Публичные признания женщины средних лет - Сью Таунсенд

Если с кем из упаковщиков такое и происходит, то наверняка лишь с единицами.

Много лет назад один американский продюсер приглашал меня на полтора месяца в Голливуд. Ему хотелось, чтобы я «впрыснула юмор» в готовый киносценарий. От предложения я отказалась, поэтому сценария не увидела, но до сих пор частенько представляю себе, как, расположившись у бассейна, шприцем впрыскиваю в строки диалога содержимое флакона с этикеткой «Юмор». Тем же, видится мне, заняты другие писатели, только с флаконами «Пафос», «Драматизм» и «Структура».

Когда я сажусь смотреть фильм по телевизору, комната пустеет. Домочадцы бросаются врассыпную. Зритель я совершенно несносный. Я фыркаю, отпускаю ехидные реплики и чертыхаюсь. «Так мы и поверили!» — ору я во все горло, когда героиня спускается во мрак подвала, прямиком в лапы маньяка с топором.

А ведь в глубине души я отлично понимаю, откуда взялась эта сцена. Доведенный до исступления бедолага сценарист, должно быть, переписывал ее раз пятнадцать и просто не в силах был придумать что-нибудь оригинальное. Собственно, не далее как вчера я сама написала следующее:

Сцена 79. В помещении. Лестница в подвал. Ночь.

Элинор спускается по лестнице со свечой. Свеча гаснет.

Никуда не годится, но это только цветочки. Ягодки впереди:

Сцена 90. На улице. Темная аллея. Ночь.

Автомобиль злодея мчится по узкой улице. Джон Герой вжимается в стену. Автомобиль на полном ходу влетает в груду картонных коробок, с виду новеньких и пустых.

Дальше — хуже:

Сцена 100. В помещении. Пустой склад. День.

Злодей и Джон Герой скачут вверх-вниз по лестницам, прячутся друг от друга, а потом долго и нудно дерутся, минимум десять минут.

Две последние сцены еще не написаны, но как знать, возможно, меня и доведут. Собственно, я уже чувствую, как во мне зреет автомобильная погоня, увенчанная столкновением и взрывом, с языками пламени и клубами дыма. Режиссер был бы в восторге.

Тысячи читателей полжизни готовы отдать, чтобы увидеть свое имя в журнале, на книжной обложке или на экране. Позвольте совет: прежде чем купить конверт, марки и встать в очередь на почте, чтобы отправить бандероль со статьей, романом или сценарием, на минутку задержитесь и ответьте на следующие вопросы:

1. Готов ли я к вечным проблемам?

2. Готов ли к шпилькам домочадцев?

3. Хочу ли я, чтобы по местному радио обо мне отзывались «наш доморощенный писака»?

4. Готов ли до гробовой доски платить литературному агенту 10 % своих доходов?

5. В случае успеха готов ли к презрению со стороны коллег по писательскому цеху?

6. В случае провала готов ли к презрению со стороны коллег по писательскому цеху?

7. Готов ли к появлению в местной прессе своих самых нелестных снимков?

Если на все эти вопросы вы ответили «да», тогда вперед, оправляйте свою чертову рукопись.

Но потом не жалуйтесь, в пятнадцатый раз переписывая сцену автомобильной погони!

Проблема рождественских подарков

Я только что обнаружила на двери в чулане пластиковый пакет. Поначалу озадаченная его содержимым, миг спустя я уже вся была во власти ужасных воспоминаний о сочельнике 1993-го года.

В пакете хранились:

1. Модель радиоприемника в стиле сороковых годов.

2. Набор для упаковки подарков, состоящий из сургуча, ленты и печати с выгравированной литерой «В».

3. Серебряные клипсы.

4. Широкие, очень длинные джинсы 44 размера.

5. Распечатанная коробка с хлопушками.

Вам доводилось слышать о любительнице запасаться рождественскими подарками заблаговременно, на январских распродажах? Интересно, это реальный кошмар или всего лишь современное городское мифотворчество? Каждый, похоже, знаком хотя бы с одним из таких ненормально образцовых типов, но никто пока не признал в нем себя.

Я всерьез подумываю, не стать ли мне этим идеалом. Еще одного штурма магазинов в последнюю минуту перед Рождеством мне просто не вынести. Причем под последней минутой я имею в виду именно последнюю.

В самый канун Рождества я еще торчала в торговом центре. Ровно в половине шестого кассы отключили, меня выставили, свет потушили. Доковыляв по полутемному проходу до лавки и что-то бормоча себе под нос, я рухнула под тяжестью горы пакетов. Странно, что мне не предложили ночлег в приюте для бездомных. Ватага пьяной молодежи мимоходом высмеяла мою шляпу. (Вернувшись домой и глянув в зеркало, я поняла, в чем дело: ее поля были вывернуты наизнанку.)

