Пьяный Силен. О богах, козлах и трещинах в реальности - Морган Мейс

Но в «Рождении трагедии» гений пока не ушел ко дну. Фигура Силена восстает из этого труда и говорит с нами в точности так, как мог бы представить Рубенс. В труде Ницше говорит Силен с картины Рубенса. Тот самый Силен, которого Рубенс вызволил с задворок тицианова полотна и восстановил в его полнокровной греческой причудливости. Пьяница, тяжко плетущийся в окружении сатиров, — а те щиплются и чего-то там подкудахтывают. Силен в движении, он с трудом припоминает, кто он такой. В этом Рубенс и Ницше друг друга бы поняли.

Вся эта болтовня про умеренно-равновесный греческий ум (осознал Ницше) — полная ерунда. Нет, там смятение. Ницше увидел это, ибо хотел смотреть. Он не слушал никого больше — ни знатоков, ни других ученых. Он просто взглянул. Он выучился на ученого, чтобы посмотреть своими глазами. Ницше узрел нечто ужасающее и фундаментальное. Он узрел первочувство жизни как таковой, пузырящейся и бурлящей без всякой конкретной цели. Чистый порыв бытия. Чистое отражение порывов к жизни и к смерти. Тоже не лучшее объяснение. То, что увидел Ницше, не втиснуть в слова: безумный, пустой разряд самой жизни заговорил с ним из этого трагического переживания греков, которое и породило трагедии. Которое прославлялось дионисийскими обрядами в тайных гротах. Которое голыми руками драло на части животных. У которого голос козла — козлиное блеянье.

* * *

Насколько я знаком с биографией Ницше, в Антверпене он никогда не был. Не думаю, что там ему бы понравилось. Но Ницше не нравилось вообще нигде. Он был из тех людей, что вечно всем недовольны. Полагая, что переезд улучшит ему настроение, он часто менял место жительства. Мы все так делали. Вот уеду из А, окажусь в Б — и все наладится. Некоторых из нас потом огорошивает та новая идея, что проблема, наверное, в нас самих. Проблема была в самом Ницше, и никакие переезды с места на место или иносказания не могли этого изменить. Хотя, возможно, даже во время работы над «Рождением трагедии» Ницше был уже слишком отбитым, чтобы что-то такое насчет себя осознать.

Будь Ницше другим человеком, он мог бы кое-чему научиться у нашего друга Рубенса. В юности Рубенс какое-то время мотался туда-сюда, а потом решил просто взять и осесть в Антверпене. В то время и Рубенсу, и вообще всем было очевидно, что Антверпен тихо катится под откос. Голландцы, мерзавцы такие, заилили реку. Расквартированные в городе испанские войска еще не так давно устраивали бурные истерики, что им, дескать, не платят, и выходили резать антверпенцев, какие под руку подвернутся. Ей-богу. Это было как-то раз в конце XVI века. Испанские войска просто пошли и загубили несколько сотен людей — сотен, может, шесть или семь. Вот такие дела творились в Антверпене, а вскоре Рубенс решил, что здесь он и будет жить. Чтобы осесть — место не хуже других. Трупы с улиц повынесли — Рубенсу большего и не надо. Он остается.

Рубенс усвоил урок, который так никогда и не смог вбить себе в голову Ницше. Что без разницы. Просто без разницы, где ты есть и где проживаешь свою жизнь. Если держишь себя в руках — то всегда без разницы. Увы, как мы уже имели случай заметить, Ницше умел что угодно, но только не держать себя в руках. Его крыша давала течь.

Впрочем, обоих зацепила фигура Силена. Оба стали людьми Силена: Ницше — идя вглубь столетий за ниточкой древних текстов, Рубенс — следуя за образами, ныряя в полотно Тициана и обнаруживая там подлинного Силена.

V. Порой мы думаем, что греческая трагедия — изысканное действо, но она коренится в низкой похабщине

Сочиняя «Рождение трагедии», Ницше сделал нечто очень простое. Он задался ясным вопросом: «Что такое дионисическое начало?» — и попытался на этот вопрос ответить. Его ответ заключался в том, что дионисическое начало — это переживание экстатического единения с окружающим миром. Вот почему оно хмельное и оргиастическое. Это самоутрата. В Дионисе ты соединяешься с чистейшей жизненной силой. Это экстаз. И еще — источник глубокой депрессии по возвращении. После оргиастического экстаза осознаёшь, что грош цена твоей частной индивидуальности. Лучше уж раствориться в абсолютном космическом преизбытке. Вот что случилось с Силеном. Он испытал это хмельное растворение в Едином. После этого он на все забил. После этого он сказал царю Мидасу, что лучше вообще не рождаться. Второе же по достоинству — поскорей умереть. Вообще не жить — значит никогда не встречаться с глубоким разочарованием бытия. Это значит никогда не испытывать боль от того, что ты индивидуален, тогда как ценно и важно лишь целое.

Эту мысль — и чувство нутряного отчаяния, что оттеняет вкус реальной жизни, — греки выразили в отдельной форме искусства. Так это видел Ницше. Трагедия в своей конкретной греческой форме начинается с козлиного блеянья и прочей лютой хтони, что творилась по дионисийским лесам.

Все это есть уже в сатировской драме. Сатировские драмы — это бойкие номера, служившие развлечением на празднествах. Люди переодевались в козлов, а потом рассказывали грязные истории и бегали вокруг сцены, отпуская сальные шутки. Эти празднества восходят к началу, жатве — торжествам в честь продвижения жизненного цикла. Тут же исток греческих трагедий. Сатировские драмы — часть всего этого веселья. Греки делали постановки, где все перетрахивались, а многие еще и лыка не вязали.

Нет нужды тут что-либо приукрашивать. Все было похабно и грубо. Все вышло из тайных обрядов и культовых практик, связанных с Дионисом. То были празднества по случаю жатвы, они пахли землей. Чтобы хорошенько представить, в чем была фишка сатировских драм, первым делом разденьтесь догола, поезжайте куда-нибудь на село и покатайтесь в грязи — с воем и криками. Кажется, вы начали входить в настроение. Выпейте литр водки — непременно дрянной и с безумной картинкой. Пить литр водки следует, одновременно катаясь в грязи. Потом позовите друзей и пусть бьют вас по рылу, а все вокруг скандируют одну и ту же фразу — любую по вкусу, — снова и снова в течение где-нибудь часа. Хряпните еще водки и обоссытесь. Теперь вы готовы — пора ебать голую землю. Тупо заройтесь в грязь. Старайтесь ебать землю на совесть, чтобы прямо достать до ее сокровенных глубин.

Теперь вы в правильном настроении, чтобы понять сатировские драмы. Теперь можно и затусить с Силеном. Теперь он может и