Николай I. Освободитель. Книга 4 - Андрей Николаевич Савинков

на месте разобрался с проблемой по своему усмотрению. Этим я в данный момент и занимался.

— Его императорское величество поручил мне разобраться с данной ситуацией, — я остановился, развернулся на каблуках на сто восемьдесят градусов и пошёл вдоль строя в обратную сторону. — Я хочу решить все по справедливости. Для этого мне необходимо выслушать мнение от нижних чинов. Есть добровольцы?

Добровольцев ожидаемо не оказалось. Я поморщился. Не смотря на весну и приятное солнышко пригревающее сверху, настроение было откровенно паршивое.

— Через час я жду пять выборных от полка, которые смогут мне ясно и чётко изложить суть проблемы. Господ офицеров попрошу присмотреть за солдатами, но не мешать их выбору. Кстати от офицеров полка мне тоже нужны представители. Будем разбираться!

Я махнул рукой, и развернувшись двинул в сторону комендантского дома, который мне любезно уступили на время ведения следствия. Первыми ко мне через пол часа пришли офицеры: командир первого батальона и ротный из второго батальона. Майор и штабс-капитан.

— Ваше императорское высочество, — вытянувшийся по струнке майор видимо был главой депутации и представлялся за двоих. — Лейб-гвардии майор Ларионов по вашему приказанию прибыл.

— Штабс-капитан Протопопов, — отозвался второй.

— Присаживайтесь, господа, — я взглядом указал на стоящие напротив стола стулья. Кабинет был отделан не слишком богато, но в целом все необходимое тут было. Кроме меня и офицеров-семёновцев в комнате присутствовал Бенкендорф, который явно чувствовал во всем случившемся и свою вину, младший брат, который числился командиром первой гвардейской бригады, а также стенографирующий все происходящее секретарь в дальнем углу. Потому что коммунизм — это учёт и контроль. А еще электрификация всей страны. С последим пока было туго… Впрочем с учётом и контролем в России также традиционно было ни шатко ни валко. В общем, нихрена у нас коммунизма не было. — Рассказывайте, как вы докатились до такой жизни. Любимый полк императора. Семёновцы, свято блюдущие законы чести, и вот так оконфузились…

— Ваше императорское высочество, — после долгой паузы начал докладывать майор. — Дело в новом командире полка, которого назначили вместо генерала Потёмкина.

— Якова Алексеевича? — Переспросил я, пытаясь вспомнить, что-нибудь об этом генерале. Выходило, что особо нечего: пересекались конечно же, как ни крути высший свет столицы весьма узок, но ничего конкретного в голову не приходило.

— Да, — кивнул Ларионов. — Яков Алексеевич был прекрасным командиром, его уважали как офицеры так и нижние чины.

Сидящий по левую руку Бенкендорф раскрыл толстую папку и протянул мне лист бумаги, на котором был доклад на высочайшее имя составленный Аракчеевым о неспособности Потемкина к командованию, о его мягкотелости и проблемах с дисциплиной в полку.

— Вы продолжайте, господин майор, — я поднял взгляд от документа и вопросительно посмотрел на замолчавшего комбата. Тот откашлялся и продолжил излагать свою версию.

В общем имела место стандартная в общем-то дворцовая интрига. Не имеющий достаточно сильных покровителей Потёмкин был смещён с поста совместными усилиями Аракчеева и Михаила, которые протолкнули на тёплую должность более подходящего, по их мнению офицера.

Тот мало того, что сходу начал круто завинчивать гайки, так еще и — видимо от большого ума — принялся перекраивать установившиеся задолго до него порядки. Если раньше в семеновском полку вообще не применялись телесные наказания, то новый командир полка принялся выписывать «палки» и «плети» даже тем, кто по уставу их получать вообще не мог — обладателям георгиевских крестов. Были запрещены подработки солдат в свободное время, а объем муштры вырос в разы.

Рассорился Шварц — новый командир полка — не только с солдатами но так же и с офицерами, своим высокомерием и пренебрежением традициями быстро настроив против себя буквально всех.

Пока офицеры — а потом и солдаты, которые обрисовали в общем-то схожую картину — рассказывали обстоятельства произошедшего, я одним глазом поглядывал на Михаила. Это же в его хозяйстве раздрай начался, его человек довёл образцовое ранее подразделение до бунта. Всего за полтора года, нужно сказать, довёл. Мне было интересно, как брат отреагирует на озвученные тут факты, и его реакция мне совершенно не понравилась. Было видно, что брату не приятно, но и особого раскаяния у него на лице я не увидел. Плохо.

