Почему мы расстались - Дэниел Хэндлер

показать. Из книги «Когда гаснут огни: краткая иллюстрированная история кино» я знала, что это называется мини-постер – его-то ты и стащил из «Карнелиана». Судя по цветовой гамме, ты держал в руках настоящий классический образец постера, на котором были и ямочка на подбородке, и улыбка. На фоне метели красовалась любимица Голливуда милашка Лотти Карсон.

– То есть, по-твоему, – спросил ты, – эта актриса и вон та женщина – один и тот же человек?

– Посмотри на нее, – сказала я и взялась за уголок постера. У меня перехватило дыхание, когда я до него дотронулась. Я держалась за один уголок постера, ты – за другой, в третьем углу виднелся логотип Bixby Brothers Pictures, а четвертый уголок, как видишь, оторвался и остался висеть на кнопке в холле кинотеатра, когда ты сорвал постер, чтобы мы вместе могли рассмотреть Лотти Карсон.

– Если это Лотти, она, наверное, здесь живет, – осенило меня. Старушка в пальто и шляпе уже успела дойти до середины улицы. – Ну, то есть в этом районе. Неподалеку. Это было бы…

– Если это, конечно, Лотти, – сказал ты.

– Глаза точь-в-точь такие же, – ответила я. – И подбородок. Посмотри на ямочку.

Ты взглянул вдаль, потом на меня, потом на постер.

– Ну, – сказал ты, – это точно Лотти. А вот старушка может ею и не быть.

Я отвела взгляд от старушки и посмотрела – боже, как же ты был прекрасен – на тебя. Я поцеловала тебя. Я до сих пор помню твои губы, я прямо сейчас ощущаю то же, что и в ту минуту, хоть у меня уже и нет чувств.

– Даже если это не Лотти, – прошептала я после поцелуя и уткнулась тебе в шею, но мне тут же пришлось отпрянуть от тебя, потому что женщина из химчистки кхм-кхмыкнула на нас и прошла мимо, перекинув через руку устало повисшее неказистое платье, – мы должны за ней проследить.

– Что? Проследить за ней?

– Пойдем, – сказала я. – Сможем проверить, Лотти это или нет. Ну, и…

– Это лучше, чем смотреть, как я ем, – ты прочитал мои мысли.

– Ну, можем и пообедать, – сказала я. – Или, если тебе нужно, пойдем по домам.

– Нет, – ответил ты.

– Нет, ты не хочешь идти домой, или нет, тебе не нужно идти домой?

– Нет, то есть да, пойдем за ней, если хочешь.

Ты стал переходить на ту сторону улицы, по которой шла старушка, но я схватила тебя за руку.

– Нет, останемся здесь, – сказала я. – Нужно соблюдать безопасную дистанцию, – это я знала из «Полночи в Марокко».

– Что?

– Это будет нетрудно, – продолжала я. – Она медленно ходит.

– Да, она уже немолода, – согласился ты.

– Еще бы, – сказала я. – Ей должно быть около… Не знаю, в «Грете на воле» она молодая, а этот фильм сняли в… давай посмотрим, – я перевернула постер и решила закрыть глаза на факты.

– Если это Лотти, – сказал ты.

– Если это Лотти, – повторила я, и ты взял меня за руку.

«А даже если это и не Лотти», – захотелось мне прошептать и снова уткнуться в твою шею, вдыхая запах пота и лосьона после бритья. «Пойдем», – думала я, уже с трудом припоминая фильм. Пойдем посмотрим, куда нас приведет приключение, в котором под негромкую музыку Лотти Карсон сбегает из иглу в метель из бутафорского снега, а Уилл Рингер, немного поворчав и потопав ногами, конечно же, запрягает собак и хоп! – хоп! – хоп!ает на них, пока не находит Грету, и она делает правильный выбор, несмотря на скромное убранство иглу, и ее слезы на морозе превращаются в бриллианты и катятся в ямочку на подбородке, и все это происходит при свете, которого мог добиться только Мейлер. Пойдем, пойдем скорее к счастливому концу, где радостная Лотти лучезарно улыбается в шубке своей мечты – чистый мех белого медведя, выдубленный самим Уиллом Рингером, – а на пальце у нее – вот так сюрприз! – помолвочное кольцо. Здесь на экране победно мерцает огромная надпись «КОНЕЦ», и зрителей ждет долгий-долгий поцелуй. Это просто прелесть, милый. Я почувствовала, куда нас может привести весь этот день, 5 октября, и это чувство раздулось от того, что на обороте постера я увидела хронологию жизни и творчества Лотти Карсон. У нее скоро день рождения – ей почти восемьдесят девять. «Пятое декабря», – вертелось в моей голове, когда мы в тот день шли по улице. Пойдем, пойдем навстречу чему-то необычайному; и я начала строить планы, думая, что все зайдет так далеко.