Рождественскую кампанию я начала в ноябре в Новой Зеландии, так что никто не вправе обвинить меня в недостаточном усердии. В Англию я вернулась с тремя симпатичными приобретениями, в том числе с деревянным боевым каноэ маори в метр с лишком длиной — но это отдельная история. Чуть позже я совершила набег на сувенирную лавку на Ковент-Гарден. С какой, должно быть, самодовольной миной я заявила скучающему продавцу:

— Решила в этом году заранее позаботиться о подарках к Рождеству!

Как я была счастлива на обратном пути, с каким восторгом разглядывала в лестерском поезде свои покупки! Я была уверена, что наконец-то укротила этого зверя — рождественскую горячку.

Сравнивая довольную собой женщину из лестерского поезда в ноябре с жалкой развалиной на лавке в сочельник, я все пытаюсь понять, в чем дело? Где я прокололась? Моя семья выдвигает ряд гипотез:

1. Я мазохистка; мне нравится страдать.

2. У меня адреналиновая зависимость.

3. Я ленива до безобразия.

4. Я трудоголик.

5. Я мелодраматичная дура.

6. Мой тип противоположен анально-удерживающему. Точного физиологического термина никто не знает, но это что-то мерзкое, вне всяких сомнений.

Вы уже, наверное, отметили мою манию составлять списки, однако с приближением Рождества даже списки не помогают уж слишком много возникает в них проблемных пунктов. Равноценны ли подарки детям, никого не обделила? Насколько солидно презенты будут выглядеть в упаковке? Не пошутил ли один из сыновей, сказав, что на Рождество хочет пойти на курсы вождения самолета? Другой сын сообщил, что у него истрепался альпинистский трос, — это намек или всего лишь констатация факта? Имею ли я право плюнуть на свои феминистские принципы и купить одной из дочерей швейную машину, а второй — французский кухонный набор?

В канун Рождества 1993 года забыты были все принципы без исключения: примерно в 16.30 я стояла в очереди в «Вулвортсе» с двумя парами крохотных носочков и двумя Барби-невестами в руках. Ничем, кроме как временным помрачением рассудка, своих действий я объяснить не могу. Рождественским утром внучки содрали с обеих Барби свадебные платья, заявив, что голяком куклы лучше. Носочки, подозреваю, немедленно утонули в глубинах комода.

Символические дары традиционно отправились в мусорное ведро, внуки день напролет играли с самым дешевым из подарков (пластилином), а картошка фри не подрумянивалась, — словом, Рождество как Рождество, но все же предпраздничная беготня по магазинам оставила в моей душе глубокий шрам.

Папа! Если ты это читаешь: модель радиоприемника в стиле сороковых предназначалась тебе. Ее сделали на Тайване, и, когда я вставила батарейки, эта штуковина заговорила по-тайски. Вот почему тебе достались книги.

Барбара! Серебряные клипсы ни за что не цеплялись.

Муж! На черта тебе сургуч с ленточкой?

Джинсы я купила себе — и промахнулась. Я похожа в них на Чарли Чаплина, а поменять не вышло: чек посеяла. Хлопушки и вовсе были дрянь: дергаешь за веревочку — и весь пол усеян подобием разноцветного кошачьего помета.

Джанет и Джон

Читать я научилась только в восемь лет. Учительница у нас была — сущий деспот. Она давно умерла, но я ее до сих пор боюсь, поэтому имени называть не стану. Ее метод обучения чтению состоял в следующем: всем детям в классе выдавали по экземпляру книжки «Джанет и Джон», мы тыкали в каждое слово и произносили его нараспев. Речь в книжке шла о семье из четырех человек, и рассказы, признаться, увлекательностью не отличались. Папа по утрам уходил из дому в фетровой шляпе, пальто и перчатках, со странным портфелем, который, как я с тех пор узнала, называется «дипломат». Одевался папа всегда одинаково, даже летом. Мама махала ему с порога. Обычно на ней было миленькое домашнее платьице, передничек в оборках и туфли на шпильках. В деревенскую лавку за покупками она отправлялась в элегантном костюме, стильной шляпке и, разумеется, перчатках.

Дети, Джанет и Джон, чуть ли не жили в саду. Они на удивление хорошо ладили, в отличие от большинства знакомых мне братьев и сестер. У них был симпатяга пес с нахальной мордой, по кличке Клякса, и Джанет с Джоном без конца орали ему: