn3

Староанглийский показался почти иностранным — настолько нелепо он звучал среди обшарпанных стен.

Теперь рассмеялся Мориарти:

— Девочка, да ты действительно пьяна.

— В стельку, — радостно согласилась я. — Я начинаю читать стихи примерно на той же стадии, когда нормальные люди лезут в драку или горланят песни.

— Не надо в драку. — Он снова наполнил стаканы. — Однажды ты уже постреляла в моем заведении — хватит. Терпеть не могу отскабливать со стен мозги посетителей.

— Как будто ты сам этим занимаешься.

— Еще не хватало самому руки пачкать, — хмыкнул он. — Но есть еще одна проблема: поскольку явных мерзавцев, кроме меня, здесь не наблюдается, значит, драться полезешь ко мне — тогда вышибала схватится за пушку, и независимо от того, чьи мозги окажутся на стене, я потеряю либо хорошего вышибалу, либо женщину, на которую у меня определенные виды.

— Кто-то обещал сменить тему. — Напомнила я.

— Ладно. Вернемся к несовершенству мира: Если память мне не изменяет, дальше было так:

And guilded honour shamefully misplaced,

And maiden virtue rudely strumpeted,

And right perfection wrongfully disgraced4

Я подобрала отвисшую челюсть, честно призналась:

— Убил. Наповал.

Опрокинула стопку, закашлялась. Пожалуй, хватит.

Мориарти от души рассмеялся:

— Бывает. Кстати, раз уж зашла речь — как у тебя обстоят дела с "maiden virtue"?

— Вопрос несущественен и недостоин ответа. — Фыркнула я. — Слушай, уймись уже, а?

Он ухмыльнулся:

— И не подумаю. Если бы тебя действительно раздражали мои домогательства — давно бы взяла бутылку и ушла домой.

А ведь прав, черти бы его взяли. Мало того, от давешней меланхолии не осталось и следа. Причем дело было не в количестве выпитого. Дело было в сидящем напротив мужчине, взгляд и интонации которого превращали даже самый невинный диалог — впрочем, нашу беседу едва ли можно было назвать невинной — в двусмысленную игру. И — черт! — мне это нравилось.

Отец так и не узнал с кем я лишилась невинности, впрочем, я не уверена, что его вообще интересовала эта деталь моей жизни. Нет, я не была влюблена — просто хотелось быть "как все", да вечное любопытство, которое когда-нибудь точно не доведет до добра. От самого процесса осталось лишь ощущение неловкости и недоумение — что, и из-за вот этого столько шума? Да еще грустная усмешка потом, когда он, отводя глаза, сказал — мол, запись с камеры успел стереть до того, как ее обработали, никто ничего не узнает. Не надо давать повода для сплетен.

Второго раза не было.

Я вцепилась в очередную рюмку, отмахиваясь от воспоминаний. И когда успел подлить? На какое-то время над столом воцарилось молчание.

— Happiness is a warm gun, — вдруг промурлыкал Мориарти, вроде бы себе под нос, но достаточно громко для того, чтобы я услышала.

Happiness is a warm gun, momma

When I hold you in my arms

And I feel my finger on your trigger

I know nobody can do me no harm

Because happiness is a warm gun.5

Я выругалась. Заглянула в глаза — они смеялись, но было во взгляде что-то, от чего мурашки пробежали по позвоночнику.

— Мориарти, кончай голову морочить. Кто ты?

— Девочка, информация стоит дорого, — ухмыльнулся он.

Я облизнула враз пересохшие губы:

— Твоя цена?

Он перегнулся через стол, сразу оказавшись слишком близко:

— Ты знаешь.

Я не могла оторвать взгляда от его глаз.

— All that I have to say has already crossed your mind

— Then possibly my answer has crossed yours, — негромко проговорил Мориарти, коснувшись моей щеки

— You stand fast?

— Absolutely.6

— Согласна, — сказала я внезапно севшим голосом. — Но сначала информация.

— Тогда мне нужен аванс.

Я мимолетно дотронулась до его губ, чуть улыбнулась:

— Этого хватит?

— Нет, — ухмыльнулся он. — Провел кончиками пальцев по щеке, притянул ближе, поцеловал — всерьез, так, что после того, как он, наконец, отпустил, я едва перевела дыхание. Откинулся на спинку стула, поигрывая пустой рюмкой.

— Думаешь, ты первая, кому пришлось делать ноги из убежища по милости смотрителя? При его милой манере избавляться от всего, что он сочтет угрозой?

Вот как. Неожиданно…

— А ты-то что с ним не поделил?

— Власть, — хмыкнул Мориарти. — Мы оба были молоды, честолюбивы и хотели эту должность. Он выиграл. Подробности теперь не важны за исключением той, что сматываться пришлось едва ли не в чем мать родила. Сменил имя. Дальше неинтересно.

— Еще как интересно.

Прозвучало это не слишком-то убедительно, потому что думала я сейчас отнюдь не о том, как Мориарти умудрился выжить, оказавшись вышвырнутым из тепличного рая убежища. Он снова ухмыльнулся, подавшись вперед:

— Девочка, не пытайся тянуть время. — Встал, протянул руку:

— Пойдем.

Я поднялась навстречу, опершись о протянутую ладонь, медленно, точно завороженная. Мир сузился до почти незнакомых глаз, в которых плясало вожделение, голоса с теплыми бархатными нотками, почти осязаемо пробегающими по коже и колотящегося в горле сердца.

За спиной закрылась дверь, проскрежетал замок. Я обернулась, присела на край стола, наблюдая. Мориарти расстегнул перевязь с пистолетом, бросил ее на стул, вроде бы небрежно — но так, что добраться до оружия можно было в любой момент. Непослушными руками расстегнула ремень от чехла винтовки, поставила ее, прислонив к тому же стулу — для этого пришлось шагнуть навстречу. Отшатнулась обратно, вцепившись в столешницу и чувствуя себя донельзя неуютно. Как вообще принято вести себя в подобных случаях?

Он не торопясь приблизился вплотную, приподнял мой подбородок, вгляделся в лицо:

— Если все так страшно, проваливай. Насиловать перепуганных девственниц — не в моем вкусе.

— Я не…, - голос сорвался, пришлось откашляться. — Я не боюсь.

— Врешь. — Мориарти издевательски улыбнулся, придвинулся совсем близко, так, что я ощущала его дыхание на лице. — Подумать только, женщина, в одиночку забравшаяся в здание, полное мутантов, только потому что на крыше застряла компания рейнджеров, забивших эфир просьбами о помощи… что эта женщина испугается голого хуя.

Я вспыхнула.

— А у тебя есть чем напугать?

— Сейчас увидишь. — Пообещал он, склоняясь к губам.

Сперва легко, едва касаясь, потом чуть настойчивей, а потом я сама целовала его, запустив пальцы в волосы и прижавшись всем телом. Дальше время то неслось, то замирало стоп-кадрами — вот исчез мой комбинезон и я сижу на столешнице, изгибаясь под скользящими по телу руками, ощущая бедрами грубую ткань его джинсов. Вот пальцы путаются в петлях застежки на его рубахе и, не выдержав, я просто дергаю полы — пуговицы покатились по полу. Вот мы уже перебрались на кровать, и ничего уже не важно кроме ритма стремящихся навстречу друг другу тел и того неведомого, что растет внутри, вырываясь с криком. И бездумная, бесшабашная легкость потом.