Если ты откроешь этот коробок, то увидишь, что в нем пусто, и на секунду задумаешься, были ли в нем спички, когда ты мне его отдал – помню, как ты очередным бессмысленным жестом сунул его в мою ладонь, словно мелкую взятку. Но правда в том – а я пишу здесь только правду, – что коробок был полным: в нем с удобством расположились двадцать четыре спички. А теперь в коробке пусто, потому что спички закончились.

Я не курю, хотя в фильмах это смотрится потрясающе. Я жгу спички бессонными ночами раздумий: заползаю на крышу гаража и смотрю на небо, пока родители мирно спят, а по дальним улицам изредка проезжают машины; в такие ночи подушка нагревается слишком быстро и одеяло не дает мне покоя, неважно, верчусь я или лежу спокойно. Я сижу, свесив ноги, зажигаю спички и смотрю, как они догорают.

Этого коробка хватило на три ночи – не подряд, – и теперь, как видишь, в нем пусто. Первая ночь сменила день, когда ты отдал мне этот коробок: мама наконец-то ушла спать, хлопнув дверью, и я, поболтав с Элом, повесила трубку. В книге «Когда гаснут огни: краткая иллюстрированная история кино» есть фотография Алека Матто: он курит, сидя на стуле, а над его головой пробивается яркий луч света, направленный на невидимый экран. «Алек Матто отсматривает рабочие позитивы к фильму “Куда пропала Джулия?” (1947) в личном проекционном зале». Джоан пришлось объяснить мне, что такое рабочие позитивы: это когда вечером режиссер находит время, чтобы сходить на перекур и посмотреть все, что было отснято за день, пусть даже это была всего одна сцена, в которой мужчина снова и снова открывает дверь, а женщина показывает на окно, показывает на окно, показывает на окно. Вот что такое рабочие позитивы, и у меня ушло семь или восемь спичек, пока я отсматривала наши безжизненные рабочие позитивы, сидя на крыше гаража: я беспокойно жду тебя с билетами в руке, Лотти Карсон едет на север, сменив несколько поездов, я целую тебя, целую, у нас случается странный разговор в сувенирном магазине и я сама не своя после того, как обсудила все с Элом, хоть он и сказал, что ничего по этому поводу не думает. Зажигая спички, я как будто гадала «любит – не любит», но потом прочла на коробке, что спичек всего двадцать четыре, и поняла, что в конце выйдет «не любит», поэтому я просто смотрела на искрящиеся, дымящие спички и блаженно вспоминала каждый момент прошедшего дня, пока не обожгла палец и не замерла, обдумывая все, что мы сделали вместе.

– Ну и что теперь?

Пройдя два квартала, Лотти Карсон завернула за угол и зашла в «Мечту Маяковского», ресторан русской кухни с многослойными занавесками на окнах. Разглядеть хоть что-то с противоположной стороны улицы было просто невозможно.

– Никогда не обращала внимания на это место, – сказала я. – Наверное, Лотти зашла пообедать.

– Поздновато для обеда.

– А может, она тоже играет в баскетбол и постоянно ест.

Ты усмехнулся:

– Тогда она должна играть за «Вестерн». Там только таких мелких старушек и держат.

– Пойдем за ней.

– Внутрь?

– А что такого? Это же ресторан.

– Выглядит достаточно дорого.

– Мы не станем заказывать много.

– Мин, мы даже не знаем, точно ли это она.

– Мы услышим, если официант назовет ее Лотти.

– Мин…

– Или мадам Карсон, или еще как-то. Ну разве этот ресторан не похож на заведение, куда частенько захаживает кинозвезда?

Ты улыбнулся, глядя на меня.

– Не знаю.

– Еще как похож.

– Может быть.

– Совершенно точно.

– Ладно, – сказал ты, сделал шаг вперед и потянул меня за собой. – Похож, похож.

– Стой, нужно немного подождать.

– В смысле?

– Будет странно, если мы войдем прямо сейчас. Нужно подождать минуты три.

– Да, это снимет с нас все подозрения.

– У тебя есть часы? Хотя неважно, мы просто сосчитаем до двухсот.

– Что?

– Сосчитаем секунды. Раз. Два.

– Мин, двести секунд – это не три минуты.

– Ах да.

– Двести не делится на три. Три минуты – это сто восемьдесят секунд.

– Точно, я припоминаю, что ты дружишь с математикой.

– Перестань.

– Что?

– Не вздумай язвить по поводу математики.

– Я и не собираюсь язвить. Просто припоминаю. Ты же выиграл конкурс в прошлом году?

– Мин.

– Разве нет?

– Я всего лишь вышел в финал,