Час пик - Ежи Ставинский

В тот день меня ожидали в секретариате две кандидатки. В открытой двери мелькнула какая-то весьма эффектная девица, но первой в кабинет вошла не она. Лицо вошедшей было мне знакомо. Я взглянул на листок с ее фамилией — ну конечно же! Это была вдова моего приятеля студенческих лет Боженцкого, который снабжал меня в институте своими аккуратными конспектами. Год назад Боженцкий погиб в автомобильной катастрофе. Увидев некролог о нем, я отправился на похороны. Его хоронили на одном из маленьких городских кладбищ, под звуки траурного марша, доносившегося из репродуктора. Директор электромеханического завода, где работал покойный, произнес краткую речь, потом на могилу возложили несколько венков и присутствующие по очереди выразили вдове сочувствие. Вся эта процедура заняла двадцать минут. Похороны были такими же, каким был он сам, — тихими и скромными. Мы все поспешили к своим машинам, и па кладбище осталась только вдова — застывшая, хрупкая фигурка. Коллеги мужа предлагали отвезти ее домой, но она отказалась, ей хотелось остаться одной. Я почти не знал ее, потому что дружил с Боженцким, когда он еще не был женат, и теперь она стояла передо мной как живое воспоминание о Боженцком. Ей было не больше тридцати пяти, но со времени похорон она очень постарела. Кто-то говорил мне, что она стала сильно недомогать. Видно, болезнь доконала женщину: лицо ее, некогда бело-розовое, было теперь серым и болезненным, правда, она по-прежнему была изящной, но стройность ее фигуры уже граничила с худобой. Я вышел из-за стола, поцеловал ей руку и усадил в кресло. Разумеется, у меня и в мыслях не было брать к себе на работу эту больную, непривлекательную и, должно быть, неумелую в делах женщину только потому, что она была женой моего давнишнего коллеги. Но следовало как-то деликатно выйти из этого неловкого положения.

— Что у вас слышно? — спросил я. — Как вам живется? Где работаете?

Она грустно улыбнулась. На какую-то минуту улыбка вернула ей былое обаяние. Но ведь я уже успел увидеть вторую кандидатку…

— Да вот стараюсь жить, как умею, — ответила она. — Я как раз по этому вопросу…

— Чем могу быть полезен? — поспешил спросить я с готовностью, какую могла ожидать от меня вдова приятеля.

— Мне говорили, что у вас тут освободилось место секретарши, — робко проговорила она.

— Мой боже! — воскликнул я. — Если б вы появились хотя бы днем раньше!

— Вы уже приняли кого-то?

— Увы…

Она испытующе посмотрела на меня. Я выдержал ее взгляд.

— Работа у нас утомительная, нервная, — торопливо пояснил я. — И трудно даже говорить о продолжительности рабочего дня, потому что я часто работаю здесь по вечерам. Зарплата же секретаря невелика, таково уж наше штатное расписание, так что не стоит и жалеть об этом.

— Хотите отпугнуть меня, — улыбнулась она. — Ничего по выйдет, я вынуждена работать.

— Ваше образование? — спросил я.

— Два курса экономического… — прошептала она. — Я бросила учебу после смерти Янека.

— Понимаю. Вы уже работали когда-нибудь?

— Да, экономистом. Но теперь согласна на любую работу…

— Кажется, у вас с Янеком не было детей?

— Нет, — ответила она.

Разговор не клеился, но Боженцкая продолжала сидеть. «Конечно, ей нужна работа, — подумал я, — только работа может внести хоть какой-нибудь смысл в жизнь этой никому не нужной бесцветной женщины».

— Оставьте, пожалуйста, в секретариате свой адрес, — сказал я. — Если только что-нибудь подвернется…,

— Я дошла до точки… — тихо сказала она.

— Позвольте помочь вам, так сказать, единовременно… — я сунул руку в карман.

— Я говорю о работе. Мне нужна работа, — ответила она и встала.

Аргументы мои были, казалось, бесспорны, по я все же предпочитал не встречаться с ней глазами. Конечно, она сразу поняла, что я не возьму ее, верно, ей отказывали не в первый раз. Она протянула мне руку. Ладонь была горячей.

— Не больны ли вы? — встревожился я. — Ну что вы! — живо возразила она. — Я вполне смогу быть хорошей секретаршей… Может, мне зайти узнать завтра?

— Зайдите, — ответил я, почувствовав себя несколько уязвленным ее настойчивостью. — Если та кандидатка не явится… Но на это почти нечего рассчитывать… Во всяком случае, я буду помнить… Янек был таким порядочным человеком!

Она улыбнулась и вышла. А я подумал, что, если бы ее как следует одеть, вылечить и подкормить, она еще могла бы стать снова красивой женщиной. К сожалению, у меня не было времени на сантименты. «Божена Вацлавек», — прочитал я имя и фамилию второй кандидатки.

Божене Вацлавек было двадцать лет. В комнате даже посветлело, когда она вошла в красном платье выше колен, энергично ступая длинными ногами в модных узорчатых нейлонах. Она была крашеной блондинкой и вообще не скупилась на косметику. Особенно много краски было положено вокруг глаз, действительно очень красивых; во взгляде ее чувствовались трезвость и смекалка. Молодая, эффектная и яркая, она, очутившись в умелых мужских руках, могла бы усвоить хороший вкус и чувство меры и стать королевой нескольких сезонов. Во всяком случае, это было ценное сырье, которое всегда котируется.

— Садитесь, пожалуйста, — я указал ей на кресло. Она села. Короткое платье поползло вверх, еще больше обнажив ноги. Ноги были безукоризненными.

— Ваше образование? — спросил я с чуть приметной иронической улыбкой.

С молодыми красивыми девушками я всегда говорил этаким ироническим тоном, подчеркивая свое превосходство. Малейшее преждевременное проявление мужского интереса вело к провалу, девица на глазах наглела, начинала ломаться, набивая себе цену, чувствовала себя хозяйкой положения.

— Девять классов, — ответила она уверенно. — Но я многое умею.

Она смотрела на меня выжидающе, готовая продемонстрировать свои познания. Я снял телефонную трубку.

— Пожалуйста, соедините меня с директором, — небрежно бросил я в трубку. Разговор с важным лицом был не самым изысканным, но зато наиболее действенным приемом, безошибочно внушавшим почтение глупцам обоего пола.

— А почему вы не закончили школу? — по-отцовски сурово спросил я.

— Влюбилась, — ответила она. — Но он оказался негодяем.

— А потом?

— Потом я поступила на работу в кафе «Соблазн», но меня выжили оттуда бабы, — искренне созналась она. — Потом я пристроилась в одну контору…

— Какую?

— В артель по изготовлению товаров из пластмассы. Я была там секретаршей, — нехотя пояснила она. — Но на меня взъелась жена заведующего. Жизнь не легка, если ты одинока…

— И красива, — добавил я с иронией. Брать на работу эту девушку, конечно, было полным идиотизмом. Вместо того чтобы заниматься делом, она разведет вокруг себя сплетни, создаст в учреждении нездоровую атмосферу, а в секретариате — ералаш.

Заметив мои сомнения, Божена смотрела на меня широко открытыми, умоляющими глазами. Зазвонил телефон. Я снял трубку.

— Привет, шеф! — сказал я тоном старого приятеля, хотя и с некоторой ноткой почтения. — Сегодня приезжает Филлони из Милана. Разумеется, я заберу его с аэродрома. Но если бы и вы могли появиться, это придало бы переговорам большую значимость… Ну, скажем, завтра, в субботу… Исключается? Тогда, может быть, в воскресенье?… Отлично. Устроим обед в «Гранд-отеле»… Спасибо.

Я повесил трубку. Известие о прибытии итальянца и обеде в «Гранд-отеле» произвело на девушку должное впечатление. Я мог бы немедленно овладеть ею, тут же, на моем письменном столе, — до того ей захотелось поступить к нам на работу. Но я продолжал молча смотреть на нее, твердо выдерживая ее просящий взгляд. Вместе со своим глупым расчетливым умишком она была целиком в моей власти.

— Вы умеете печатать на машинке? — спросил я. И вдруг меня пронзила сильная боль в паху. Это длилось какую-то минуту, и, как только боль исчезла, я поднялся и вышел из-за стола.

— Да, все что надо отстукаю, — ответила она. — Я приму вас на пробу, но предупреждаю: я очень требователен. А сейчас пройдите в отдел кадров, они введут вас в курс дела. Желаю успеха.

Это было сказано таким начальственно-холодным тоном, что она и догадаться не могла о моих подлинных мыслях. Впрочем, в эту минуту она не была нужна мне. Пусть немножко поработает, покоренная моим обаянием и недоступностью. Я вводил ее в орбиту своего многоступенчатого перспективного плана.

— Вы не пожалеете об этом, пан директор, — сказала она, улыбаясь. — Не сомневаюсь, — убежденно ответил я.

Как и большинство подобных ей девиц, Божена не умела как следует продать себя. Хотя варшавский мужской рынок выглядел довольно убого и у красивой девушки был не ахти какой выбор, у нее все же оставалась возможность стать участницей конкурса песен, или сняться в кинофильме, или устроиться на телевидении. На худой конец она могла попытаться попасть в какойнибудь танцевальный ансамбль или пристроиться манекенщицей в Доме моды. Если уж ей не удалось бы и это, она могла подыскать себе какого-нибудь невзрачного, но влиятельного покровителя и блистать некоторое время в среде художников и артистов, прожив яркую и недолгую жизнь бабочки, а потом — или найти себе мужа, или исчезнуть с горизонта, накопив горечь в своем глупом сердце. Ибо к честному труду она оказалась бы уже непригодной.