Книга счастья, Новый русский водевиль - Игорь Плотник

а) заранее ненавижу;

б) заранее обожаю.

Критик! Наверняка, ты получил эту книгу с помощью шантажа, подкупа или разврата. Разве эти бездарные страницы не жгут твоих священных пальцев?

Не правы были, что один, что другой, и оба напрасно старались. На ту пору у Ивана Аркадиевича совершенно не было свободного времени. Он увлекался баснословно богатой театралкой Елизаветой Яворской и состоял при ней кем-то вроде мальчика на побегушках.

Ох уж мне эти баснословно богатые театралки. Они капризны, ревнивы и раздражительны и при каждом удобном случае лезут целоваться. Они требуют так много внимания и ничего не дают взамен. Разве что немного средств к существованию непризнанным гениям да приют в своей спальне неприкаянным эротоманам. Почти всем и весьма регулярно. Ежедневное общение с подобными дамами прибавляет мужчине самоуверенности и делает его жизнь радостной. К сожалению, таких женщин крайне мало, в этом смысле с ними прямо беда.

Весь день Фридмана был расписан по минутам.

11.30 -- Пробуждение Ивана Аркадиевича.

12.00 -- Он готовит и подает Елизавете завтрак прямо в постель.

12.22 -- Короткий секс в гидромассажной ванне.

12.45 -- Они уже играют в бадминтон на раздевание.

14.10 -- Обед на веранде летнего ресторана.

15.20 -- Короткий секс в автомобиле.

16.00 -- Елизавета музицирует на клавесине.

17.00 -- Короткий секс на клавесине.

17.14 -- Фридман должен забрать ее платье у портнихи.

В это время Елизавета узнает городские новости по телефону.

19.30 -- Премьера в БДТ. Правительственная ложа.

23.00 -- Легкий ужин в кроватке.

23.15.41 -- Предварительные ласки.

23.16.01 -- Секс до полного изнеможения.

Мог ли Фридман после всего этого встречаться с кем-нибудь еще? Пусть даже с самим военным комиссаром. И не беда, что Елизавете на тридцать лет больше.

Одним словом, насыщенное событиями и эмоциональными переживаниями существование Фридмана происходило параллельно регламентированному и хорошо организованному существованию государства со всеми его военно-промышленными комплексами и правоохранительными системами и пересекаться в обозримом будущем не намеревалось. Поэтому теми и другими повестками он попросту вытирал жопу.

Ну, кто из вас, спрашивается, не вытирал жопу повестками, паспортами или письмами родни. Нет, не той родни, которая живет в Амстердаме, а той, которая, наоборот, в Днепропетровске. Все вы вытирали. Но кому из вас пришло бы в голову засушить результат, запечатать его в конверт и отправить обратно по указанному адресу? К тому же заказным письмом, да еще и с уведомлением о вручении. Фридман вообще в этом плане большой был выдумщик и затейник.

А ведь случались еще повестки из суда. Из народного суда. Это то самое место, где два народных заседателя, знакомых одинаково плохо как с юриспруденцией, так и с китайской народной грамотой, вершат правосудие, исходя из собственного понимания карательной функции государства, гноят граждан в казематах за кражу пары рукавиц и спят после этого акта младенческим сном с ощущением выполненного гражданского долга, а также собственной значительности и безнаказанности.

Исключительно из уважения к Фемиде, а также благодаря врожденному стереотипному восприятию противоположного пола как чего-то слабого, беззащитного и некоммуникабельного, повестками из суда Фридман не подтирался. Он делал из них конфетти, врубал погромче "Panasonic" и под аккомпанемент симфонического оркестра Гостелерадио СССР! спускал в унитаз.

Самое смешное, что Фридман знать не знал, кто она такая, эта самая Фемида, и каково, например, ее местоположение в табеле о рангах в древнегреческой мифологической иерархии. Но при этом он был абсолютно уверен, что Фемида -- это такая женщина с повязкой на глазах, вооруженная ювелирными весами, похожими на те, которые он не раз встречал у своего скупщика, и вызывающая косвенные и весьма условные ассоциации с правосудием. Прошу заметить, именно с правосудием. Фемида! От одного этого слова в груди Ивана Фридмана просыпался лев. Страшный и ненасытный. А уж повязка на лице у богини пробуждала в нем целый комплекс примитивных эротических переживаний целенаправленного свойства.

Поехали дальше.

От всех вот этих вот обязательств Фридман, конечно же, уклонялся в течение какого-то времени. Но однажды, воротясь домой после двухнедельного загула в Серебряном Бору у Елизаветы, он с удивлением обнаружил следы человеческих ногтей на дерматине своей квартиры. При этом сама дверь была опечатана. На сургуче, связующем концы веревки, стояло клеймо городского прокурора.

