Николай I. Освободитель. Книга 4 - Андрей Николаевич Савинков

приема, проще было бы дойти пешком. Стокгольмский королевский дворец мягко говоря не впечатлял роскошью: строгие геометрические линии, отсутствие богатых украшений, колонн, балконов и прочей привычной ампирной лабуды формировало непривычное впечатление. Честно говоря, больше всего дворец был похож на увеличенный в размерах картонный ящик, в котором прорезали несколько рядов окон. Плюс, было видно, что последние несколько лет средства на содержание королевской резиденции выделялись с известным скрипом, фасад совершенно точно нуждался в перекраске. Я бросил мимолетный взгляд на Александру — она подобной архитектуре совсем не удивлялась, в Берлине в общем-то недалеко ушли от шведов.

В отличии от многих прочих царственных домов Европы шведы были Романовым весьма далёкими родственниками. Собственно, даже официальное наименование их династии — Гольштейн-Готторпские — намекало на родство с Петром III, моим неудачливым дедом, который в какой-то момент мог занять престол северного королевства. Тем не менее, принимали нас весьма радушно — за неделю мы успели побывать на паре балов и по-быстрому смотаться на охоту. Густав, не смотря на уже подходящий возраст, жениться еще не успел — скорее всего этот недостаток вскоре ему придется исправлять, тут никуда не денешься, стране нужен наследник — и пока что отрывался по полной. Можно только позавидовать человеку.

Понятное дело, что в Швецию я поперся отнюдь не из любви к местным красотам — этого добра и дома навалом — и не для поиска утерянных родичей. Я хотел лично провентилировать вопрос насчет возможного вступления этого королевства в войну. За лето в Европе ничего принципиально не изменилось: французы с немцами гонялись друг за дружкой, не доводя, однако дело до решающих сражений: несколько мелких стычек, с суммарными потерями в тридцать тысяч человек на всех на стратегическую ситуацию повлиять не могли. Испанцы же с высадившимися на Пиренеях англичанами уперлись в Байону и сорокатысячный корпус Удино, прикрывающий крепость с севера, и на решительный штурм с прорывом в материнские области Франции пока не решались. В этой ситуации пошел активный слух, что англичане склоняют молодого короля на поучаствовать в войнушке, обещая в случае удачи Норвегию.

— И что вы думаете по этому поводу, ваше величество? — Мы ехали на конях бок о бок и возможно впервые за время визита могли поговорить, не оглядываясь на чужие уши. Молодой король хоть и избавился формально от опеки регентского совета, свое окружение пока контролировал еще не на сто процентов.

— Думаю… Что шведская армия не готова к участию в большой войне. Мы в отличии от других государств перевооружение еще не начали, да и выставить на поле боя сможем при всем напряжении сил тысяч сорок штыков. Вряд ли это может на что-то всерьез повлиять.

Ответ короля был максимально уклончив, но по моим данным в целом отражал объективно сложившуюся в Швеции политическую ситуацию. Количество сторонников участия в войне и сторонников нейтралитета было примерно равно, и будь обстоятельства иными, я бы, наверное, даже согласился со статусом кво. Вот только упускать шанс поживиться на чужой войне совсем не хотелось.

— Россия может выдать Швеции кредит, в том числе оружием, — предложил я.

— Зачем вам это? — Удивился Густав, — если вы желаете уничтожения Франции, России достаточно просто вступить в войну. Париж будет вынужден пойти на переговоры без промедления, пока русские полки еще не успели взять французскую столицу.

— Нет, — я покачал головой, — все что мы хотели взять с Французов, мы уже взяли, помогать всем остальным ценою жизней русских солдат мы не будем.

— Справедливо, — согласился король, — так чего же вы хотите от нас?

— Не от вас, ваше величество, — я усмехнулся. — Я бы хотел купить у Швеции территорию Норвежского Финнмарка.

— Хм… — Было видно, что Густав переваривает полученную информацию с трудом, — зачем вам эти северные скалы?

В начале 19 века ценность этой земли была мягко говоря сомнительна. Никаких полезных ископаемых там еще не нашли, население составляло три с половиной рыбака, ну а о перспективах освоения Арктики никто еще не будет думать лет сто пятьдесят. Опять же русский суверенитет над Шпицбергеном, который пока еще вполне себе Грумант, после приобретения Финнмарка никто не сможет оспорить даже теоретически, а это в будущем — сотни километров исключительной морской экономической зоны. Единственный же резон, который я смог придумать, и который будет понятен местным — защита северных вод от английских и американских контрабандистов и браконьеров. Именно это я и озвучил шведу.

