Дрожь в основании ада - Дэвид Вебер

время как вокруг посольства ревел и бушевал ветер. — Не знаю, много ли вы слышали о монастыре святой Анжелик, но это такое место, куда родители и семьи отправляют юных леди с бунтарскими наклонностями. У нее репутация организации, которая обращает их, и значительное число из них в конечном итоге становятся сестрами ордена святой Анжелик. Конечно, в моем случае было несколько причин для того, чтобы спрятать меня именно там, но я действительно не возражала против строгости порядков. Наверное, я была молода и впечатлительна — ради бога, мне только что исполнилось пятнадцать! — Но я верила, что у меня есть истинное призвание, и сестра Клейра тоже.

— Она была осторожна в том, чтобы прощупать меня, особенно учитывая, кем был мой отец и кто воспитал меня, но именно это непокорство среди девочек, вверенных попечению святой Анжелик, сделало монастырь хорошим охотничьим угодьем для сестер святого Коди на протяжении многих лет. Не то чтобы большинство сестер святой Анжелик знали что-либо об их деятельности… или что они могли позволить себе пойти на любой риск, который мог бы разоблачить их или сообщить инквизиции об их существовании. Сестры святого Коди на самом деле никогда не были запрещены, но они, безусловно, должны были быть запрещены, когда святого Коди вымарали из Свидетельств. На самом деле, если бы мне понадобилось догадываться, единственная причина, по которой их не запретили задолго до этого, заключалась в том, что выжившие ангелы ждали смерти последнего из Адамов и Ев, прежде чем поступить так. Для них было не так уж сложно отредактировать Свидетельства, поскольку все оригиналы находились в большой библиотеке Храма, но, согласно дневникам сестричества, для выступления против сложившейся памяти о святом Коди они ждали момента, когда рядом не останется никого из людей с реальными воспоминаниями о его жизни, которые могли бы подвергнуть сомнению утвержденные версии Свидетельств.

Мерлину Этроузу не нужно было дышать, но он резко вдохнул в рефлексе мышечной памяти, когда она остановилась и посмотрела на него от огня. То, как она деловито предположила — нет, не предположила, а заявила, — что самые важные священные документы Церкви Божьей, после самого Священного Писания, были подделаны или, по крайней мере, значительно «отредактированы», было поразительно. Не столько потому, что это случилось, сколько потому, что она была так явно уверена в происшедшем. По-своему, это было едва ли не большим сюрпризом, чем откровение Мейкела Стейнейра о дневнике Сент-Жерно в Теллесберге.

Но она явно еще не закончила и криво улыбнулась, когда он махнул ей, чтобы она продолжала.

— Святой Коди тоже был сейджином, — продолжила она через мгновение. — Не думаю, что у него были все способности, которые есть у вас, Мерлин, но у него было довольно много… сверхчеловеческих способностей. И истории о Хелме Кливере правдивы. Знаю, что это так, потому что я сама с ним справлялась, используя его, чтобы срезать осколки с цельной глыбы гранита. — Она снова улыбнулась, выражение ее лица было более мягким, но каким-то горько-сладким, и покачала головой. — Когда сестра Клейра завербовала меня, я не понимала — в те дни я была гораздо более невинной и наивной, — что со мной произошел бы очень печальный несчастный случай, если бы она не смогла убедить меня, что говорит правду. — Выражение ее лица потемнело. — Некоторые кандидатки «попали в аварию», и я бы никогда не дожила до Хелма Кливера или дневника святого Коди, если бы сестра Клейра не убедила меня.

Мерлин напрягся, и она кивнула, как будто его реакция ее порадовала.

— Мы не можем прочитать некоторые страницы, — призналась она. — Они написаны не на том языке, который мы можем понять. Согласно той части дневника, которую мы можем прочитать, сейджин Коди написал эту часть на чем-то под названием «испанский». Он не сказал почему, но я прочитала остальное десятки раз, и считаю, что он начал вести свой дневник задолго до того, как у него появились какие-либо сомнения в том, на чьей он стороне. Во всяком случае, именно так читается первая половина. Части «эспаньоль» изначально краткие, перемежаются с теми, которые мы все еще можем прочитать, но последние восемь месяцев полностью записаны на «эспаньоль». Я подозреваю, что он перешел на этот язык, когда записывал вещи, которые могли бы нанести серьезный ущерб делу Чихиро и Шулера, если бы дневник попал в чьи-то другие руки. Или, возможно, это были вещи, в которых он, возможно, не был уверен в своем собственном сознании в то время, когда он их записывал. Из нескольких записей в той части, которую я смогла прочитать, я думаю, что это была комбинация того и другого. Он не был уверен, и если окажется, что он ошибался, сомневаясь, и то, что он написал, попадет в чьи-то руки, он не хотел, чтобы это втянуло в ту же ошибку других, которые могли бы доверять ему из-за того, кем и чем он был.

— Я не знаю этого наверняка, потому что он никогда не объяснял свои рассуждения в тех частях дневника, которые мы можем прочитать. Пока я не столкнулась с его «испанским», мне и в голову не приходило, что может существовать другой язык! И каким бы разумным это ни казалось ему в то время, его решение использовать это привело к тому, что даже члены сестринства разделились по крайней мере по нескольким пунктам.

— О? — Мерлин наклонил голову, и Эйва улыбнулась более чем едко.

— Некоторые из нас, включая меня, истолковали отрывок, в котором он записал свое решение начать использовать «испанский», чтобы предположить, что оно пришло из какого-то времени или места, предшествовавшего Сотворению Мира. В сочетании с несколькими другими загадочными ссылками это можно было почти прочитать как утверждение, что все Адамы и Евы были… где-то в другом месте до того, как появился Сейфхолд.

Ее темные глаза внезапно стали очень пристальными, сверля его, как два лезвия, но она продолжала спокойно, почти спокойно.

— Даже те из нас, кто читает это таким образом, разделились во мнениях о том, где могло быть это