Час пик - Ежи Ставинский

Обуховский беспокойно заерзал. Все знали, что годы войны он провел в деревне, где был помощником органиста в костеле, и при виде немцев или партизан немедленно прятался в обширном подвале костела. (Сведения эти раздобыл в деревне и с удовольствием распространил в нашем учреждении один из его заклятых врагов.)

— Я ничего не имею против молодежи, — доверительно прошептал он. — Но этот Радпевский просто наглец… Пропусти мы его хоть раз, он всех нас выживет отсюда! Вспомните мои слова!

Этого-то мне и надо было. Я нажал на кнопку звонка. В дверях появилась изящная фигурка Божены. Она быстро усвоила свои функции. Я отечески улыбнулся ей.

— Попросите сюда, пожалуйста, инженера Радневского.

Божепа бросила мне томный взгляд и исчезла. Обуховский пытался овладеть собой после приступа злости и как-то загладить свой промах.

— Видите ли… Не подумайте, что я вообще так о молодежи… Мы же вместе с вами создавали для молодежи все условия, как и было рекомендовано вышестоящими лицами… Но вы должны согласиться, что этот Радневский…

— Значит, по-вашему, лучше выдвигать середняков, которые нам не опасны, так что ли? — безжалостно улыбнулся я. — А если появится молодой человек недюжинных способностей, то…

Я замолчал, так как в дверях показался Радневский. Это был молодой блондин, худощавый, красивый и уверенный в себе, — мой протеже, мой союзник в борьбе с «танком». Я безошибочно предугадал реакцию Обуховского: чувствуя в Радневском и талант, которым не обладал сам, п силу, не меньшую, чем его собственная, он очень встревожился при мысли о возможной диверсии у себя в тылу. Я же лишь расставлял фигуры в этой партии и теперь присматривался к их ходам с добродушной улыбкой, чувствуя себя снова полным хозяином положения.

Радневский тихонько вошел, сел на указанный ему стул и вопрошающе заглянул мне в глаза, как первый ученик в глаза учителя.

— Я убедил коллегу Обуховского, что ваш последний проект все же следует представить итальянской фирме, — сказал я улыбаясь. — Правда, в нем имеются существенные недостатки, но сама идея смелая и заслуживает дальнейшего изучения. Будьте любезны, подготовьтесь к обсуждению. Оно состоится завтра.

— Благодарю вас, пан директор! — искренне воскликнул Радневский. Глаза у него горели от возбуждения. Должно быть, в эту минуту он воспылал ко мне любовью: паконец-то перед ним приоткрылись врата рая. Таким образом, я достиг, чего хотел: заслужил благодарность Радневского, настроив его против Обуховского. Что же касается последнего, то он теперь и не пикнет; пусть-ка вместо того, чтобы подсиживать меня, проведет несколько бессонных ночей в размышлениях о том, как бы побольнее лягнуть Радневского в его одаренную задницу.

В этот момент, будто специально по моему заказу, позвонил мой шеф, директор Тшос. Он просил сообщить некоторые данные для предстоящей беседы с начальством.

— Ах да, еще вот что! — вспомнил я под конец разговора. — Наш молодой, подающий большие надежды коллега, инженер Радневский… да, Радневский… разработал очень интересный и оригинальный проект. Я готов дать голову на отсечение, что итальянцы купят его… Да, да, растут наши молодые таланты…

Лицо Радневского порозовело от удовольствия, как булка в духовке, политая маслом. Глаза же Обуховского потемнели от ярости. Я тут же мысленно поставил ему двойку с минусом за то, что он не сумел проиграть этот раунд с улыбкой. Столь легко разоблаченный, он перестал меня тревожить.

Радневский снова поблагодарил меня, а я многозначительно подмигнул ему и выпроводил их обоих: и своего потенциального врага и своего опекаемого. Начав прием посетителей, я быстро отделался от еще двух кандидаток в секретарши и велел подать кофе для конструкторов и проектировщиков, прибывших к нам, чтобы познакомить нас со своими замыслами. Время шло быстро, каждый из присутствовавших старался произвести выгодное впечатление, а следовательно, оказывал мае знаки внимания и уважения, не гнушаясь порой и примитивной лестью. Свойственное мне ироническое восприятие действительности куда-то испарялось в таких случаях, я превосходно чувствовал себя в этой искусственной атмосфере возвеличивания, хотя знал, что обязан таким возвеличиванием не моим личным достоинствам или знаниям, а той крупице власти, которой был наделен и без которой был бы ничем. Но, повторяю, я прочно сидел в своем кресле.

Итак, время бежало быстро, а настроение к тому же улучшалось (из-за Божены: ее стройная фигурка то и дело мелькала в дверях).