Такого хамского вмешательства со стороны Советской! прокуратуры в личную жизнь человека и гражданина Фридман вынести не мог. И в него вселился Сатана. Оба полушария Фридмана сейчас же сварились в собственном соку, перед глазами, переливаясь всеми цветами радуги, поплыли круги, в солнечном сплетении загудело, ноги подкосились. Ваня сел на ступеньку, обнял свою голову и призадумался о дальнейшей биографии.

Через полчаса он не придумал ничего умней, как устроить в промтоварном магазине погром, сопровождавшийся непристойными выходками в отношении старшего товароведа Пугачевой А. Б.

Такому клиенту любой дурдом рад. В тот же день Ивана Аркадиевича поставили на довольствие в психиатрическом институте имени Сербского.

Свое заточение Фридман обосновал как меру временную, но необходимую.

В дурдоме Ивану понравилось раз и навсегда. Во-первых, он обзавелся полезными связями, в частности, познакомился с известным диссидентом и мыслителем Вольдемаром Жириновским, а также другими, не менее интересными, но довольно своеобразными товарищами; во-вторых, обрел себя; в-третьих, приобрел много необходимых знаний и практических навыков на все случаи жизни; и, в-четвертых, бесплатная инъекция аминазина в голову каждый день*.

* Утверждать что-либо наверняка я не берусь, поскольку сам не был этому свидетелем, а Фридман мог и наврать.

Не злоупотребляя гостеприимством учреждения, Фридман через полгода покинул его стены с отличной характеристикой и диагнозом: "навязчивая идея спасения человеческой расы от нападения марсианских дикарей".

Отныне Иван твердо знал свою дорогу. Он решил посвятить всю жизнь без остатка борьбе за политические, а главным образом экономические права и свободы граждан, тем более, что заниматься политикой теперь было сплошное удовольствие и совсем нестрашно -- в стране по всем фронтам наступали:

ПЕРЕСТРОЙКА!

ПЛЮРАЛИЗМ МНЕНИЙ!

и

ХОЗРАСЧЕТ!

Фридман числился на хорошем счету и у либеральных демократов, и у радикальных анархистов. Еще бы. За год он не пропустил ни одного митинга, на каждом выступал с пламенной речью, на каждом втором его били ногами идейные оппоненты и провокаторы из госбезопасности.

Мне запомнился такой эпизод.

На площади 50-летия Октября образовалась стихийная демонстрация. Трудящиеся ставили, в сущности, очень простые вопросы:

1) Когда начнут кормить?

2) Куда подевалось хозяйственное мыло?

3) Кто украл золото партии?

Из ресторана "Националь" в лайковом пальто цвета копченой лососины вышел обожравшийся антрекотов Фридман и обратился к народу с притчей:

"В некотором царстве, в некотором государстве! -- проповедовал Фридман, воодушевленный приветствием человеческих масс, -- жил да был человек, который пахал как конь на поприще производства товаров народного потребления, а сам ни хера не имел, и было у него три сына. Однажды он пришел домой с ночной смены, выпил рюмочку валокордина, лег на тахту и тихо умер от перенапряжения... Как и все вы подохните со временем в этом богом забытом крае, где, начиная с тысяча девятьсот семнадцатого года тихие и скромные евреи загубили девяносто миллионов душ!!!"

Толпа взревела, подхватила Фридмана на руки и с криками: "Даешь нормальное перенапряжение! Долой красный режим! Бей жидов, спасай Россию! Где же, блядь, хозяйственное мыло, в конце-то концов?!" понесла по площади.

Так, на волнах бушующего людского моря, Фридман плыл до задних рядов. Задние ряды, которые притчу толком не расслышали в силу своего удаления от эпицентра описываемых событий, решили, что к ним в руки попался чиновник из Госплана, ответственный за все безобразия, и принялись с остервенением рвать его прекрасное пальто на сувениры.

Но свою истинную незаменимость Фридман показал в другом. Хотя языками он не владел и в дипломатическом протоколе разбирался примерно как свинья в апельсинах, никто лучше него не умел организовать встречи иностранных делегаций, состоявших почему-то в основном из финских лесорубов и дальнобойщиков.

Что это была за публика! Настоящие виртуозы! Они могли пить водку через нос, есть сырую рыбу и часами валяться на полу в состоянии, пограничном между смертью и буйным помешательством. Для Фридмана эти святые люди являлись воплощением всех либеральных идеалов.