Кровь, которую мы жаждем. Часть 1 - Монти Джей

Но чем больше я думаю об этом, о реальности моей отчаянной мольбы, тем тише я становлюсь и тем больше пустота в моей груди.

Если она не кричит, значит, она не борется с ним.

А это значит, что она больше не дышит.

Она больше не жива.

Не желаю криков, я желаю, чтобы моя мать вернулась в мир живых. И я знаю, так же, как знала, когда пойдет дождь, что ее душа ушла, оставив мне только ее пустое тело.

Я привыкла слушать равномерные взлеты и падения ее груди — это убаюкивало меня во сне почти каждую ночь, а теперь... теперь ничего нет.

Только тишина.

Пустота.

Я физически ощущаю нутром момент, когда ее сердце останавливается. Может, это горькая неподвижность в ее теле, а может...

Это потому, что я чувствую, как что-то внутри меня ломается.

Переломилось пополам. Как будто в моем сознании отключается свет. Свет, который всегда был там, вел меня по жизни. Выключатель, который я никогда не замечала, внезапно щелкнул, и все, что я чувствую, это... холодную незаинтересованность.

Я ничего не чувствую, я неожиданно оцепенела от окружающей обстановки, и мне все равно, что будет со мной с этого момента. Если я никогда не выберусь из этого чулана, если никто меня не найдет и я умру, завернувшись в мамин свитер, мне будет все равно. Если бы этот человек, этот монстр, Генри, полз ко мне с оскаленными зубами и протянутыми руками, я бы не сдвинулась с места.

И именно из-за этого холода я открываю глаза.

Нападавший тяжело выдыхает, тот, что все еще сидит на ее теле, ее неподвижном теле, слишком неподвижном. Его волосы взъерошены, а на плечи опускается что-то похожее на облегчение.

Мама, — говорю я, но из моих легких не вырывается ни звука.

Дедушкины часы в фойе звонят громко и торжественно, сотрясая тишину. Кажется, это вывело мужчину из его транса, как будто звон выдернул его из его собственной головы, где он наслаждался ощущением смерти моей матери под ним.

Моя нижняя губа дрожит, когда он поднимается с пола. Хлюпанье жидкости под ним вызывает у меня тошноту. Желчь уютно устроилась в моем горле, сколько бы я ни пыталась ее сглотнуть.

Я не часто думала о смерти или о том, как выглядит лишение кого-то жизни. В основном из-за того, что была счастлива; моя жизнь была хороша. У меня не было причин думать о чем-то настолько мрачном, но случайная мысль пришла мне в голову, что я никогда не представляла себе что-то настолько жестокое и в то же время спокойное.

Вокруг тела моей матери начал образовываться широкий круг, маслянистый и темный. Лунный свет отражается от пятна, показывая красный оттенок, который ночь пыталась скрыть. Со своего места я вижу, что на ее халате множество кругов, каждый из которых залит кровью. Нож в его руке был ответственен за каждую рану на ее мягком теле.

Я смотрю на него, когда он встает во весь рост, изящно проводя лезвием ножа по одежде, чтобы стереть кровь. Только сейчас я замечаю его руки в кожаных перчатках и темную, чистую одежду. Это не было чем-то, что он сделал по прихоти, и по тому, как легко он прошел мимо ее мертвого тела, я понимаю, что это был не первый раз.

Нет, он покончил не только с жизнью моей матери. Она была просто еще одним телом, которое он добавил в свой растущий список. Препятствие, которое, как я поняла из их разговора, он преодолел.

Когда его ноги коснулись края дверного проема, его не встретил пустой коридор. Нет, вместо этого в пространстве за дверью появляется еще одна фигура.

— Вот ты где, — ровно говорит Генри, впервые заговорив с тех пор, как моя мать испустила последний вздох. — Ты нашел ее?

Мое сердце замирает.

Ее.

Я. Он имеет в виду меня.

Он и его напарник, которому было поручено разобраться со мной. Они искали меня. Если бы я спала сегодня в своей спальне, меня постигла бы та же участь, что и мою мать, но от рук кого-то другого. Я вижу только длинные ноги сообщника; все остальное перекрыто непомерными размерами Генри.

Но...

— Нет.

Это всего лишь одно слово, единственный ответ, но я чувствую его до самых костей, как порыв прохладного ветра, ворвавшийся в этот горящий чулан.

— Дом пуст, если не считать нескольких змей в одной из запасных спален, — говорит голос. Он молод, я слышу это в его голосе, как бы тьма ни пыталась скрыть ее.

— Оставайся здесь, сынок, я сейчас все осмотрю, а потом мы уйдем. Ничего не трогай...

— Если только на мне нет перчаток, — перебивает неизвестный партнер с элегантностью, которая намного старше, чем его голос. — Я помню твои правила.

Сын?

Этот человек привел своего ребенка с собой, чтобы убить кого-то? Какой родитель так поступает? Что за человек так поступает?

Мой мозг готов закрутиться, готов пробежать милю с этой новой информацией и попытаться собрать воедино то, что происходит прямо перед моими глазами, но мой умственный спазм не успевает начаться, потому что Генри уходит в залитый ночным светом коридор, оставляя своего сына стоять передо мной в дверном проеме.

Каждый волосок на моей шее встает дыбом, живой и дрожащий от электричества, которое я чувствую до самых подошв ног. Мне кажется, что снег проник в мой дом. Иней появляется вокруг его обуви с каждым шагом, когда он входит в комнату. Олицетворение зимы и леденящего холода и я погружаюсь в прохладу, которую он несет на своих плечах, как вторую кожу.

У меня перехватывает дыхание, когда я смотрю на него.

Красивый, лишенный света Джек Фрост.

Мальчик, которого я никогда раньше не видела. Он выглядит не намного старше меня, но чувствует себя намного старше своих лет, как будто его душа живет здесь гораздо дольше, чем его юное тело. Пара хорошо сидящих джинсов обтягивает его длинные ноги, мрачный свитер покрывает его верхнюю половину.

Он идет с поднятой головой, царственная поза, из-за которой кажется, что он плывет по половицам. Мои пальцы подрагивают, когда луна освещает его фарфорово-белые волосы. Он не выглядит реальным, и все же он — самая осязаемая вещь в этой комнате.

В нем нет ни одного недостатка.

Ни одного изъяна или недостатка.

Когда