Пора было ехать на аэродром. Я уже надевал пальто, когда в кабинет вошел наш бухгалтер Давидович. Это был сухощавый и седой уже человек, он вот-вот должен был выйти на пенсию. Накануне, в четверг, умер его шурин, бездетный вдовец, и Давидович не смог быть на работе, так как ему пришлось заниматься похоронами. Сейчас он принес на подпись какую-то бумагу, а когда я подписал ее, вдруг сказал:

— Я вынужден просить вас дать мне еще два свободных дня, сегодня и завтра, мне нужно отправиться на поиски гроба.

— Вы потеряли гроб? — удивился я.

— Нет, — печально улыбнулся он. — Городское похоронное бюро располагает только гробами из неструганых досок, по триста злотых за штуку. Других гробов нет во всей Варшаве. Но жена категорически отказывается хоронить брата в таком гробу. «Мне — говорит, — стыдно будет на похоронах людям в глаза смотреть».

— Прекрасно понимаю ее, — ответил я. — А что, есть виды на успех?

— Трудно сказать. Может, за некоторую мзду мне удастся достать гроб из-под прилавка. А если и это не выйдет, придется взять грузовое такси и отправиться на поиски по другим городам.

— Но ведь гроб можно сделать по заказу, — вспомнил я.

— Увы, заказы выполняются очень долго. Тело не выдержит.

— Минуточку. — Я снял телефонную трубку и сказал Божене, — Соедините меня с директором городского похоронного бюро.

Я любил помогать сотрудникам своим влиятельным вмешательством: хотелось оказать им помощь и заслужить их благодарность, а следовательно, еще более укрепить собственное положение. К тому же я не упускал случая произвести на них впечатление своими связями и умением устраивать дела.

— Приветствую вас, товарищ директор, — сказал я в трубку. — Мой сотрудник не может похоронить родственника, поскольку у вас имеются гробы только из неструганых досок, а он не может на это согласиться. Неужели это правда, товарищ директор?

— К сожалению, да, — огорченно ответил тот. — Мы столкнулись с объективными трудностями: временное отсутствие сырья, низкая пропускная способность столярного цеха, а главное — сверхплановая смертность к концу календарного года.

— Почему же это сверхплановая, товарищ директор? — удивленно спросил я.

— Потому что она выше среднего показателя прежних лет, — пытался оправдаться директор. — Это, между прочим, объясняют усилившимися колебаниями атмосферного давления. Но мы уже предприняли энергичные меры, чтобы подобная ситуация никогда не повторилась.

— Но мой-то сотрудник что должен делать, товарищ директор? — нетерпеливо воскликнул я.

— Мы рассчитываем к концу этой недели, самое позднее в начале будущей…

— Да ведь тело не может ждать десять дней, оно же в теплой комнате! — вскричал я. — Неужели у вас нет какого-нибудь спецфонда?

— Если бы завтра я сам умер, моя жена оказалась бы в том же положении, что и ваш сотрудник, — печально ответил директор.

— Я ей этого не желаю, товарищ директор, — со злостью резюмировал я и швырнул трубку.

Давидович смотрел на меня, меланхолически улыбаясь.

— Благодарю вас, пан директор, — сказал он. — Я поеду сам…

— Желаю успеха, — вздохнул я.

Мне захотелось как можно скорее выкинуть из головы этот гроб, и я протянул Давидовичу руку, изобразив на лице подходящее выражение. Вдруг боль в паху снова дала знать о себе. Это была какая-то пульсирующая боль, точно кто-то лягал меня изнутри. Я так и остался стоять в дверях, с нетерпением ожидая, когда минует этот неожиданный приступ. Минуту спустя боль действительно улеглась, и я наконец смог поехать па аэродром.

Неприятная история с гробом быстро улетучилась из моей памяти, я вел машину с небрежной уверенностью, изящно лавировал в потоке других машин и мастерски, с точностью до сантиметра тормозил. Щеголяя своей ломкостью перед Боженой, я в то же время убеждал и себя, что еще вполне молод и силен, а сознание того, что мне достаточно лишь протянуть руку, и эта сидящая рядом красивая девушка станет моей, наполняло меня легкой радостью. Жизнь казалась мне сейчас вереницей волнующих эпизодов, переплетенных друг с другом, точно звенья какой-то цепи, мерцающей манящими огоньками. Цепь эта исчезала в таинственной, но непременно светлой дали.

Мы доехали до аэродрома Окэпте, почти пе разговаривая, — я продолжал сохранять между нами должную дистанцию. Лихо облетев небольшую площадь, я остановил машину на стоянке и распахнул дверцу. В этот момент мои кишки снова пронзила боль, но только на мгновение. Я еще не задумывался над нею, приписывая ее какому-нибудь легкому отравлению. До сих пор я никогда не прислушивался к тому, что происходит в моем организме, я вообще не задумывался над тем, происходит ли в нем что-нибудь.