Николай I. Освободитель. Книга 4 - Андрей Николаевич Савинков

просто не может существовать. Всегда будут враги внешние и внутренние, с которыми нужно бороться. Так вот… Я хотел бы попросить вас поспособствовать в написании нескольких театральных пьес и возможно рассказов, или даже цикла романов о деятельности СИБ. Осветить их работу в положительном ключе.

— Хм… Неожиданно, — Грибоедов снял очки, достал платок и принялся старательно натирать стекла. По лицу писателя было совсем не видно, что он воодушевлен озвученным мною предложением. И это при том, что Грибоедов находился на государственной службе и был максимально заинтересован в укреплении страны, — Как вы это видите, ваше императорское высочество.

— Очень просто, — этот вопрос я продумывал заранее, — в пьесу вводится второстепенный персонаж — не нужно подобную агитацию выпячивать сверх необходимого минимума, — вскользь упоминается о его месте службы и делается акцент на его основных качествах — уме, честности, неподкупности. Опять же исключительно мимоходом. Я же со своей стороны поспособствую проталкиванию подобных произведений на сцены. При соответствующем качестве конечно.

Предложение выглядело заманчивым. Театральных сценаристов в эти времена было куда больше чем самих театров, поэтому конкуренция в их среде была жесточайшей. Пьеса — не фильм, театр не может иметь в своем репертуаре бесконечное их количество. Обычно труппа играет десяток постановок по кругу, постепенно обновляя репертуар, добавляя новые и выбрасывая старые уже приевшиеся зрителям спектакли. Не сложно догадаться, что некоторые не слишком удачливые писатели-драматурги за всю жизнь могли ни разу и не увидеть свое творение на большой сцене.

— То есть строить всю пьесу вокруг агента Тайной канцелярии не нужно, я правильно понимаю? — Повеселел Грибоедов.

— Да, все так, — я отвлекся от писателя, потрепал сидящего рядом с открытым ртом Сашу и спросил, — господа, может чаю? А то как-то зябко еще.

— С удовольствием, ваше императорское высочество, откликнулся Карамзин, — я кликнул местного лакея и приказал чаю, сладкого и бутылку коньяку. Исключительно «для сугреву». — А что насчет прозы? Рассказы или даже полноценные произведения… Будут какие-указания на этот счет?

— Да, Николай Михайлович, для вас я заготовил отдельный сюрприз, — я пододвинул Карамзину стопку исписанных убористым почерком листов. — Честно говоря не уверен, что вам стоит заниматься этим самостоятельно, но думаю, вы сможете найти подходящего человека, который сможет воплотить мою задумку в жизнь.

Принесли самовар, сладкое, расставили на столе рюмки. Тут же в беседке материализовался Фенрир, который просто не мог допустить, чтобы кто-то рядом что-то ел и не поделился с этой серой ненасытной утробой на четырех ногах. Пришлось скормить ему кусочек пряника, и отправить явно заскучавшего великого князя играться с собакой.

Карамзину — Николай Михайлович считался среди местных своеобразным патриархом, пользующимся безграничным уважением, хоть именно в качестве прозаика он был не столь силен как в качестве редактора, историка, критика и издателя — я ничтоже сумняшеся впарил наработки по несуществующему еще в этом мире жанру классических детективов. Все что я помнил, начиная от Эдгара Алана По, считавшегося изобретателем этого жанра, с его убийцей-обезьяной, разговаривающей на непонятном языке, до Шерлока Холмса, мисс Марпл и даже Эраста Фандорина. Описал саму структуру классического детектива на примере «Десяти негритят»: замкнутое пространство, ограниченный круг подозреваемых, наличие у каждого из них мотива и возможности и так далее. Расписал про дедуктивный метод, привел примеры его использования и даже накидал синопсисы десятка-другого рассказов о том же Шерлоке Холмсе из тех, что помнил из прошлой жизни.

— Поразительно! — Карамзину понадобилось минут двадцать чтобы пробежаться глазами по составленным мною документам, — я восхищен, ваше императорское высочество, не думал, что среди сонма ваших талантов есть еще и литературные.

— Вы обо мне очень многого не знаете, Николай Михайлович, — усмехнулся я и отсалютовав наполненной рюмкой, опрокинул горячительную жидкость в себя. Коньяк пробежал по пищеводу и разлился горячей волной в желудке. Прохладная весенняя сырость, успевшая залезть под мундир тут же отступила, стало чуть комфортнее. — Сможете найти подходящего человека, или возможно даже творческий коллектив, способный в полной мере реализовать потенциал этой задумки.

