Хромые кони - Мик Геррон

башня. Парадная дверь ее прячется в грязной нише между двумя объектами коммерческой недвижимости, в лондонском округе Финсбери, в двух шагах от станции метро «Барбикан». Слева от двери расположилась бывшая газетная лавка, ныне — газетно-бакалейно-алкогольная, где все более значительная часть выручки приходится на доход от проката видеодисков; справа — китайский ресторанчик «Новая империя», с неизменно задернутыми плотными красными шторами. В витрине тут висит бессменное, отпечатанное на машинке и выцветшее в желтизну меню, куда время от времени фломастером вносятся правки. В то время как газетная лавка остается на плаву благодаря диверсификации бизнеса, «Новая империя» заняла осадное положение, выбрав в качестве долгосрочной стратегии выживания перманентное урезывание производственных затрат: блюда из меню регулярно вычеркиваются, словно закрытые поля на игровой карточке лото. Одно из глубоких убеждений Джексона Лэма состоит в том, что в один прекрасный день в меню «Новой империи» не останется ничего, кроме обжаренного с яйцом риса и свинины под кисло-сладким соусом, которые будут подавать за плотными красными шторами втихаря, словно гастрономическая скудость заведения является государственной тайной.

Парадная дверь, как отмечено ранее, прячется в нише. Выкрашенная бог весть когда в черный цвет, дверь основательно заляпана дорожной грязью, а узкое прямоугольное окошко над притолокой никогда не освещается изнутри. Пустая молочная бутылка стоит у порога так давно, что усердиями городских лишайников срослась с тротуаром. Дверной звонок отсутствует, а щель почтового ящика затянулась как царапина на детской коленке: если бы и пришла какая-то почта (а она никогда не приходила), то она бы лишь потыкалась в лючок, но внутрь так и не проникла. Создавалось впечатление, что дверь бутафорская и единственное ее предназначение — служить санитарной буферной зоной между газетной лавкой и рестораном. И в самом деле, можно целыми днями сидеть на автобусной остановке напротив, но так ни разу и не увидеть, чтобы кто-то воспользовался этой дверью. Однако любому, кто засиживается на остановке напротив, неизменно дают понять, что его присутствие не остается незамеченным. Рядом вдруг присаживается кряжистый детина, скорее всего жующий жвачку. Внешность детины отбивает всякую охоту задерживаться в его компании; все в нем выдает подспудную ненависть, злобу, затаенную так давно, что уже не важно, на ком ее выместить; он так и будет сидеть и смотреть на вас, пока вы не скроетесь из виду.

А вот в газетную лавку то и дело заходят люди. Снаружи, на тротуаре, тоже всегда оживленно: народ неизменно снует туда-сюда. Регулярно проезжает уборочная машина, крутящимися щетками запихивая себе в пасть и окурки, и осколки, и пивные пробки. Два встречных пешехода, пытаясь разминуться, проделывают знакомую каждому каденцию упреждающих па, зеркально повторяя движения друг друга, но в конце концов благополучно расходятся, избежав коллизии. Говорящая по мобильному телефону дама на ходу бросает взгляд на отражение в витрине. Высоко в небе стрекочет вертолет, передавая радиослушателям информацию о пробках и дорожных работах.

Но среди этой повседневной суеты дверь остается закрытой. Слау-башня возвышается на три этажа поверх «Новой империи» и газетной лавки, уходя в неприветливое октябрьское небо Финсбери обшарпанными и грязными окнами, которые, однако, не матового стекла. С верхней палубы автобуса, задержавшегося здесь на некоторое время (что, благодаря совместным усилиям светофора и вечно что-то ремонтирующих дорожников вкупе со знаменитой инертностью лондонских автобусов, происходит регулярно), пассажирам открывается вид на комнаты второго этажа, где преобладают желтоватые и серые тона. Поношенная желтизна, обшарпанная серость. Желтизна принадлежит стенам, вернее, тем их участкам, что можно разглядеть за серыми канцелярскими шкафами и за серыми же казенными стеллажами, на которых выстроились изрядно устаревшие справочники: иные завалились навзничь, другие оперлись на товарищей по полке, некоторые пока стоят ровно; призрачность надписей на корешках — результат ежедневного омовения электросветом. Тут же стопки скоросшивателей, кое-как распиханные по стеллажам, а некоторые засунуты вертикально между стоек, одна папка поверх другой; самые верхние нависли косым карнизом, грозя обрушиться. Потолки тоже желты нездоровой желтизной, тут и там подмазанной паутиной. Что касается столов и стульев в комнатах второго этажа, то они сработаны из того же прочного серого металла, что и стеллажи, а возможно, и реквизированы по списанию из того же казенного учреждения — бывшей казармы или административного блока исправительного заведения. На этих стульях не предашься размышлениям, откинувшись на спинку и уставившись в никуда. Да и столы не из тех, которые принято украшать безделушками и фотографиями, дающими представление о личности и характере владельца. Вся обстановка сообщает, что работа, которой тут занимаются, не настолько важна, чтобы заботиться о комфорте людей, ее выполняющих. От них требуется просто сидеть и заниматься своим делом, не отвлекаясь по возможности ни на что иное. А в конце рабочего дня — покинуть здание через черный ход, не привлекая внимания ни водителей мусороуборочных машин, ни дам с мобильными телефонами.

Обозреть третий этаж с верхней палубы автобуса можно лишь частично, хотя и там просматриваются пожелтевшие от никотина потолки. Но будь наш автобус даже трехэтажный, ничего нового мы бы тут не увидели: комнаты третьего этажа до зевоты похожи на комнаты второго. К тому же информация, предоставляемая позолоченными буквами, выведенными на оконных стеклах третьего этажа, должна сполна удовлетворять праздное любопытство. Надпись гласит: «У. У. Хендерсон, юридические и нотариальные услуги». Порой за витиеватостью засечных литер этого давно неактуального логотипа появляются очертания человеческой фигуры. Фигура безучастно глядит на улицу внизу, словно всматривается в нечто совершенно иное. Чем бы это ни было, оно недолго привлекает внимание фигуры. Проходит секунда-другая, и она исчезает.

Последний этаж здания подобных спектаклей не дает — окна здесь зашторены. Обитатель четвертого этажа явно предпочитает, чтобы внешний мир по возможности меньше напоминал о себе, а шальной луч солнца вдруг не потревожил сумрак внутри. Но и из этого можно извлечь определенные сведения, ибо данный факт указывает на то, что кто бы ни населял данный этаж, он имеет право выбрать себе сумрак, а свободой выбора, как правило, обладает только начальство. Таким образом, Слау-башня (это название не встретить ни в каком официальном документе, ни на вывеске, ни на бланке, ни на счете за коммунальные услуги или в кадастровом свидетельстве, ни на какой визитке, ни в телефонном справочнике, ни в реестре недвижимости по той причине, что оно не является названием данного здания, кроме как исключительно в разговорном контексте) очевидно управляется сверху вниз, хотя, судя по насквозь унылым интерьерам, иерархическая вертикаль тут довольно куцая. Вы сидите либо наверху, либо не наверху. А наверху сидит один Джексон Лэм.

Наконец светофор переключается. Автобус, прокашлявшись, трогается с