Мальчик с Антильских островов - Жозеф Зобель

испуг, мы посылаем ругательства и обидные слова вслед повозке, которая удаляется, невозмутимо покачиваясь из стороны в сторону.

— Это не та дорога, — вдруг замечает Жеснер. — Надо было свернуть на том перекрестке и пойти по тропинке.

Действительно, мы уже не на дороге в Тренель. Этот проклятый возчик сбил нас с пути.

Тогда мы возвращаемся обратно. Нам до того досадно, что мы даже не смотрим на гуавы, растущие вдоль дороги. Правда, мы знаем по опыту, что на деревьях, окаймляющих трассы[4], редко остаются плоды.

Мы, большие, идем так быстро, что малыши совсем запыхались, едва поспевают за нами.

— Эконом! — кричит вдруг Орели.

Все останавливаются. Едва завидев за поворотом дороги белый зонтик, мы бросаемся в канаву. Я ползу на четвереньках в зарослях тростника, и в ушах у меня стоит шорох сухих стеблей и листьев, в которых я стараюсь укрыться.

Сердце мое, того и гляди, разорвется от страха. Мне кажется, что эконом скачет за мной по пятам.

Чуть дыша, я закатываюсь в борозду и лежу там, не в силах двинуться.

Постепенно сердце мое начинает биться ровнее, я прислушиваюсь.

Ни шороха.

Лишь удаляющийся стук копыт мула по твердой дороге. Скоро и он затихает.

Молчание.

— Эй! Жеснер, Романа! — тихонько окликаю я.

До меня доносится перешептывание.

— Вы его видите?

— Только зонтик.

Это голос Поля.

Я снова обретаю зрение. В панике я не соображал, где нахожусь. Мне казалось, я пробежал бесконечное расстояние, и, вылезая из зарослей, я боялся, что окажусь в чужой, далекой стране.

Жеснер и Романа уже поднялись и объявляют, что опасность миновала.

— А где Тортилла и Казимир?

Напрасно мы кричим во все концы — многих и след простыл.

Вечно с ними такая история, стоит только случиться какой-нибудь тревоге! От страха малыши разбегаются. Ну что ж, тем хуже для них.

Мы возвращаемся на перекресток.

— Но на этот раз, — говорит Жеснер, — мы не пойдем по большой дороге.

Мы предпочитаем пересечь поле прошлогоднего сахарного тростника.

— Там, наверное, есть манжекули[5].

А потом, на заброшенных полях всегда можно найти сухие стебли тростника, которые так вкусно сосать.

Но на этот раз — ни фруктов, ни стеблей тростника. Только сорняки, полевые цветы, вьюнки.

А пропавшие товарищи?

Отсюда видно, как четверо или пятеро бегом возвращаются на Негритянскую улицу.

Нам же никакие препятствия не помешают довести нашу затею до конца.

Мы отошли уже далеко, когда в «доме» зазвонил колокол к обеду. Так далеко, что звон едва слышен.

— Они сейчас уплетают свои обеды, — сказал Поль, имея в виду тех, кто вернулся домой. — Как бы они не съели и наши…

— Плевать, — заметила Романа, — зато они не попробуют вкусных манго, которые мы наберем. Мы им ничего не принесем. Даже кожуры.

Под палящим солнцем мы пересекаем поле. Наши лохмотья развеваются на ветру. Мы выходим на другую трассу, треща без умолку, останавливаясь у каждого деревца, срывая подряд спелые и зеленые плоды и на ходу утоляя голод. Охваченные жаждой новых приключений, мы и не думаем о возвращении.

Мы часто отклоняемся в сторону, потом снова вспоминаем цель нашей прогулки и начинаем спешить, пытаясь сократить путь по какой-нибудь тропинке, ведущей вправо или влево.

Я ПРОВИНИЛСЯ

В одном месте дорога шла между двух красных влажных холмов, поросших высоким папоротником. Густые папоротники образуют над нашими головами свод, в прорезы которого видно небо. Это так странно, что мы начинаем говорить шепотом и стараемся идти поближе друг к другу.

Никогда мы не видели ничего подобного.

Комки земли скатываются сверху к нашим ногам, заставляя нас замирать от страха.

Мы продвигаемся медленно, пугливо оглядываясь назад на каждом шагу.

Кажется, этот узкий коридор, того и гляди, обвалится и загородит нам путь. Мы встревожены. Я тяжело дышу и не осмеливаюсь заговорить.

Нам страшно.

Вдруг крик ужаса и — спасайся кто может! Мы поворачиваем назад и мчимся во всю прыть, испуская вопли.

Выбравшись на простор, мы продолжаем бежать без оглядки, пока хватает духу. Никак не остановимся. Мы испытали такой испуг, что нам нелегко прийти в себя. Страх потряс нас, мы потеряли всякую гордость.

Бегом возвращаемся на Негритянскую улицу. А там — до чего же героически выглядят наши́ подвиги в глазах тех, кого не было с нами! Даже наш испуг служит доказательством мужества. Мы хвастаемся:

— Мы так бежали! Так бежали! Потрогай мое сердце.

Они смотрят на нас с восхищением: мы ходили так далеко, по ужасной дороге, которую они себе даже не могут представить; мы избежали страшной опасности благодаря быстроте наших ног!

А кроме того, мы пробовали ягоды и фрукты, обнаружили ручеек, приглядели на будущее грядки гороха.

И в довершение счастья — наши родители ничего об этом не знают. Сегодня вечером нас не будут пороть.

Оправившись от страха, мы вспоминаем, что голодны.

Нет, товарищи не съели наших обедов. Посему мы начинаем с пудинга Поля, Тортиллы и Орели.

Мы наводнили их хижину. Тортилла раздает рис в протянутые руки.

Как хорошо расположиться в хижине, когда взрослых нет дома! Орели с гордостью хозяйки показывает нам внутреннюю комнату, где стало так красиво после того, как мосье Симфо́р и мадам Франсе́тт, ее родители, купили четыре ящика и положили на них доски — получилась прекрасная тахта, накрытая пестрой материей.

Дети спят всегда в передней комнате на полу, на подстилках.