— Хм… — Карамзин задумчиво почесал подбородок, с видимым удовольствием сделал глоток чая, — думаю да. Начнем с коротких рассказов, синопсис которых вы уже в целом сформировали, ваше императорское высочество, посмотрим на реакцию публики. После этого будем экспериментировать с полноценными романами. Материал более чем достойный, я уверен, справимся.

Карамзин явно не горел желанием отдавать потенциальную славу кому-то другому и мои слова о творческом коллективе принял близко к сердцу. Ну и флаг ему в руки, барабан на шею, главное, чтобы дело делалось качественно.

В феврале 1823 года от давней застарелой болезни прямо в ставке армии скончался глава регентского совета, главнокомандующий Французской армией, величайший из сподвижников императора Наполеона, железный маршал Луи Николя Даву.

Предвидя свою скорую кончину, Даву и на смертном одре повел себя как настоящий государственник и верный друг умершего годом ранее Наполеона. Он собрал все руководство армией, всех маршалов, генералов, вплоть до командиров дивизий и передал свои полномочия как государственного, так и военного деятеля Мишелю Нею. При всем богатстве выбора, особых вариантов у Даву просто не было. Учитывая идущую во всю войну, одним из регентов должен был очевидно стать военный, а среди оставшихся в строю маршалов Наполеоновской когорты именно Ней был наиболее популярен в войсках. Это свойство Нея возможно было даже важнее, чем какие-то особые полководческие таланты, которыми, впрочем, Мишель тоже обделен не был.

Такой передачей власти Даву удалось избежать политического кризиса и немедленного начала борьбы за власть — что, с другой стороны, не отменяло ее сразу после окончания боевых действий — которая могла стать для Франции смертельной.

С приходом весны возобновились боевые действия на всех фронтах европейской войны. 23 апреля близ города Гейдельберг — знаменитого в первую очередь своим древним и уважаемым университетом — состоялось так долго ожидаемое генеральное сражение между Французской армией и войсками австро-прусской коалиции.

За зиму, не смотря на потерю командующего французы смогли восстановить численность армии, домобилизовать резервистов, и даже закупить у нас дополнительную партию вооружения. Благо корабли, ходящие под русским триколором были нейтральными и свободно курсировали как по Балтике, так и по Северному морю. В итоге французы смогли выставить 230 тысяч человек включая 60 тысяч штыков, предоставленных своими немецкими союзниками, австро-прусские силы насчитывали 260, из которых правда 70 тысяч к месту сражения подошли только тогда, когда победитель был уже, по сути, определён.

В тяжелом продолжавшемся от рассвета и до заката бою французы сначала сумели удержать позицию перед наступающими немецкими колоннами, а потом перейти в контрнаступление и обрушить левый фланг коалициантов, где натиска не выдержали укомплектованные резервистами австрийские части. Разгром получился знатный, хоть в итоге из-за подхода к полю боя корпуса генерала Йорка добить поверженного врага французы все же не смогли.

Австрияки с пруссаками потеряли суммарно 23 тысячи человек убитыми и раненными, в плен попало еще 8. Плюс — а вернее минус — 198 орудий. Французы же потеряли всего 15 тысяч человек. Такое поражение конечно не могло окончательно решить исход кампании, однако война вновь переместилась на территорию Австрии, что естественно было достаточно болезненно с экономической точки зрения.

На испанском же ТВД союзные силы сумели после тяжелого штурма овладеть Леридой, закрывающей проход в глубь Каталонии. Потери при этом они — особенно это касалось непосредственно испанских частей — понесли крайне значительные, что позволило французам в относительном порядке отступить за Пиренеи.

В учебниках я ничего, откровенно говоря, не понимал. Был крайне далек от педагогики, а свой собственный опыт получения школьного образования, имевший место в другом мире и семьдесят лет назад по субъективному ощущению времени, понятное дело, нельзя было считать релевантным даже близко. Поэтому пришлось полагаться на местные кадры.

— Что скажешь, Ники? — Жена, которая последний год занималась организацией создания линейки учебников для младшей двухгодичной школы и наконец получила предварительный результат, встала рядом и внимательно посмотрела на меня пытаясь отследить мою реакцию.

Передо мной на столе лежали учебники по письму, чтению, математике, естествознанию и обществознанию. Последние два предмета должны были дать ребенку общие представления о науке — физике, химии, биологии — и обществе вокруг него — географии,