— Спасибо, господа, — выслушав всех и сделав собственные выводы, я закруглил разбор полётов. — Все свободны. Александр Христофорович жду от вас отчёта насчёт наличия в деле политической составляющей. Всех по отдельности допросить, определить насколько то, что мы сегодня услышали, соотносится с реальным положением вещей. А вас Михаил Павлович, а попрошу остаться.

Поднявшийся было младший брат удивлённо на меня посмотрел но подчинился. Формально звание у меня было выше — я был генерал-лейтенантом, а Михаил — генерал-майором, но с другой стороны он не был моим прямым подчинённым.

— Что? — Не понял Михаил моего длинного взгляда.

— Скажи ка, Миша, — дождавшись пока мы останемся одни, начал я «семейный» разнос. — Какого хера творится у тебя в бригаде? Как за два года ты успел все испоганить? Почему, человек, твой человек, чьё назначение ты продвигал, за столь короткое время доводит лучшую часть в империи до бунта?

— Как ты… — Вскинулся было брат.

— Молчать! — Я с силой прихлопнул раскрытой ладонью по столешнице, отчего господин генерал-майор заметно вздрогнул, а писчие приборы на столе тихонько зазвенели. — Кто тебя надоумил поставить Шварца на полк?

— Аракчеев, — тихо ответил как-то сразу сдувшийся брат.

— То есть вот этому вас в лицее учили? — Ехидно переспросил я, — брать под крыло непроверенных людей и пороть чернь покрепче, дабы порядок был? Ну я обязательно свяжусь с ректором, уточню насчёт их учебной программы.

— Ники… — Попробовал было влезть Михаил, но я снова его перебил.

— Что Ники⁈ Что Ники, блядь⁈ Тебе сколько лет? Пора начинать думать головой, а не жопой! — Я ткнул указательным пальцев в грудь брату, — нахера ты вообще полез что-то менять, если и так было хорошо? Ты что не знаешь первое правило управленца? Работает не трогай! Двадцать лет лбу, — на самом деле брату уже двадцать четыре было, но учитывая обстоятельства, это уже не столь принципиально, — а мозгов как не было так и нет.

— Я был не прав, — после короткой паузы тихим голосом признал Михаил. — Поспешил. Доверился непроверенному человеку. Не проконтролировал.

— Почему твои офицеры тебе не доложили о происходящем в полку?

— Они докладывали, — еще сильнее поникнув головой ответил брат. Что ни говори, а бунт подчинённого полка — это был натуральный позор. Не был бы Михаил великим князем, его карьера в армии закончилась бы мгновенно. А может и под суд бы пошёл, во всяком случае в том, что Шварца нужно показательно судить, у меня не было ни малейшего сомнения.

— Но ты никак не отреагировал, — закончил за братом я не высказанную до конца мысль. — Ну что ж. Будем считать, что это станет для тебя в будущем хорошим уроком, который запомнится тебе, надеюсь, на долго.

Разговор у нас с братом в общем получился достаточно тяжёлый, однако в итоге мы смогли прийти к единому мнению. Что ни говори, но в этой истории, учитывая воспитание под приглядкой Воронцова, а потом шесть лет в Александровском лицее, из Михаила получился вполне вменяемый человек. Не совсем дубовый. Ну а то, что накосячил, так все ошибки совершают, тут ничего не поделаешь. Просто у великого князя и ошибки случаются соответствующие. Великие.

Бенкендорф в итоге никакого политического подтекста в случившемся так и не нашёл. Просто люди устали от того, что с ними обходятся как со скотом, и выразили свой протест. С одной стороны сложно их за это винить, а с другой — и без наказания это дело оставить тоже было просто невозможно. Во-первых, этого никто не поймёт, а во-вторых, все же давать плохой пример остальным полкам, многие из которых находятся в еще худшем положении чем гвардейские Семеновцы, точно не стоило.

25 апреля, изучив материалы короткого расследования, я приказал вывести провинившийся полк на плац и толкнул перед ними речь.

— За совершенное вами воинское преступление будет наказан полк целиком. Кто-то может думал отделаться несколькими ударами палок и переводом в другую часть, но так просто вам не соскочить. Тем более раз уж вы взбунтовались именно из-за строгости телесных наказаний, — я оглядел тысячу с лишним стоящих передо мной мужчин. То, что их не будут наказывать телесно, вызвало в рядах семеновцев небольшое оживление, что ни говори, но мало кому нравится, когда его бьют. Впрочем, дальнейшее сказанное мной им понравилось меньше. — Я лишаю вас гвардейского знамени, знаков различия и самого имени. Теперь вы первый