Иудейская богиня. Серия «Писатели Израиля» - Леонид Финкель

Но дело было решено. И Голда приняла приказ Бен-Гуриона и ответила Шарету согласием.

Бог видимо, не хотел этого решения. Возвращаясь со встречи с Шаретом, Голда в машине задумалась и очнулась только тогда, когда услышала скрежет колес, звон разбитых стекол… Машина врезалась в другую машину, впереди стоящую… Голда сломала ногу.

Положение осложнилось тромбофлебитом. И она снова и снова думала, что, не хотел Всевышний этой ее поездки, не хочет, и все она делает вопреки своей воле, подчиняясь воле Бен-Гуриона.

…Тем не менее, свое пребывание в больнице она хотела использовать для изучения информации о Советском Союзе, о Москве. Она уже знала, что еще в январе погиб в автомобильной катастрофе Михоэлс. Догадывались ли что не погиб? Скорее, не задумывались над этим. Все больше и больше нарастало желание использовать поездку для встреч с советскими евреями, желание убедить их совершить алию на родину предков, такой шанс дается только раз в жизни, тем более в страну, которая только что заявила о своем рождении.

Позже Голда очень полюбит анекдот: «Две тысячи лет евреи ждали своего государства. И надо же, чтоб дождался именно я…»

Наконец, она улыбнулась. Она прибыла в Москву в дождь. Пусть так. В России говорят, это к удаче.

Теперь трудно сказать так ли это…

В ее одеянии хорошо было открывать новый кибуц.

На вручение верительных грамот она надела черное длинное платье с рукавами. И украшение из нитки жемчуга ценой…10 долларов.

Откуда ей было знать, что советская высшая знать вела иной образ жизни.

К тому времени министр безопасности Виктор Абакумов уже сделал обыск в домах у маршала Жукова и доложил Сталину, что они похожи на сказочные пещеры Алладина. Что правда, в его доме не нашли ни одной советской книги.

Грабеж среди советских военных высшего ранга достиг апогея. Маршал авиации Голованов разобрал загородную виллу Геббельса и перевез ее по воздуху в Москву.

Квартира самого Абакумова напоминала современный европейский каньон. Английский историк утверждает, что он грабил «с экстравагантностью Геринга» и даже вывез немецкую киноактрису, таинственную Ольгу Чехову, любимицу Гитлера, с которой у него, говорят, был роман.

Соперник Абакумова по МГБ, генерал Серов украл корону короля Бельгии.

Даже дачу Сталина в Потсдаме обокрали…

Королем портных был, разумеется, еврей.

Еврея звали Лернер.

«Клиенты платили только в тех случаях, когда хотели этого и сами спрашивали цену, – объяснял Сергей Микоян. – моя мать всегда платила, а Полина Молотова – нет»…

Жена большого чиновника, светская львица, примеряя какую-то особенную шубку, поинтересовалась у подруги:

– В этой шубке я не очень похожа на еврейку?

…А Голду, в очередной кинохронике увидели советские евреи.

Некоторые приходили в кинотеатр по нескольку раз, приходили заранее, чтоб не опоздать на киножурнал.

После вручения верительных грамот все убедились, что Израиль уже не легенда. Не сказка, – реальность.

Смотрели кинохронику и в Израиле.

Когда сияющая Голда шла навстречу Председателю Президиума Верховного Совета Швернику, весь зал заорал: «Голда шелану!» («Наша Голда!»)

Жаль, не узнаем о ее впечатлении…

Воспоминания Голды о тех днях удивительны. О большем, быть может о главном, она скорее умолчала, чем сказала. Ни одного упоминаний о Москве, ни одного московского пейзажа – а она ведь не просто ходила по улицам, в Москве была дороговизна и она организовала жизнь по образцу кибуца. Значит, надо было ходить на рынок. Встречаться с людьми. Как-то реагировать на них…

Ничего этого в книге воспоминаний нет.

Была ли она хоть раз в театре? Известно, что была. 16 сентября большая толпа встречала Голду Меир на Малой Бронной, возле Еврейского театра. («Звенья», исторический альманах, Выпуск 1, Прогресс Феникс, М.,1991)

«Появление Голды и всей делегации в зрительном зале встречают бурными овациями. В антракте она ведет непринужденные разговоры на идиш. Затем, узнав, что театр распространяет билеты в форме абонементов (Еврейский театр в 1948 г. лишили государственной дотации Л.Ф.), покупает некоторое количество абонементов и поручает передать их неимущим» (Алла Зускина-Перельман, «Путешествие Вениамина» (Размышления о жизни, творчестве и судьбе еврейского актера Вениамина Зускина), Изд-во «Гешарим», Москва-Иерусалим,2002, стр.320)

Когда Бен-Гурион в 1923 году побывал в Москве, он чуть ли не первым делом бросился в «Габиму». Он увидел надписи на иврите «Габима» и «Ха-купа» и его охватило необычайное чувство чуда из чудес. Спектакль его покорил и он был вне себя от восторга, охватившего тогда его ум и сердце. (Из «Дневника» Бен-Гуриона, Соня Чеснина, Леонид Финкель, «Этюды о Тель-Авиве», 2004 г.)