— Ну и в целом прикрытие наших северных границ.

— Интересно… — Пробормотал Густав, было заметно как у него в голове зазвенели потенциально падающие в казну золотые монетки. Казна Швеции после всех войн последних пятнадцати лет была мягко говоря дырявая, а продать что-нибудь ненужное и вообще чужое — дело с какой стороны ни посмотри выгодное. Особенно если продать задорого. Протестанты они такие протестанты. — О какой сумме идет речь?

— Двадцать тысяч капсульных штуцеров прямо сейчас и еще миллион рублей сверху, после того как Норвегия окажется под властью Шведской короны. Если же не окажется, то штуцера пойдут в рассрочку, скажем, на пять лет.

— Миллион рублей сейчас, в качестве кредита, с правом его погашения за счет уступки указанной территории, — тут же отозвался шведский король.

— Со штрафными санкциями в случае если ригсдаг не одобрит передачу Финнмарка, — выставил свое условие я. — Скажем в виде роста процентной ставки в два раза.

— Согласен… Но вы же понимаете, что я не смогу дать вам окончательный ответ прямо сейчас. — С неба начли срываться первые капли очередного сентябрьского дождя, Густав подставил ладонь и с сомнением посмотрел на нависшую над нами тучу, как бы прикидывая нужно ли уже торопиться или можно еще поговорить. По всему выходило, что если мы не хотим мокнуть, то стоило бы перейти на рысь. — Это зависит не только от меня.

— Понимаю и не требую от вас ответа прямо сейчас. Думайте, советуйтесь. «Попробуйте еще с англичан слупить чего-нибудь», — мысленно добавил я. В том, что шведы не упустят возможности, поживится еще и за счет островитян я был уверен на сто процентов. С другой стороны — в этом благородном деле я их мог только благословить.

Главным же событием сентября в Санкт-Петербурге стало открытие первого в мире коммерческого фотографического салона, предоставляющего услуги всем желающим. Ну тем, у кого есть деньги, конечно.

За прошедшие два года с начала работы над идеей создания полноценного фотоаппарата, мои химики смогли добиться огромных успехов. До десятков мегапикселей камер будущего нам было еще очень далеко, но первые рабочие образцы, способные запечатлеть реальность на твердом носителе удалось более-менее удалось довести до ума.

Самой большой проблемой оказался поиск вещества-закрепителя, которое не давало бы проявившейся на обработанной йодидом серебра пластине быстро выцветать. Без этого под действием солнечных лучей фотографии теряли контрастность буквально за считанные дни. Не знаю, сколько времени понадобилось изобретателям в той истории, чтобы подобрать нужные составы, но мы справились за полтора года. Впрочем, и силы на решение этой задачи были брошены более чем солидные: целый отдел из полутра десятка человек не имел вообще никаких ограничений по финансированию и работал по двенадцать часов в день, но проблему решил.

Хотя, если честно, результат все равно можно было считать в лучшем случае удовлетворительным. Фотографии продолжали выцветать пусть и не так быстро и не до полной потери четкости изображения.

Ну а главным прорывом, который позволил поставить дело на коммерческие рельсы, стала магниевая вспышка. Она, на сколько я помнил, использовалась аж до тридцатых годов 20 века — во всяком случае у Ильфа и Петрова я о ней точно встречал упоминание. Магний давал очень яркую одномоментную вспышку, позволяющую сократить время нахождения перед объективом с десятков минут до нескольких секунд и практически исключить случаи «смазывания» изображения от движения человека. Нет, такие неудачные кадры все равно случались, но тут уже от кривизны рук фотографа больше зависело, чем от техники.

Естественно, одной из первых фотографий, — «светописей», от «писать» «светом», именно такое коммерческое название получила фотография в этом мире, зачем использовать греческий язык, когда можно продвигать русский — сделанной еще до официального открытия салона, стал снимок императорской семьи. Ради такого случая Александр даже мамА разрешил приехать в столицу. Нужно признать, что за прошедшие годы их — да и мои с ней тоже — отношения изрядно сгладились. Марии Федоровне было уже 63, во всю шалило здоровье, а былая тяга к политическим интригам постепенно сошла на нет. Вдова императора Павла давно