У Голды о спектакле – ни слова. Разве что 4 января 1949 года на пресс-конференции для узкого круга работников «Джойнта» (человек сорок), госпожа Меерсон сказала, что «еврейский театр в Москве очень плохой».

И хотя не было уже Соломона Михоэлса, и новый художественный руководитель театра Вениамин Зускин был в это время (15—16 сентября) на операции аппендицита – было ли это так, как оценивает Голда?

Конечно, артисты не могли не понимать, что их ждет, страх сковывал их, они – стадо без пастуха – готовились к худшему. Играть в таком состоянии проблематично…

А может быть, продажа абонементов произвела жалкое впечатление?

Возвращусь к мемуарам.

Встречалась ли хотя бы с одним, кроме жены Молотова, членом Еврейского Антифашистского Комитета?

Что ей понравилось?

В конце концов, чему научилась?

О том, какой мебелью и как обставляли израильское посольство, она говорит куда подробнее.

Она по-прежнему никому и ничему не верила.

И у нее по-прежнему была одна пламенная страсть – вывезти из СССР побольше евреев…

Между тем, мне попалась уже наверняка забытая книга доктора Джеффри Мартина и Натана Герцля «Слабость к России» (Израильские левые и русское еврейство), изданная в Тель-Авиве.

Авторы книги настаивают, что левые правительства (все, без исключения) никогда не хотели ставить вопрос о положении евреев в СССР. А в то время министр иностранных дел Моше Шарет считал, что «отношения между Израилем и СССР являются отношениями между двумя государствами и ни одному из них не позволено каким-либо образом вмешиваться во внутренние дела другого. Не думаю, что вопрос об освобождении заключенных сионистов может стать одним из первых пунктов повестки дня».

Неудовлетворенные ответом Моше Шарета поборники иной постановки вопроса (лидеры группы «Маген») в августе 1948 года напрямую обратились к Голде Меерсон. «Г. Меир объявила, возможно, несколько театрально, что она сделает все, что в ее силах, чтобы помочь советским евреям. Но, дескать, одно дело слова, другое дела.

«На пресс-конференции, проведенной накануне отъезда в СССР, Г. Меир заявила, что ее цель – «развитие отношений между Израилем и Советской Россией», ни словом не обмолвившись о тяжелом положении советского еврейства. По прибытию в Москву новый посол повторила, что ее цель «развитие отношений между Россией и Израилем», а во вторую очередь «рост торговли между двумя странами». Вопрос о советском еврействе не был включен в повестку дня» (Д-р Джеффри Мартин, Натан Герцль, Слабость к России (израильские левые и русское еврейство», Иерусалим, 1996)

Видимо, пока еще Голда помнила наставления Моше Шарета: дипломат это человек, который дважды подумает, прежде чем ничего не сказать…

Тем более, что в конце 1948 года Госдепартамент направил в Иерусалим своего человека, чтобы выяснить – не стал ли Израиль «красным государством»….

А Шарет действительно постоянно демонстрировал полное отсутствие интереса к положению советских евреев.

Посол Израиля в США и ООН Аба Эвен только и делал, что давал расплывчатые обещания.

Помощник Голды Намир был достаточно осторожным, чтоб не сказать боязливым (впрочем, Залман Шазар, которого Громыко не захотел видеть в качестве израильского Посла в СССР именно так и сказал про Намира – «боязливый», осмелел он только тогда, когда буквально зубами вырвал семью своей сестры из Советского Союза).

Но Голда действовала иначе. Во всяком случае, в тот период.

…Вообще, 1948 год оказался если не роковым, то возможно самым трудным в жизни многих людей.

1948 год в Иерусалиме ли, в Москве – все предметы вырастают до небывалых размеров. И в Москве и в Иерусалиме холодно. В Иерусалиме – огромные

очереди за керосином – хоть немного надо было согреться.

Без особой нужды на улицы не выходили: город простреливался насквозь.

Не было воды.